Иду по тайге - Станислав Олефир

Еще вчера здесь зайцы наперегонки носились, лось гулял, соболь за куропатками охотился, а сегодня живем мы. Сейчас, когда вдоль ручья потянуло дымом, все звери это место обходить будут. Одни полевки останутся. Да еще горностай заглянет. И все.

Как же я удивился, увидев утром, что весь снег вокруг кострища покрыт заячьими следами. Вот след малыша, прямо соболиный! А вот матерый прыгун носился. Даже по золе наследил. Брат смеется:

— Греться приходили. А может, золу ели?

— Какую золу? Недавно пожар рядом прошел. Вон сколько деревьев обугленных…

И решил я в следующую ночь за зайцами последить. С вечера пристроился у окна и принялся ждать. Мороз около сорока. Заснеженная тайга под луной сказкой лежит. Тихо-тихо и даже немного жутко. В костер мы с вечера огромный пень положили. Дымит он, искрами постреливает.

Зайцев долго не было, хотя я знаю, что из своих лежек они поднимаются рано. Мороз им не помеха. Это куропачи и глухари в сильные холода по два дня лунок не покидают. А зайцы, чем холоднее, тем больше бегают.

Чу! За костром мелькнула какая-то тень. Черный-черный заяц в несколько махов обскакал кострище и уселся на высокую кочку. Только как-то чудно уселся — на самый краешек. В воздухе он висит, что ли?

И тут я понял, что зайца я, собственно, не вижу. Только заячью тень. Расстояние небольшое, а, гляди, как обманулся.

Вот еще одна тень замаячила между кочек. Тоже темная, только побольше. Кажется, сюда направилась…

И вдруг… тресь! В лицо дохнуло холодом, и зазвенело. Это я, приглядываясь к зайцам, на стекло навалился и выдавил. Зайцев, конечно, как не бывало. Не было и запасного стекла…

Когда мы снова попали на Купку, я два стекла с собой принес. Но луна светила слабо, не дальше горелого пня. Да и зайцы больше не появились.

И ушла от меня еще одна таежная таинка.

В ноябре начинается гон у снежных баранов. Небольшая, увенчанная тяжелыми рогами-улитками голова, короткие ноги делают толсторога не таким изящным, как его собрат — архар. Тем не менее на Колыме это одно из самых грациозных животных.

Излюбленные места снежных баранов — скалистые сопки. Обычно такие сопки сверху донизу опоясаны серпантином узких тропинок. По ним толстороги спускаются к водопою, на пастбище, поднимаются на отдых. Едят они различные травы, кустики, побеги ив. Грибы для этих животных — любимое лакомство. В поисках маслят и подосиновиков они нередко забираются в глубь тайги, которой обычно избегают.

Зимой снежные бараны пасутся на выдувах или копытят снег на берегах ручьев и озер, чем напоминают северных оленей.

Во время гона они разбиваются на группы. Самцы-толстороги, молодые, не участвующие в брачных турнирах бараны, молодые самки и самки с ягнятами теперь держатся отдельно. Самки оставляют своих ягнят на попечение старых баранов-нянек и уходят к местам спаривания. Туда же отправляются и самцы-толстороги. Иногда им приходится преодолевать большие расстояния. Поэтому в период гона баранов можно встретить в самых неожиданных местах, они не так осторожны, как всегда, и могут подпустить к себе человека совсем близко.

Волки, рыси, росомахи и даже медведи охотятся за снежными баранами. Случается, эти ловкие и быстрые животные погибают под снежными лавинами.

Каждое утро бараны спускаются с обрывистой, покрытой скальными останцами сопки и направляются к протекающему недалеко от охотничьей избушки ручью с красивым названием Лидия. Вокруг сколько угодно всяких ручейков, в каком-то километре бежит быстрая и светлая Буюнда, они же пьют воду только из Лидии.

Первыми к ручью идут бараны-толстороги. Большие, важные, неторопливые. Хотя от тропы до моей избушки каких-то две сотни шагов и она вся на виду, бараны даже не глянут в мою сторону. Словно и жилье, и струйка поднимающегося из трубы дыма да и сам я им не в диковинку.

Минут через двадцать на тропе появляются овцы-ярочки и молодые бараны, они, видно, самые осторожные и пугливые. Даже задремавшая на лиственнице кедровка вызывает у них тревогу. Задрали голову, переживают: откуда она взялась? Вчера ведь не было, а сегодня сидит.

Почти вплотную за ними идут старые овцы с ягнятами. Ягнята игривы и любопытны. Увидели выглядывающую из-под снега каменную глыбу и сразу к ней. Один обнюхивает, другой скоблит копытом, третий норовит боднуть. Спинки у малышей светлые, хвостики торчком, а на лбу бугорки-рожки. Сами шустрые, как зайцы.

Старой овце, конечно, не нравится такая беспечность ягнят. Рядом охотничья избушка, а они разыгрались. Она останавливается, поворачивает голову и глухо блеет. Барашки отвечают ей звонким «бе-ек» и бросаются вдогонку. Но уже через мгновение останавливаются у висящей на суку консервной банки и принимаются ее разглядывать. Половинка цветной этикетки отстала, шевелится на ветру, ягнятам и боязно и любопытно, что это такое?

Овца снова зовет зазевавшихся ягнят, и опять они наперегонки несутся за стадом. Хвосты торчком, сами словно на пружинах.

…Сегодня я проснулся задолго до рассвета. Принес воды, подбросил в печку дров и сел выглядывать снежных баранов.

Жду час, другой — никого. Только несколько раз туда-сюда пролетела кедровка да на стоящую у реки иву опустилась стая щуров. Это похожие на снегирей птицы, такие же суетливые, красногрудые, толстощекие, но крупные. Сели, покачались на тонких ветках и подались на сопку искать кедровые шишки.

Когда солнце высветило вершины деревьев, на тропе показались первые бараны. Ягнята! Раз, два, три, четыре… десять, нет, одиннадцать. Целый детсад, и ни одного взрослого.

Поравнялись с выглядывающей из-под снега глыбой и сразу к ней. Самый шустрый барашек в один прыжок оказался на камне, расставил ноги, наклонил голову — не подступись! Пока он так бычился, другой малыш обогнул камень, поднялся на задние ноги и — бац! — столкнул задиру вниз. Сам забрался на его место, прижал уши, хвост туда-сюда скачет. Ну, кто смел?

На этого напали сразу двое. Раз-раз и спихнули. Вместе спихнули, вместе на глыбу залезли, но не поместились и оба очутились внизу…

Я-то думал, что, оставшись одни, ягнята превращаются в этаких сироток, тихих, беззащитных, несчастных. А они, давай играть в любимую игру всех малышей «король горы».

В ноябре открывается охота на пушных зверей. Промысловик уходит в тайгу и поселяется там в маленькой бревенчатой избушке на месяцы. В поселке остались семья, товарищи по работе, друзья, а здесь он один. Не с кем словом перемолвиться.

Придешь вечером в избушку — холодно, неуютно, пусто. И вдруг из щели в полу выныривает маленькая белая головка с черными любопытными глазками. Горностай!