Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти... - Петр Мультатули

Несмотря на эти страдания, все поражались выдержке духа Императрицы. «При этом отъезде, — вспоминала Т. Мельник-Боткина, — еще раз можно было наблюдать выдержку и силу духа Царской Семьи. Ее Величество лежала у себя на кушетке, и слезы градом катились по Ее лицу, но когда Она вышла прощаться, то выражение ее было доброе и ласковое, действующее на всех ободряюще».[503]

Запись Императора Николая II в его дневнике за 1/12 апреля также отражает душевную муку Царя: «После завтрака Яковлев пришел с Кобылинским и объявил, что получил приказание увезти меня, не говоря куда? Аликс решила ехать со мной и взять Марию; протестовать не стоило. Оставлять остальных детей и Алексея — больного, да при нынешних обстоятельствах — было более чем тяжело!»[504]

Свое пожелание ехать вместе с Государем, Государыней и Великой Княжной Марией Николаевной выразили князь Долгорукий, доктор Боткин, камердинер Чемодуров, лакей Седнев и комнатная девушка Демидова. Когда Кобылинский доложил об этом списке Яковлеву, тот ответил: «Мне это все равно». «У Яковлева, — считал Кобылинский, — я уверен в этом, была в то время мысль: как можно скорее уехать, как можно скорее увезти. <…> Он страшно торопился».[505]

В чем была причина подобной спешки Яковлева? Боялся ли он появления другой силы, способной перехватить у него Царскую Семью, или он опасался действий своих соперников из уральских отрядов? На этот вопрос до сих пор невозможно дать ясного ответа. Ясно одно: Яковлев чего-то сильно опасался и потому спешил с отъездом.

Последнюю ночь перед отъездом никто из Царской Семьи и Ее окружения не спал. «Грустно провели вечер, — пишет в дневнике Император Николай II, — ночью, конечно, никто не спал».[506]

«Вечером, в 101/2 часов, мы пошли наверх пить чай. Государыня сидела на диване, имея рядом с собой двух дочерей. Они так много плакали, что их лица опухли. Все мы скрывали свои мучения и старались казаться спокойными. У всех у нас было чувство, что если кто-нибудь из нас не выдержит, не выдержат и все остальные. Государь и Государыня были серьезны и сосредоточенны. Чувствовалось, что они готовы всем пожертвовать, в том числе и жизнью, если Господь, в неисповедимых путях Своих, потребует этого для спасения страны. Никогда они не проявляли по отношению к нам больше теплоты и заботливости.[507] Та великая духовная ясность и поразительная вера, которой они проникнуты, передаются и нам. В одиннадцать часов с половиной слуги собираются в большой зале. Их Величества и Мария Николаевна прощаются с ними. Государь обнимает и целует всех мужчин, Государыня всех женщин. Почти все плачут. Их Величества уходят».[508]

Подобные же чувства самопожертвования испытывали и отъезжающие с Августейшей Четой лица. Т. Е. Мельник-Боткина вспоминала: «О докторах не было никаких распоряжений, но еще в самом начале, услыхав, что Их Величества едут, мой отец объявил, что поедет с Ними. — А как же Ваши дети? — спросила Ее Величество, зная наши отношения и те ужасные беспокойства, который мой отец переносил в разлуке с нами. На это мой отец ответил, что на первом месте для него всегда стоят интересы Их Величеств. Ее Величество до слез была этим тронута и особенно сердечно благодарила».

По свидетельству своего сына, доктор Боткин предвидел свою судьбу. Незадолго до отъезда он сказал своим детям: «„В этот час я должен быть с Их Величествами“. Он остановился, с видимым усилием подавляя чувства. Потом продолжил: „Может быть, мы больше никогда не увидимся… Да благословит вас Бог, дети мои!“»[509]

На рассвете, в 4 часа утра, 13/26 апреля к «Дому Свободы» были поданы сибирские «кошевы» — плетеные тележки на длинных дрожинах, одна из которых была крытая. Сиденья у этих тележек были сделаны из соломы, которая держалась при помощи веревок. Слуги и солдаты загрузили вещи. Доктор Боткин был одет в тулуп князя Долгорукова, так как свою длинную меховую шубу, доху, он отдал Государыне и Великой Княжне Марии Николаевне, которые имели только легкие шубки. В пять часов утра на крыльце появились Государь с Государыней, Великие Княжны и вся свита. Комиссар Яковлев что-то почтительно говорил Государю, часто прикладывая руку к папахе. Стали садиться. «Несмотря на холодную погоду, — вспоминал А. А. Волков, — Государь был одет легко. Яковлев спросил: — Разве вы так и поедете? — Да, мне тепло, — ответил Государь. — Это невозможно, — сказал Яковлев, соскочил с повозки, вбежал в подъезд, снял с вешалки пальто и положил его в тележку. — Если сейчас не нужно, то пригодится в дороге, — сказал он».[510]

