Ночь триффидов - Саймон Кларк

– Не хочешь ли чуть-чуть порулить, Гэйб? – спросил я, кивая на штурвал второго пилота. – Это очень просто. Полет идет по прямой.

– Пока я оставляю это право за тобой, – улыбнулся он. – По правде говоря, мысль о взрывчатке, которую мы тащим с собой, заставляет меня все время дергаться.

– Мысли о ней посещают и меня. Кроме того, я думаю и о тех пятнадцати тоннах топлива, которые залили в баки перед вылетом… Остается только надеяться, что ребяткам в хвосте не придет в голову успокоить нервы сигаретой.

– Надеюсь, что нет, – ответил с улыбкой Гэбриэл, и эта улыбка показалась мне более чем натянутой. Я решил поделиться с ним мыслями, которые давно меня одолевали.

– Я слышал, Сэм Дидс летит в первой машине, – начал я. – Но мне казалось, что ему как главному лицу в лагере следовало бы остаться на месте.

– Начальство жестко требует, чтобы экспедиция оказалась на сто процентов успешной. Не хочу принизить боевое искусство ребят в пассажирском салоне, но Сэм – человек, который знает, как сложить все силы воедино и как ими управлять.

– Знаешь, Гэйб, мне кажется…

– Что? – Он не дал мне закончить фразы.

– Мне кажется, что в этой операции есть кое-какие детали, которые от меня ускользнули.

– Ну, во-первых, экспедиция будет крайне опасной…

– Основная наша задача, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы вырвать Кристину из лап Торренса.

– Да. Это – самое главное.

– Неужели “лесовики” хотят создать свою расу сверхлюдей? Или я ошибаюсь? Ведь если вы, ребята, обретете иммунитет против яда триффидов, то сможете взять верх над всеми остальными.

– Верно. Но мы не станем прибегать к столь радикальным мерам, как Торренс. Мы не станем изымать яйцеклетки Кристины, чтобы трансплантировать их нашему женскому населению.

– Неужели?

– Мне кажется, я уловил в твоем голосе нотки недоверия, Дэвид. Или я ошибаюсь?

– Не исключено, что после столь продолжительного общения с вами у меня тоже начал вырабатываться синдром подозрительности, – уклончиво ответил я.

– Наше сообщество, Дэвид, гордится своим гуманизмом. Именно поэтому мы и порвали с хунтой Торренса. Я посмотрел на цветные хвостовые огни впередиидущих самолетов и сказал:

– Но подобные мысли наверняка появлялись в головах ваших лидеров. Не сомневаюсь также, что они потребовали от Сэма Дидса составления многовариантных планов.

– И какими же, по-твоему, должны быть эти варианты?

– Во-первых, ваши жизненные интересы требуют убить Кристину, если она не сможет быть спасена. Более того, в случае такого исхода ее тело должно быть уничтожено, чтобы яйцеклетки не могли быть изъяты из свежего трупа. – Неужели ты полагаешь, будто Сэм Дидс способен на подобную жестокость? – холодно спросил Гэбриэл. – Суровые времена требуют суровых действий. И тебе, Гэйб, это известно.

– В тебе развивается ужасная подозрительность, Дэвид.

– Согласен. Но в данный момент я назвал бы это не подозрительностью, а проявлением инстинкта самосохранения.

– Ах вот даже как?

– Не исключено, что право вести самолет в Нью-Йорк является знаком доверия с вашей стороны, и это вселяет в меня излишнюю уверенность в себе и переоценку своего положения в вашем обществе. Не исключено, что в силу этого я говорю то, что следовало бы держать при себе. Я не могу не думать о том, что морским пехотинцам мог быть дан приказ пристрелить вашего покорного слугу, если возникнет угроза его захвата Торренсом. – Я покосился на Гэбриэла. – И это, впрочем, вполне разумно. Ведь я не забыл, что подобная возможность предусматривалась в случае провала плана моего вывоза из Нью– Йорка.

– Да, ты прав, – протянул Гэбриэл. – Единственное, что я могу сказать: ты должен доверять нам. По прибытии в Нью-Йорк мы поместим тебя в безопасное место.

– Это будет непросто.

– Есть еще одна веская причина, в силу которой ты должен нам верить. Ты нам необходим, чтобы доставить нас домой после того, как будет освобождена Кристина.

– Вы, несомненно, позаботились о том, чтобы обеспечить всех солдат накладными усами, бородами и темными очками… однако… не хочу быть назойливым, но как вы, “лесовики”, сможете незаметно влиться в ряды обитателей каменных джунглей?

– Возможно, нам действительно не стоило так скупо делиться с тобой информацией, – задумчиво потирая подбородок, произнес Гэбриэл. Он налил себе еще чашку кофе и продолжил: – Мы планируем разместить людей в самой северной части Манхэттена за известной тебе стеной 102-й параллели.

– Да, мне об этой стене известно. Но я не знаю, как это место выглядит.

