1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером - Глеб Павловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, это тема, в сущности, и Платонова, и Камю, и Кафки. Я утверждаю, что и фашизм внутри каждого из нас.
«Фашизм внутри нас» стало стереотипом, пошлостью. Фашизм, интерпретируемый через «Чуму» Камю или «Повелителя мух» Голдинга, уже не мешает упростителям.
Видишь ли, позволю себе говорить с тобой абсолютно парадоксально, хотя буду звучать чудовищно. Да, я оправдываю фашизм – чтобы понять, насколько сегодня мы, люди, близки к тому, чтобы перестать быть.
Я утверждаю, что тот древний убийца, неотделимый от становления человека человеком, он здесь. Он вырвался наружу и вышел из-под контроля. Пока он был под контролем, человек мирился с выборочностью убийств, борясь за их норму, за ограничение и минимализацию числа трупов. Но с тех пор, как пришел Endlösung как окончательное решение об убийствах, он тут. Он не уйдет.
Ты же не скажешь, как солдат Второй мировой войны, что победы в ней не было? Что в лучшем случае никто не победил, а в худшем – что победили фашисты нового образца?
Чтобы понять меня, надо признать, что Холодная война – это мягкий Endlösung.
Выслушай мою формулу: от всеобщности убийств люди уже не вернутся к былому нормированию убийств. А куда им? Не знаю! Ответственно не знаю. Потому что, если нужно, чтобы Баку не стер Карабах, армяне входят в Мешали и убивают, и убивают, и убивают. А я – да, я радуюсь этому, потому что я сам зверюга по имени человек. Или как с Югославией, где одни звери режут, а другие звери их бомбят. Мы все попали в этот капкан после войны с фашизмом и Холодной войной, которая была поглощенной формой фашизма. Нам не уйти от всеобщности убийства, не вернуться к европейской избирательности убийств, как бы международные силы ни снижали норму дозволенного числа трупов. Где Победа?
Ты переходишь к другому вопросу, а я спроси: как это случилось? Ты описываешь ситуацию, где подмена уже произошла. И хочешь ее описать коротко и жестко. Как вдруг переходишь к последствиям того, что не было своевременного понимания. Вещи не были названы своими именами и безымянными пожрали людей.
Я откровенно не знаю всей глубины игры человека с убийцей внутри себя. Я действительно не понимаю этого, а кто понимает? Как можно идти к глобальной общности, отклоняя всеобщность убийства, если нам перекрыт возврат к избирательности? Мы не можем действовать иначе, как прибегая снова и снова к методам избирательной гибели – нормируя трупы. Но я знаю, что нормировщики трупов однажды станут их производителями и, так сказать, запустят конвейер. В этом смысле опередивший фашизм загнал нас в ловушку и приоткрыл глаза на ее глубину. Ну и Холодная война также.
С этой точки зрения я бы волновался не хасбулатовскими шансами против Ельцина, а орбитальным оружием, которое испытывают высоко над нами американцы. Если однажды испытания будут удачны – все, планета захлопнутая, вся и всех будут контролировать. А кто тогда будет контролировать Кремль, это частность. Тебе все еще неясно, что я называю фашизмом? Я хочу, чтобы ты об этом хорошо подумал.
Я готов для начала удовлетвориться твоим ответом, а Поппер – не знаю. Когда я читаю или слушаю тебя, я все перевожу на свой язык. Я слышу вот что: ты говоришь, что победу 1945 года можно рассматривать как членовредительство. При этом ты же хочешь сохранить ось антифашизма, идя дальше в этом направлении. Здесь я стопорю, застреваю. А ты набрасываешь все новый мрачный флер.
Мне же 75. Я бываю мрачен, а отчего, не пойму. Я часто поражал ближних тем, как я мрачен. Начинается другая жизнь, к которой я не готов. Но сейчас я говорю о ней с полным сознанием: не выйдет.
Это действительно страшная мысль. Ее надо уточнить, ведь она не будет никем принята автоматически. Она должна быть ясно высказана – не мягко, не щадяще, но верным образом.
Моя мысль наступает на все мои любимые мозоли. Я же щажу свое поколение.
Спустим разговор с уровня метафизики на более простую речь. Иначе есть опасность, что на словах «Победите фашиста в себе!» зал встает и долго тебе аплодирует. А затем все бегут к фуршету.
