Узкие врата - Антон Дубинин

Что-то глухо стукнуло — открылась дверь. Алан вздрогнул от неожиданности, резко обернулся. Но гость, видно, стеснялся так просто войти — он стоял за порогом и молчал, только темнела на низком крыльце его тень, и что-то в этой тени было неправильное, но непонятно — что.

Стефан обернулся, не поднимаясь, махнул рукой.

— Ну же, Филимон. Заходи. Чего ты встал? Гостей никогда не видел?

Тот, кого назвали Филимоном, всунул наконец в дверной проем свое черное, узкое и смущенное лицо. Вот почему такая неправильная, длинная и невысокая тень! Он оказался собакой — Алан опять вздрогнул от неожиданности, он почему-то был уверен, что сейчас войдет дяденька вроде старого Йакоба. Но, пожалуй, пришедший Филимон все-таки был почти что человеком — так осмысленно посмотрел он на сидящих за столом, цокая когтями по полу, подошел, потянул носом воздух. Не сильно-то он смотрел снизу вверх — дай Бог всякому такое богатырское сложение: пес был размером с доброго теленка. Черный, с густющей шерстью, убеленной седыми волосками. Особенно много седины белело на морде — старой и умной, совершенно волчьей по форме (похоже, у старины кто-то из родителей был волк), но с человечьими, темно-карими глазами под седыми ресницами. Нос, мокрый и шевелящийся от нюхания, слегка блестел проплешинами.

— Филимон Цезарь, — представил пса Стефан, одобрительно кивая, и Алана вовсе не удивило, что этот зверюга носит человечье имя — мало первого, так еще и второе, как полагается… — Он здешний долгожитель, вот, заходит в гости иногда. Только дверь за собой закрывать не умеет. Зря.

Филимон тем временем уже впитал в себя запахи незнакомцев, посмотрел на Стефана, видно, одобрил. Или просто — принял к сведению. Вежливо сел недалеко от хозяина, пару раз стукнул по полу хвостом — поздоровался. Хвост у него был тоже седоватый, густой и толстый, как палка — совершенно волчий хвост. Алан заискивающе улыбнулся в ответ на приветствие, но мысль подойти и погладить даже не зародилась в его голове. Он бы просто постеснялся… так фамильярничать.

Он едва не засмеялся, подумав, что этот зверь с Филом — почти тезки. Какие глупые и спокойные мысли приходили в голову, даже удивительно — как будто бы все уже хорошо… Как будто бы никуда уже не надо спешить.

Но Фил, видно, думал иначе. Во всяком случае, разговор начал именно он. Одним глотком допивая мятный отвар и ставя на стол оба локтя.

— Сэр кардинал…

— Я более не кардинал, — мягко поправил Стефан, тоже кладя руки — сцепленные замком — на стол перед собой. Руки у него были странные — вроде бы грубые, но при этом очень красивые, длиннопалые… Только вот по лицу пробежала тень — на него как раз падал свет из окошка, так что Алан разглядел тень — мгновенную морщинку, движение ресницами — очень ясно. — Священник — да. Но не кардинал.

— Хорошо… Тогда скажите, как нам вас называть.

— Стефан.

— Пожалуйста… Стефан. (Фил ощутимо проглотил слово «отец» — смог-таки его не произнести. Извечная ненависть к священникам, ко всему церковному, к толстому распяленному кресту над входом в «домус», к слову «отец», да, и целование руки… И обращение «сын мой»). — Мы узнали про вас случайно… мы не шпионы и не хотим вам никакого зла.

— Я знаю.

Пес Филимон Цезарь за спиною отшельника громко, со свистом зевнул и улегся на пол, грохоча длинными лапами. Выдохнул — тоже с шумом, через нос, как очень усталый человек. Фил на мгновение осекся, потом хрустнул пальцами.

— Так вот… Я не знаю, откуда вы знаете, и откуда вы знаете наши имена, и почему вы говорите, что ждали нас… Но в любом случае, это очень хорошо. Значит, нам не придется тратить время на доказательства добрых намерений.

(Как ты с ним разговариваешь, едва не вскричал Алан, чьи щеки начинали гореть, словно натертые жестким полотенцем. Как с каким-нибудь водителем грузовика, от которого хочешь, чтобы он тебя подвез! Если ты не видишь, что этот… сэр, он мудрее всех — то хоть вспомни, что он священник! Но Алан не вскричал. Потому что встретил спокойный взгляд Стефана, который внимательно слушал, не желая перебивать, и было в его взгляде еще что-то… Боль? Нет, не совсем… Но Алан отвел глаза, почему-то испугавшись и внутренне съежившись, и стал смотреть на крупное переплетение нитей на скатерти. Это называется — холст. Точно, это тонкий холст. На таких пишут художники.)

— … Добрых намерений. Мы бы ни за что не стали нарушать ваш покой, так долго искать сведения о вас… Добираться сюда — по случайной догадке, которая неожиданно оказалась правильной (Ничего себе неожиданно! Я же сказал, что так и есть! Я же сказал, что правда это понял!) Просто у нас не было выбора. У нас беда, и кажется, вы можете в ней помочь… А за помощь потребовать любой платы или помощи, какую…

— Нет.

Алан дернулся, как ошпаренный. Вскинул голову, умоляющие глаза. Он оскорблен? Отец Стефан, вы… Отец. Будьте нам отцом. Спасите нас.

— Сэр, я вас очень прошу, не обижайтесь… На плату, и прочее… Это мы по глупости. А просто, ради Христа, если это возможно… Хотя бы совет.

— Нет, юноша, — Стефан покачал головой, заправил за уши пегие волосы. Пальцы его слегка дрожали, и вот тут Алану стало по-настоящему страшно. А мята под потолком так сильно пахн?ла смертью, что…

— Нет, юноши. Простите. У меня нет того, что вы ищете. Вы немного неправильно представили меня — я отшельник, а не военный вождь. Более того, военный вождь вам тоже не смог бы помочь.

— Значит, мы ошиблись, — выговорил Фил с трудом, сжимая зубы, чтобы не заорать с горя. Столько идти, столько надеяться — ради чего? Ради кружки мятного чайку и вежливого отказа!

— И снова — нет. — Стефан встал и внезапно оказался очень высоким. Он едва умещался в этом своем домишке — белый, с распахнутым воротом, седой… И теперь Алан узнал странную тень, то, что было у него в глазах. Это была жалость.

— Нет, вы не ошиблись. Вы пришли туда, куда должны были прийти, и слава Господу, что еще не слишком поздно. Юноши, вас привела сюда цель большая, чем вы предполагаете. Вас привел сюда — да, Господь. И это Он открыл мне ваши имена. Я в самом деле ждал вас.

Мысль Фила — «Боже мой, да он сумасшедший, мы сидим тут с сумасшедшим» — была столь сильна, что Алан услышал ее — так же ясно, как если бы Фил сказал это вслух. Светло-серые, как сталь, глаза его, если б могли, обратили бы спокойно глядящего пегого старика в лед. Он начал уже подниматься из-за стола, чтобы сравняться ростом со Стефаном, и голос его стал хрипловатым — как тогда, тогда, в Сен-Винсенте, среди солнечных луж, когда он просил у Алана прощения за проклятую пощечину.