TANGER - Фарид Нагим

— Анвар — Георгий Аббакумович… Анвар — Георгий Аббакумович…

Слышал я Ассаева, стоя у двери.

— Ты че, Леша? Что, мне уже и приехать нельзя…

Спустился вниз. У Ассаева было морщинистое, словно изжеванное лицо. Шапка набекрень. Свесился со стула набок, колени широко расставил. Он замолчал при виде постороннего. Чтобы не обижать меня, как постороннего.

Все молчали. Казалось, что ему странно чувствовать себя хозяином, и странно, что нужно выглядеть сердитым на меня, постороннего. Очень жалко было Суходолова — шокированное облако у заиндевелого окна.

— У вас напряженный разговор, — сказал я, встав в дверях на кухню. — Не надо. Я понимаю, что это из-за меня. Алексей Серафимович не виноват, — говорил я. — Я уйду сейчас.

И я вдруг увидел, как смягчилось лицо Ассаева, он вдруг что-то почувствовал в моем голосе, глубина появилась в его глазах и внимательное удивление.

Суходолов побежал в Дом творчества, позвонить и предупредить, что он опоздает на работу. Ассаев спросил насчет унитаза.

— Так, ничего страшного, — сказал я.

Он снова спросил насчет унитаза.

— ………, — невнятно ответил я.

— Я посмотрю, — отстраненно сказал он.

— Я сам сделаю, Егор Константинович.

Он ушел в ванную. И я понял, что он знает, как я там подкрутил этот рычажок проволокой, чтобы не протекало, об этом знал только Сыч.

Пришел Суходолов. Я поставил чайник.

— Анвар, нельзя спичку в мусорку бросать, загорится, — искоса глядя на меня, сказал Ассаев.

Я увидел, как сжался Алексей Серафимович. Как изменилось его лицо от бессилия помочь мне.

— Я ее в раковине вначале тушу, — легко отозвался я. — И только после этого в мусорку…

Потом Ассаев оделся и молча ушел.

— Он к Сычу пошел, я урою его, он, бля, не знает, как страшен я могу быть, — он сжимал кулачок своей высохшей ручонки.

Потом сидели и говорили о чем-то, но сами только и ждали его возвращения. Серафимыч смотрел на меня, будто карауля малейшую мою реакцию.

Ассаев вернулся и сказал у порога:

— Так, ребята, вы знаете, что я этого не приемлю!

— Ну что еще, Егор, что?

— У вас какие отношения, мужские или нет? — Он, скособочась, стоял у порога, точно боялся зайти на кухню, гримаса исказила его лицо.

— Это тебе Сычев все наплел, да, Егор? Этот старый окорок?

— Не ругайся, Леша.

— Поэтому ты так все осматриваешь здесь, будто невесть что ожидал увидеть?

— Я просто спросил. Мне надо знать.

— И ты пришел и так вот брякнул с порога, а ты не думаешь, что ты, например, Анвара мог обидеть, Егор?

Ассаев сел на табурет, у него был растерянный вид.

— Я же не говорю, Егор, что этот старый козел таскает сюда баб, своих поэтэс-с!

— Прекрати истерику, Леша. Он ходил в ментовку, выяснить насчет вашей регистрации.

— Ох! Он имеет огромную квартиру в Москве, дачу здесь, так ему и этого мало, он хочет и отсюда меня выжить, чтобы устроить здесь бордель.

— Вот вы оба про бордель! Замудохали! Всё, Леша, устал я от вас! — Ассаев махнул рукой и поднялся к себе.

Суходолов дрожал и смотрел на меня остановившимся и будто бы чужим взглядом.

— Анвар, я только сбегаю туда и обратно, ты только меня дождись, никуда не уходи. Поднимись наверх и закройся. Не бойся, я всё улажу. Только никуда не уходи, прошу тебя, не ломай мои планы.

— Да-да, хорошо, конечно.

Потом, когда Суходолов ушел, мы с Ассаевым ремонтировали унитаз. Было неловко рядом с его мужским телом. Было женское желание предложить ему что-то, как-то особенно помочь, чтобы уже не стесняться и не быть зависимым от него и не бояться его.

— Че он?! — злился Ассаев. — Где здесь затопляет-то?

В бачке проржавел и вывалился стержень, крепящий поплавок и цилиндр, впускающий воду из трубы. Мешал сильный напор воды, но все же нам удалось вставить вместо стержня гвоздик. Теперь бачок не шумел.

Я тихо сидел в нашей комнате. Измерил ее: четыре моих обычных шага в ширину и шесть в длину. Действительно маленькая. «Посмотри в глаза, я хочу сказать: я забуду тебя, я не буду рыдать» — одно и то же песенное в голове. Сложил в сумку зубную щетку, бритву, трусы, носки. Оделся теплее. Ассаев вышел на лестницу и смотрел на меня.

— Егор Константинович, передадите Суходолову, что я пошел к тетке…

Он смотрел на меня, как на неземное существо.

— Сегодня, наверное, не приду.

Он повернулся боком, и снова гримаса исказила его худое заросшее лицо, будто бы он крался в какой-то другой мир, а я его не вовремя окликнул и застал врасплох на самой границе.

