Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила

— Извините за нескромность, но... это правда, что африканцам всегда хочется есть?

— Ну да, — согласилась Налия без тени обиды. — А сколько народа у нас сейчас по-настоящему хорошо живет? Единицы, но и у тех в подкорке сидит, что предки существовали впроголодь. У меня только папа из состоятельной семьи, а по маминой линии бабушка и дедушка из деревни, как и у Айвара. Вот мы всегда и наедаемся впрок, и родители до сих пор больше всех деликатесов любят вареную картошку.

— У нас, к сожалению, элита придерживается других правил, — заметил Митя. — Все там вылезли из низов, причем чаще всего не умом и не талантом, а наглостью. Но теперь ведут себя так, будто всю жизнь питались черной икрой и мылись в ваннах из голубого мрамора.

— В Эфиопии таких тоже хватает, просто аппетиты у них более скромные, потому что они не привыкли к перманентной нефтяной халяве, — сказал Айвар. — А родители у Налии — люди другой формации, для которых кодекс чести чиновника не пустой звук и не анекдот. Были бы все такими, страна давно жила бы по-другому.

10.Эльга

После ужина компания вышла на уже пустынный вечерний пляж. Налия с Олей и Митей присели на скамейку, а Айвар сказал им:

— Ребята, ничего, если я вас ненадолго оставлю? Хочется прогуляться до моря, очень уж давно я его не видел.

— От моря-то осталось одно название, — усмехнулся Митя, — теперь по нему пешком можно до Финляндии добраться.

— А в детстве оно казалось нам огромным, не так ли? — выразительно сказал Айвар.

Он скинул пиджак и галстук на скамейку, потом снял и туфли с носками и направился к пахнущей водорослями воде. Там он долго стоял, глядя куда-то в сторону уже практически невидимых на закатном небе громад Кронштадта.

Оля осторожно спросила у Налии:

— А у него осталась привычка так задумываться, полностью уходя в себя? Нам раньше всякий раз казалось, что он не то молится, не то смотрит на нечто невидимое для всех.

— По-моему, это у него было всегда, — ответила эфиопка и улыбнулась. — Айвар очень непростой парень, он действительно что-то видит, поэтому и исцеляет людей. По крайней мере, их души.

— Расскажи, как вы познакомились, — попросила Оля.

— В детстве мы долго дружили, а по-настоящему я влюбилась летом в лагере, когда мне было пятнадцать, а ему на год меньше. Вскоре после этого он и уехал...

Налия сделала паузу, было видно, что это воспоминание все еще дается ей с болью:

— Там был такой же полудикий пляж, но летом на нем было столько народа и веселья, что я его называла «наша Калифорния». Я тогда увлекалась всякими красивыми единоборствами, модными у девчонок: капоэйра, тайский бокс... В спортзале я, бывало, отрабатывала кое-какие движения, чтобы форму не растерять, однажды увлеклась, балдела под бодрую музыку, и, случайно оглянувшись, увидела, что Айвар зашел и смотрел на меня, но как-то странно, не так, как обычно парни в этом возрасте смотрят на девчонок, а спокойно и задумчиво. Я спросила: «Ты чего, Айвар?», а он позвал меня посмотреть на то, как дюнную гряду на пляже занесло песком, — как раз недавно был шторм. «В этом песке можно по пояс гулять» — сказал он мечтательно, а я думаю: почему по пояс, это вода, что ли? Но все-таки пошла с ним, и мы долго смотрели на эти дюны. Он мне рассказал, что раньше, когда на карте не было никакого Питера, в этих краях обитали диковинные племена, похожие на наших предков, только белые.

— А может быть, он это все затеял просто чтобы с тобой время провести? — спросил Митя.

— Ну уж нет, только не Айвар, — убежденно ответила Налия. — Хотя я была бы не прочь так думать.

Некоторое время спустя, пока Митя увлеченно рассказывал Налии о своих социальных репортажах, Оля подошла к Айвару, который прохаживался по полосе мокрой гальки, будто и не ощущая ее под босыми ногами. Она сказала:

— Спасибо, что приехал, Айвар. Мне это действительно было очень важно.

— Это тебе спасибо, Оленька, — ответил он с улыбкой, будто и не пребывал в глубокой задумчивости. — И успокойся, я давно ни на что не сержусь, я только счастлив снова здесь оказаться. Дай бог, чтобы у вас все наладилось, но мой друг неприятно меня удивил. Я не ожидал, что он будет так равнодушен к собственному сыну.

