Пробуждение Левиафана - Джеймс Кори

Гангстер процедил:

— Тупой муди… — и голова его запрокинулась, выбросив красный фонтан.

— Просвет на шее, забыл? — сказал у него за спиной Миллер. — Нагрудник из пистолета не пробить.

Приступ тошноты заставил Холдена скрючиться вдвое, хватая ртом воздух. В горле стоял привкус лимона, и он дважды сглотнул, сдерживая рвоту. Он боялся обнаружить в ней кровь и слизистую желудка. Не нужно ему было этого видеть.

— Спасибо, — выдохнул он, обернувшись к Миллеру.

Тот кивнул куда-то в его сторону, потом подошел к охраннику и пошевелил тело ногой.

Холден, выпрямившись, оглядел коридор, ожидая неизбежного: свирепых мафиози, несущихся к ним. И ни одного не увидел. Они с Миллером очутились на островке спокойствия посреди Армагеддона. Кругом хлестали щупальца насилия. Люди разбегались во все стороны, громилы орали в усилители, подчеркивая приказы отдельными выстрелами. Но их были какие-то сотни на многие тысячи разъяренных или охваченных паникой штатских. Миллер указал на этот хаос.

— Вот так оно и бывает, — прокомментировал он. — Дайте банде йеху оружие, и они решат, будто знают, что делают.

Холден склонился над упавшим ребенком. Это оказался мальчик лет тринадцати с азиатскими чертами лица и черными волосами. Пульса Холден найти не смог. Кровь из зиявшей на груди раны текла не потоком, а тонким ручейком. Холден все-таки поднял его, отыскивая взглядом место, куда перенести.

— Он мертв, — сказал Миллер, заменяя истраченный патрон.

— Иди к черту. Мы же не знаем. Если сумеем донести до корабля, может…

Миллер покачал головой, глядя на ребенка на руках у Холдена грустно и отчужденно.

— Стреляли крупным калибром в центр тяжести, — сказал Миллер. — Ему конец.

— Пипец, — сказал Холден.

— Ты это уже говорил.

Яркая неоновая реклама над коридором, выводящим с уровня казино к порту, возвещала: «СПАСИБО ЗА ИГРУ» и «НА ЭРОСЕ ВЫ ВСЕГДА В ВЫИГРЫШЕ». Под ней путь преграждали два ряда охраны в тяжелой боевой броне. Даже отказавшись от мысли навести порядок в казино, они не собирались никого выпускать.

Холден с Миллером присели за перевернутой кофейной тележкой в сотне метров от громил. У них на глазах десяток людей, бежавших на охрану, скосили автоматным огнем, уложив рядом с теми, кто пытался прорваться раньше.

— Я насчитал тридцать четыре, — сообщил Миллер. — Сколько ты возьмешь на себя?

Холден в изумлении обернулся к нему и только по лицу бывшего копа догадался, что тот шутит.

— Кроме шуток, как нам здесь пройти? — спросил он.

— Тридцать человек с автоматами и открытой линией огня. Метров двадцать без всякого прикрытия, — ответил Миллер. — Нам не пробиться.

Глава 30

Миллер

Они сидели на полу, прижавшись спинами к ряду лишившихся игроков автоматов патинко, и наблюдали за приливами и отливами насилия, будто за футбольным матчем. Миллер приспособил свою шляпчонку на согнутое колено. Он спиной чувствовал вибрацию, когда автомат выходил в начало игровой программы. Мигали и переливались огоньки. Холден рядом с ним тяжело отдувался, словно после гонки. Перед ними творилось что-то из Иеронима Босха — казино готовилось к смерти.

Попытка бунта уже затухала. Мужчины и женщины сбивались в тесные группки. Между ними расхаживали охранники, разгоняли слишком большие или непокорные скопления людей угрозами. Где-то что-то горело настолько сильно, что воздухоочистители не справлялись с запахом расплавленной пластмассы. С криками, воплями и стонами отчаяния сливались мелодии Бхангры. Какой-то идиот орал на кого-то из тех, кого считал копами: он, видите ли, адвокат, он записал все на видео, виновным это даром не пройдет. Миллер наблюдал, как на крик стягиваются люди. Парень в шлеме послушал, кивнул и прострелил адвокату коленную чашечку. Толпа рассеялась, только одна женщина, жена или подруга адвоката, склонилась над кричащим мужчиной. А в голове у Миллера все медленно рассыпалось на куски.

Он сознавал, что в нем поселились два разных человека. Один — знакомый ему Миллер. Тот, который обдумывал, что делать, когда они выберутся отсюда, какие предпринять шаги, чтобы связать точки между Фебой, Церерой, Эросом и Джульеттой Мао, как раскрыть дело. Эта часть сознания наблюдала за толпой, как он, бывало, рассматривал место преступления, ожидая проявления подробностей, изменений, которые стоят внимания, подскажут ему разгадку тайны. Близорукая, тупая часть, не желавшая смириться с тем, что впредь его не будет, и уверенная, что наверняка, наверняка остается какое-то «после».