Единственное, что я могу тебе сказать, – это что третьего тысячелетия не будет. Два тысячелетия тому назад возникло свидетельство, задумка, шанс, что никто не будет убивать никого. Великим итогом этого явилась управляемая избирательная гибель – но все, этот шанс кончился. Я не хочу вступать в разъяснение этого вопроса, катастрофичным будет даже местное применение ядерного оружия. И этого может стать достаточно, чтобы погубить земной шар. На это никто здесь не обращает внимания, ведь тогда вся их высокая геополитика теряет ореол величия. Великое становится банально глупым. Уже не нужна Великая Россия, если какой-то Кравчук или Ким Ир Сен вполне способен погубить земной шар.
Гляди, уже выпрыгнула ходячая формулировка, обвинение: фашизм побежден, но сталинизм – такой же фашизм. И ведь Гроссман то же писал, наш Гроссман! А вывод какой? Глобализация под контролем Штатов. Глобальная управляемая Америкой демократия. Против которой я почти ничего бы не имел. Кроме того, что это остров доктора Моро. Фукуяма и умом не дотягивает до этого.
070
Жириновский и Гитлер? Московская пресса. В России нет ни авторитарного, ни режима вообще. Африканская ситуация Вооруженных сил ♦ Приватизация собственности внутри приватизации власти. Ельцин раздает власть своим людям. Конец 1993-го – конец политической биографии? Надо вкладываться в политику, на это нужны деньги.
Михаил Гефтер: «Жириновский подтверждает Гитлера» – какая мрачная глупость во всем этом. Если серьезно разбирать, Гитлер был многим нужен. Западная цивилизация наказывала им себя за недомогания, призвав страшного лекаря. А Жириновский нужен одному Президенту, в отношении которого я задаю вопрос: нужен ли нам вообще Президент?
Глеб Павловский: Тебя, вижу, оскорбляют заголовки. А заголовки нашей прессы – это выплески демократического libido. Расшифровка кода местной демократии, осуществляемая ходом событий. Ты не забыл, каким сам был ельцинистом и антигорбачевцем три года тому назад?
Понимаешь, речь не о разочаровании. По натуре я не пессимист, а самообманщик. И мог бы понять, что Горбачев вообще не может ничего осуществить из того, что я ждал. А тут ельцинское самодурство и бесцеремонность. Пишу про «авторитарный режим» – какой еще авторитарный режим? В России нет режима вообще! Как до 1905 года не было абсолютизма в европейском смысле. Авторитарный режим – это не одни чрезвычайные полномочия. У нас африканская ситуация, где армия никому не нужна, но она огромная и кормит семьи военнослужащих. А Президент под свои полномочия придумывает себе поприща. Как меня спрашивают про «поражение демократического лагеря» – это что за лагерь? Где его битвы и какое он потерпел поражение? Демократы – те первыми масштабно воспользовались приватизацией власти.
У нас приватизация собственности началась с запозданием, внутри шедшей задолго до этого приватизации власти. И первая вошла в русло второй навсегда! Сегодня говорят о «криминальном сращивании» – чушь: исследуйте структуру приватизации власти.
Первоначально та началась с середины 30-х годов. И сталинский террор имел в виду остановить приватизацию власти первыми секретарями. Сталин ее прервал, а при Брежневе та вернулась и перешла в систему. Само появление Горбачева, между прочим, было всплеском приватизации власти. Она неизбежна при такой власти. Одна из двух политик здесь либо суперавторитарный режим, либо структура, приватизирующая власть и раздающая ее своим человечкам. Но в этой необъятной лоскутной и тяготеющей ко всякого рода сепаратизму стране приватизация власти есть ее гибель. Притом что власть для нас – все.
Ладно. Сегодня какое число, 13-е?
Да, 13-е.
Кончается старый 1993 год.
И я тоже начинаю жить с конченой биографией.
Нет, это новая глава в твоей биографии. Не берусь сказать за то время, когда я не буду существовать. Вероятно, люди будут жить, что-то будут читать, наверное. Все-таки мы жили предрассудком, что книги определяют то, что людям делать. Вот русская точка сумасшествия. За весь мир не скажу, а у нас мертвые весьма влиятельны. Живым не угнаться по влиянию за мертвыми! Власть мертвых – власть возобновления. Уверяю, если бы Платонова издали при жизни, его бы едва заметили. И те, кто читают сейчас Платонова, читают не то, что там написано.
Внутри русской революции возникали люди – Филонов, Платонов, Мандельштам. Они пытались вдохнуть в нее уходящий смысл, отдавая на это всю свою жизнь и слово. Сейчас же читают не это, а вычитывают у них «осуждение советского тоталитаризма». Вообще незачем читать книги, чтобы вычитывать из них свои пошлости.