Государь подошел к каждой из своих дочерей и перекрестил их. Затем он простился с Кобылинским, обнял и поцеловал его. Яковлев сел в одну повозку с Государем. Государыня села в одну повозку с Великой Княжной Марией Николаевной. Долгорукий сел с Боткиным, Чемодуров — с Седневым, Демидова — с Матвеевым. Император, прощаясь, сказал Волкову: «Надеюсь до скорого свидания», Императрица произнесла: «Берегите Алексея».

Повозки тронулись, выехали за ворота «Дома Свободы», которые с шумом захлопнулись.

«Уехали, — вспоминал Волков. — Стало скучно, как будто при потере. Прежде в доме было некоторое оживление, теперь же мертвая тишина».[511]

Интересно, что те же чувства переживал Кобылинский: «Уехали и создалось чувство какой-то тоски, уныния, грусти. Это чувство замечалось и у солдат. Они сразу стали много сердечнее относиться к детям».[512]

Несмотря на секретность отправления Царской Семьи в столь ранний час, несколько десятков тобольчан собралось возле губернаторского дома, чтобы проводить уезжающего Царя, но по чьей-то команде они были рассеяны.[513]

Словно и Волков, и Кобылинский, и солдаты, и эти неизвестные тоболяки чувствовали, что сибирские «кошевы» только что навсегда отняли у них их природного Царя, отняли чтото очень дорогое, важное, то, чему они служили, во имя чего умирали, что подсознательно определяло смысл жизни, мысли, чувства их прадедов и отцов в течение веков и чего больше никогда не увидят ни они, ни их дети.

По пути в Екатеринбург

Насколько логичны и понятны действия комиссара Яковлева в его стремлении как можно более легко и безболезненно забрать Царскую Семью из-под «отряда особого назначения» и вывезти ее из Тобольска, настолько нелогичны, подозрительны и странны его действия по обеспечению безопасности перевозки Царской Четы из Тобольска в Тюмень. Яковлев делает все, чтобы вызвать у уральских отрядов самые серьезные подозрения в своих намерениях в отношении Императора. С одной стороны, Яковлев всеми силами старался как можно быстрее доставить перевозимых в Екатеринбург, с другой — он сделал все, чтобы этот путь был полон опасностей и неожиданностей.

Мы видели, как Яковлев умел мастерски находить компромиссы и с солдатами Отряда особого назначения, и с Кобылинским, как он умел разговаривать с толпой, которую, по словам Кобылинского, он «зажигал». Яковлев нашел нужный тон и в общении с Государем. Но вот в общении с командирами уральских отрядов он как будто специально делал все, чтобы с ними войти в конфликт.

Яковлев, а вслед за ним и практически все исследователи этот конфликт объясняют стремлением командиров уральских отрядов во что бы то ни стало убить по дороге Царя. Посмотрим, так ли это.

Яковлев уверяет, что, прибыв в Тобольск 22 апреля, он сразу столкнулся со стремлением представителя Уральского Совета С. С. Заславского убить Государя. Яковлев пишет, что при первой же встрече Заславский ему сказал:

«— Ну, товарищ Яковлев, нам надо с этим делом кончать.

— С каким? — спросил я.

— С Романовыми!

Я насторожился. Значит, все слухи о том, что есть отдельные попытки покончить на месте с Николаем II, имеют под собой почву!

— Товарищ Заславский, я имею определенные инструкции нашего правительства и приму все меры, чтобы их выполнить в точности.

— Ничего у вас, товарищ Яковлев, не выйдет, вам не выдадут Романовых. Мы уже пытались это сделать. Остается единственное средство — воспользоваться вашими полномочиями и силой напасть на охрану, разоружить ее. Мы уже сконцентрировали достаточное количество сил и вполне справимся с ними. Не забывайте, что среди охраны много офицеров. В город понаехало много белогвардейцев, и у нас есть определенные сведения, что, как только тронутся реки, будет совершена попытка похитить Романовых. Есть еще несколько дней — и начнется ледоход. Вам придется здесь застрять.