Второй Миллер был иным. Спокойнее. Грустноватый, возможно, зато безмятежный. Много лет назад он прочел стихотворение, называвшееся «Тяга к смерти», но только сейчас понял эти слова. Узел в его душе распускался. Высвобождалась вся энергия, связывавшая воедино его мир: Цереру, его жену, карьеру, его самого. Он за один этот день застрелил больше людей, чем за всю свою службу в охране. Он начал — всего лишь начал — сознавать, что влюблен в объект розыска, только после того, как нашел ее мертвой. Он без тени сомнений видел, что хаос, который он всю жизнь пытался сдержать, сильнее, обширнее и могущественнее, чем он был или когда-нибудь станет. Никакие компромиссы не помогли бы. Тяга к смерти разворачивалась в нем, легко распускала темные лепестки. Она приносила облегчение, расслабление, как долгий медленный выдох для того, кто всю жизнь сдерживал дыхание.

Он разваливался, но это ничего не значило, так как он умирал.

— Эй, — позвал Холден. Миллер не ожидал услышать такую силу в его голосе.

— Да?

— Ты в детстве смотрел «Миско и Мариско»?

Миллер нахмурился.

— Детскую передачу, что ли?

— Это где пять динозавров и злодей в большой розовой шляпе, — напомнил Холден и принялся напевать веселенький скачущий мотив. Миллер прикрыл глаза и вдруг начал подпевать. Когда-то он помнил и слова. Теперь остались только взлеты и падения мелодии, бегущей вверх и вниз по широкой гамме, где каждый диссонанс разрешался следующей нотой.

— Верно, смотрел, — сказал Миллер, когда они допели.

— Я с ума сходил от этой передачи. Наверно, мне лет восемь или девять было, когда я последний раз смотрел, — сказал Холден. — Забавно, как эта ерунда остается в памяти.

— Точно, — согласился Миллер, закашлялся, отвернулся и сплюнул красным. — Ты как, держишься?

— Я в порядке, — сказал Холден и, помолчав, добавил: — Пока не надо вставать.

— Тошнит?

— Есть немного.

— Меня тоже.

— Что же это такое? — спросил Холден. — Я хочу сказать, за каким чертом это делается? Зачем?

Законный вопрос. Прикончить Эрос — как и любую станцию Пояса — было довольно просто. Всякий, владеющий основами орбитальной механики, нашел бы способ расколоть станцию, сбросив камень подходящего размера с подходящей скоростью. «Протоген», затратив не больше усилий, мог испортить систему циркуляции воздуха или отравить ее — да что угодно. Здесь творилось не убийство. Даже не геноцид.

Да еще вся эта аппаратура наблюдения. Камеры, установки связи, сенсоры для анализа воды и воздуха. Для такой затеи могло быть всего две причины. Или какой-то сумасшедший ублюдок из «Протогена» вздумал полюбоваться, как гибнут люди, или…

— Они не знают, — сказал Миллер.

— Чего?

Он повернулся к Холдену. Теперь им правил первый Миллер, детектив и оптимист, которому все нужно было знать. Тяга к смерти не противилась — конечно, нет. Она вообще не имела способности к сопротивлению. Миллер поднял руку, словно наставлял новичка.

— Они не знают, зачем это… или, понимаешь, не знают, что из этого выйдет. Тут даже не камера пыток. За всем этим наблюдают, верно? Сенсоры воды и воздуха. Это чашка Петри.[25] Они не знают, что делает с людьми та дрянь, что убила Джули, и теперь собираются узнать.

Холден нахмурился.

— У них что, лабораторий нет? Можно ведь было испытать это дерьмо на животных или еще как. Для эксперимента все это выглядит грязновато.

— Может, им нужна была большая подборка образцов, — сказал Миллер. — А может, речь не о людях. Они хотят выяснить, что случится со станцией.

— Веселенькие у тебя мысли, — заметил Холден.

Джули Мао в сознании Миллера откинула с глаз локон. Она хмурилась, казалась задумчивой, заинтересованной, озабоченной. Во всем этом должен был таиться какой-то смысл. Это как одна из задач в курсе орбитальной механики — движения и повороты выглядят беспорядочными, пока не расставишь по местам все переменные. Тогда необъяснимое становится единственно возможным. Джули улыбнулась ему. Джули как она есть. Джули, какой он ее выдумал. Тот Миллер, что не смирился со смертью, улыбнулся в ответ. И когда она исчезла, его сознание переключилось на шум автоматов патинко и низкое дьявольское завывание толпы.