– Ничего особенного. Просто вся территория – одна огромная тюрьма.

– Но в таком случае там должно быть полным-полно тюремщиков и охранников.

– Это не совсем так.

– Значит, мы имеем дело с тюрьмой свободного содержания?

– Если бы ты побывал там, то не говорил бы так, – ожег меня взглядом Гэбриэл. Теперь он рассердился по-настоящему. – Ты ни за что так бы не сказал!

– О'кей. В таком случае поведай мне, как этот застенок выглядит. Если там нет охраны, почему не сбегают заключенные?

– Да потому, что Торренс – негодяй умный. Ему достаточно стены, которая простирается от одного края острова до другого. Часть острова к югу от стены

– город с яркими фонарями, уличными кафе, кинотеатрами и роскошными домами. Все, что осталось к северу от 102-й улицы, превратилось в трущобы – в гетто для людей иного цвета кожи, для слепцов или для тех, кто не пришел в восторг от славного правления Торренса. Все эти люди не могут перебраться через стену, поскольку она утыкана сторожевыми вышками, ее охраняют собаки, а полоса вдоль нее густо минирована. Узники гетто не могут переплыть через реку, так как на противоположном берегу их поджидают миллионы триффидов. – Гэбриэл впал в раж и уже не мог остановиться. – Там в разваливающихся домах живут люди, которые так голодают, что их душа едва-едва удерживается в теле. Создается впечатление, что они добровольно трудятся в потогонных мастерских и на фабриках. Однако истина состоит в том, что они обязаны работать, иначе их лишат дневного рациона пищи, а без этого рациона их дети умрут от голода. И эта система работает как автомат только потому, что лет десять назад Торренс и его подручные догадались накачать некоторых из этих людей героином. Это была гениальная идея. Ты же знаешь, что героин притупляет все чувства. – Глаза Гэбриэла горели гневом. – Рабы утратили чувство реальности и перестали осознавать весь ужас своего положения. С другой стороны, это означало, что Торренс получил возможность заставить их трудиться все больше и больше. Но и это еще не все! Употребление героина приводит к сильной наркотической зависимости, и рабы после нескольких инъекций становились наркоманами. Затем Торренс приказал прекратить инъекции, и, как ты понимаешь, наркоманы ради того, чтобы получить дозу, были готовы на все. И знаешь, что придумал Торренс? – спросил Гэбриэл и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Он сказал, что станет давать рабам дозу, если те будут стремиться к выполнению поставленных им демографических целей. И что мы имеем в итоге? В итоге мы имеем рост производства, потому что рабы готовы ради очередной инъекции загнать себя до смерти. И мы имеем рост народонаселения. Рабы после укола получают облегчение на несколько часов, а затем начинают вкалывать еще круче в надежде получить дополнительную дозу. Простенько и со вкусом. Сказав все это, Гэбриэл целую минуту сидел молча, сжав кулаки и поигрывая желваками. Немного успокоившись, он продолжил:

– Теперь ты понимаешь, Дэвид, что район севернее Параллели 102-й улицы – не самое приятное место для обитания: – Он отпил кофе. – Это тюрьма, в которой управляют сами заключенные. И управление это, поверь, смертельно эффективно. Люди вкалывают день и ночь, чтобы обеспечить Торренсу и его прихвостням сладкую жизнь, к которой эти ублюдки уже привыкли. Но это означает также, что нам не стоит опасаться охраны. Кроме того, у нас там есть союзники. Пока наш боевой отряд будет заниматься своими делами, мы – гражданские – получим убежище, где и просидим, пока не настанет время лететь домой… Если на то будет воля Божия. Теперь ты видишь, Дэвид, – он бросил на меня невеселый взгляд, – почему я мог обещать тебе полную безопасность.

После этого мы некоторое время летели молча. По правде говоря, молчание даже несколько затянулось. Пребывая в задумчивости, я тем не менее не забывал поглядывать на приборную доску и держать в поле зрения хвостовые огни идущих впереди самолетов. Взглянув на часы, я увидел, что до посадки остался всего час. От волнения пересохло горло. Через несколько минут мы должны прекратить всякий радиообмен, так как рискуем быть услышанными приемной антенной Нью-Йорка, хоть мощность наших передатчиков и снижена до предела. Перед тем как отключить передатчик, я попросил пилотов обоих впередиидущих самолетов проверить работу индикаторов высоты. Под крыльями машин возникли световые полосы. Схождение идущих под строго определенным углом лучей у поверхности воды в одну яркую точку должно было сказать о том, что машины идут строго на высоте ста футов. На какой-то момент мне показалось, что стотонные гидросамолеты стоят на похожих на гигантскую букву “X” лучах света. Через несколько мгновений пилоты, убедившись, что индикатор работает нормально, вырубили свет. На связь вышел Сэм Даймс, летевший в головном самолете. Первым делом он распорядился не только выключить все передатчики, но и прекратить разговоры с пассажирами по системе внутренней связи.