— Наркотики здесь не храни, — сказал он, стоя спиной ко мне на самом верху лестницы.

— Хорошо.

Вернусь ли я сюда? Так жаль, что не дописал свою пьесу.

Из Дома творчества позвонил Димке. Не брали трубку. Приеду в город, еще раз позвоню.

восемь

— У-у, эти черные, изиты, слоны, бля!

Вдруг услышал я в толпе на Киевском вокзале. Дернулся, оглянулся и увидел Юру. Он шел с парнем, совсем чужим, абсолютно не таким, какими были мы все — друзья с первого курса Литературного института.

«Юра!» — хотел крикнуть я и сдержал себя. Хотел радостно засмеяться и сдержал себя. Спрятал лицо и двинулся за ними. Они вышли на площадь. Он еще больше сгорбился и был очень плохо одет. Они подошли к джипу. И я видел, как заискивающе суетится Юра вокруг толстого москвича, подгибает свои колени, льстиво смеется. Грустно было смотреть на этого почти родного человека, с которым столько прожил в общаге.

Выпил чекушку коньячку. Закурил. Почувствовал, что все хорошо. Позвонил Герману, по поводу песни и проститутки. А до этого не мог позвонить из-за 100 долларов долга. Звонил Надежде. Звонил Димке, чтобы сказать, что посвятил ему песню. Нет никого. Куда Нина Васильевна могла деться со своей ногой?

уважаемые товарищи пассажиры скорый поезд одесса-москва

— Привет, Нелли, это я…

«Анвар, голубчик, привет… ты вернулся… Я буду сдавать на права… помнишь тот красный джип? Степа дарит его мне… Мы переезжаем в новую квартиру, правда очень далеко, не в центре, это пока… Запиши мобильный, там у нас нет обычного телефона…

…написала статью про оральный секс и про секс в ванной. В журнале „Мужик“ опубликовали… пятьсот долларов».

«Привет, Анвар».

— Здравствуйте, Степан Мих…

«Элька хочет машину водить… Ты же знаешь, какое движение в Москве… а у меня сердце… Скажи ей…

…а все они одинаковы, Анвар, от всех пахнет дохлой селедкой… шучу-шучу, Эль».

«Анвар, голубчик, приезжай к нам. Я тебе покажу фотографии, как мы на Кубе отдыхали, только Степа сейчас не пьет, записывай адрес… Нет, не пьет… Да, слушай, Анвар, а давайте как-нибудь соберемся в нашей общаге, ты, Артемий, Гарник, я, все. Напьемся, и будем вспоминать, как плохо нам было, как мы все голодали».

— Не знаю, даже, Нель. Можно… Я тут песню для тебя заказал французскую, по радио «Ностальжи»… Въенн-въенн, Мари Лафорэ.

посмотри в глаза, я хочу сказать, я забуду тебя, я не буду рыдать

Сегодня негде было ночевать, и я пошел в ночной клуб. Чем ближе подходил к гостинице «Россия», тем меньше казался сам себе. Охранники брезгливо осмотрели мой флаере и пропустили. «Манхэттен-экспресс» изменился с тех пор, как мы были здесь с Асель. Всё, начиная с охранников и кончая барменами, уставшее, постаревшее, обшарпанное и какое-то провинциальное.

Среди толпы танцующих бегали пьяные и веселые офисные работники в костюмах с галстуками и в колпаках Санта-Клауса. Я стоял, прижавшись к колонне. Выпил самого дешевого пива и снова стоял у колонны. Потом освободилось место у стены, я сел. Чувствовалось, что за окном страшный мороз. Читал журнал в прыгающем разноцветном свете.

У тебя симметричное лицо и столь же симметричное тело? Наши поздравления. Биологи и психологи считают, что ты — самый желанный сексуальный партнер для женщины…

Пошел и взял еще пива. Бармен не замечал меня, делая кому-то очень дорогой коктейль. Другой бармен жонглировал разными емкостями. Денег оставалось очень мало.

Я смотрел на девушек, сидящих группками у стены напротив, и мучительное чувство несоответствия чего-то чему-то стискивало мне грудь. Думал о Волкадаеве и Нелли, и мне хотелось задать ему вопрос насчет проституток. Забыл какой. Утратил смысл женщины, утратил смысл семьи, и оставалась только правильная, логичная пустота между людьми, и это мучило меня. Я оглянулся, словно желая спросить у кого-то совета. Какой-то парень смотрел на меня из-за стойки, это ему делали дорогой коктейль. Он улыбнулся мне. Продолжая думать о людях, я тоже улыбнулся ему. В тот вечер я так обозлился на Асель за то, что она купила коктейль за пять долларов. Мне было физически больно. Пять долларов за какой-то коктейль! А потом глотнул у нее и успокоился. Потом танцевали. Потом я пил из горла бренди «Слынчев бряг» возле старой церкви. Я злился, но, оказывается, я был тогда счастлив. Напился, потому что когда пьешь из горла, не следишь за мерой. Был пьяный и смешил ее, мне и самому было смешно, какой я смешной и пьяный.