— Ты же его знаешь: Даня такой по жизни, умеет из ничего сделать сплошной праздник, и я за это ему очень благодарна. Но праздники ведь не длятся вечно, и странно было бы ожидать, что он внезапно перестроится.

— Ну да, он не я. Но... извини, если это обидный вопрос, Оля, но у вас ведь речь шла про свадьбу. Ты ни на минуту не испытала к нему ничего похожего на любовь?

— Он не ты, — повторила Оля как бы про себя. — И я не знаю, как тебе понравится такой ответ, но я действительно ничего похожего не испытывала. Это мог быть такой брак, который хорошо срабатывает в индийском кино, типа «Наступит завтра или нет». Смотрел такое?

— Оленька, на индийское кино у меня терпения не хватит, очень уж оно длинное, — улыбнулся Айвар. — Я знаю только про фильм «Сангам», и то потому, что в детстве нас с Данэ знакомые почему-то сравнивали с главными героями. Там тоже было два закадычных друга: один рассудительный и приземленный, а другой слегка ненормальный, но чертовски обаятельный.

— И разумеется, одна девушка? — с улыбкой спросила Оля. — Иначе бы и никакой истории не получилось, верно? Да, Айвар, когда-то мы хотели, чтобы наша история кончилась иначе, но ведь сейчас все хорошо? Почему нам не продолжить общаться? Поверь, у меня нет каких-либо потайных мыслей, просто мне очень хочется познакомить с тобой Павлика. Я ему рассказываю про Африку, что его предки оттуда родом, что там очень красиво и совсем не похоже на наши места, и говорю, что он там обязательно побывает и все увидит своими глазами.

— Дай бог, чтобы так, только пусть он увидит хорошее, — искренне ответил мужчина. — А не так, как я. Конечно, это ему не грозит, он же русский мальчик, но все-таки... Ты береги и себя, Оленька, и близких, вы все ему очень нужны, и не только сейчас, пока он маленький. Любовь к семье во всяком возрасте делает тебя беззащитным.

— Забавно, что характером он, к моей радости, похож на тебя, а не на Даньку: такой же молчаливый, спокойный, любит рассматривать книги, картинки, сам уже немножко рисует, ходит со мной на выставки. И ничего не спрашивает даже, а изучает, обдумывает... А еще он очень добрый, всегда чувствует, если кому-нибудь из старших грустно. Тогда Павлик подходит, смотрит и улыбается, так, что сразу теплеет на душе. Кстати...

Она немного помедлила и добавила:

— Ты не хочешь спросить, как дела у Нерины?

— Нет, Оля, не хочу, — невозмутимо отозвался Айвар. — Но я вижу, что ты хочешь сказать, так что выкладывай, я слушаю.

— Да собственно, я мало что знаю, — замялась она. — С тех пор как ее все-таки выдали за этого мажора, нити между нами оборвались. Догадываюсь только, что живется ей не слишком весело.

— Это тот самый Костя, да?

— Ну да. Вскоре после того, как ты уехал, дядя Андрей его снова к ней приставил, как ангела-хранителя, и так все и закрутилось, ясно было, что отцы уже по рукам ударили. Я там свидетельницей была, не от большого желания, но просто знала, что больше у нее никого нет на эту роль. Какие были понты, словами не передать, — лимузины, ресторан в Петергофе на двести гостей, какой-то немыслимый черный торт с позолотой, фонтаны шампанского, корейские обряды...

— По-видимому, ее это устроило, — пожал плечами Айвар. Он знал, что Оля словоохотлива, и любил поговорить с ней о чем угодно, но давно зарекся оценивать чужие половые и семейные дрязги и не намеревался никому и никогда озвучивать мыслей насчет своей бывшей невесты и ее мужа. И даже никому не рассказал, что они все-таки столкнулись с Костей на этом проклятом фестивале — впрочем, находка так его шокировала, что он сам не сразу про это вспомнил и вовсе не был уверен, что одно связано с другим. Они виделись не более пяти минут, на улице, куда Айвар вышел покурить, а Костя был вместе со своими приятелями. Но друг друга они заметили издалека, и Костя, подойдя к нему, сказал что-то очень странное, хоть и не агрессивное. Тем не менее Айвар помнил его непроницаемое бледное лицо, разметавшиеся по плечам волосы, черную кожаную куртку с заклепками и цепями, и чувствовал, что от этого парня просто веяло студеной, промозглой опасностью. Так бывает в позднюю питерскую осень, когда еще нет ни приятного снежного хруста, ни сверкающей изморози, и только пронизывающий ледяной ветер говорит о приближающихся затяжных сумерках.