Последний расчет - Хьелль Ола Даль

– Но наверное, не о себе, – заметил Гунарстранна.

– Верно. – Туве Гранос улыбнулась.

Гунарстранне не хотелось прекращать разговор.

– Здесь хороший сад, – заметил он. – Красивые бегонии.

– Да. – Она показала на уродливый розовый куст перед ними. – Но с ним мы уже ничего не можем поделать.

– Розы нужно подрезать у корневища. – Гунарстранна кивком указал на бледно-зеленый, шипастый отросток. – Когда такое происходит, значит, куст пошел в рост.

– Да что вы! – заволновалась Туве. – Наконец-то встретила человека, который понимает, в чем дело. Полицейский, который разбирается в цветоводстве!

– Я просто люблю цветы… это мое хобби.

– Представляю, какой у вас красивый сад.

– Нет. – Он покачал головой. – Но у меня есть домик в горах… – Заметив, что она с интересом склонила голову, он продолжал: – О чем он любит говорить?

– Что?

– Буэнг… вы назвали его словоохотливым. О чем он любит говорить?

– Вы хотите еще раз попробовать? – спросила Туве.

– Нет… не уверен, что дело того стоит. – Он убрал окурок в спичечный коробок и осторожно закрыл его. – Он свидетель по одному очень старому делу… более чем двадцатилетней давности. Я даже не знаю, хорошо ли он помнит все, что тогда случилось.

– Мы называем его Элвисом, – вдруг сказала Туве.

– Почему?

– Он поет, как Элвис. И может быть, немного похож на Элвиса Пресли. – Она хихикнула. – Хотя вряд ли сможет так двигаться.

Гунарстранна кивнул:

– У него болезнь Паркинсона, да?

– Да.

Оба замолчали. Она как будто о чем-то задумалась.

– Скажите, у вас есть какое-нибудь удостоверение? – вдруг спросила Туве, снова очаровав его своей улыбкой.

Гунарстранна достал бумажник и показал ей удостоверение.

– Красивая фамилия, – заметила она.

– Главное, редкая, – ответил Гунарстранна.

– Он немножко соблазнитель, – сказала она. – Элвис… то есть Буэнг.

– Представляю себе.

– Поэтому он никогда не рассказывает о себе.

Инспектор кивнул:

– В последнее время у него было много посетителей?

– К нему редко кто-нибудь приходит, – вздохнула Туве. – Вот почему я так обрадовалась, когда сегодня увидела вас. Все-таки событие!

– Когда к нему в последний раз кто-то приходил?

– Понятия не имею, но, наверное, давно.

– Вы совершенно уверены, что за последние две недели к нему никто не приходил?

– Точно сказать не могу.

– Почему?

– Потому что я работаю здесь не каждый день и не круглые сутки.

– А вы не могли бы выяснить?.. – вырвалось у Гунарстранны. Он чуть не добавил: «Тогда у меня появится повод вам позвонить», но он промолчал, боясь показаться ей смешным.

Она улыбнулась:

– Может, что-то и получится.

Они встали.

– Надежда есть? – спросила она. Гунарстранна не понял, что она имела в виду.

– Для розы. – Она показала на куст посреди лужайки.

Инспектор пожал плечами:

– Обрежьте отросток у самой земли. Если вылезет снова, выкопайте куст и выкиньте его.

– Калфатрус, он на что-то намекал… Я чувствую, – бормотал Гунарстранна, очищая стенки аквариума ватной палочкой. Он посмотрел на своего питомца. Калфатрус лежал без движения в пятисантиметровом слое воды. – Придется купить какое-нибудь приспособление, чтобы твой дурацкий аквариум не пачкался так быстро, – продолжал он, сдвигая очки на переносицу и с задумчивым видом продолжал: – Либо старый козел заметил, что в списке недостает какого-то имени, либо он на что-то мне намекал. И все-таки он не производит впечатления убийцы… Слишком он хилый и слабый. А если он на что-то намекал, то с какой целью?

Он положил ватную палочку на полку и пошел за новой. Крикнул Калфатрусу:

– Это было бы слишком невероятно, да? Криминальная полиция много месяцев не могла раскрыть дело, проходит двадцать лет, я еду в дом престарелых, и вдруг старый Казанова вспоминает что-то важное! – Размышляя, он искал емкость, куда можно было бы перелить воду. – А может, речь о другом – о какой-то подробности. Он ведь не обязательно имел в виду кого-то конкретно… – Он нашел маленькую мерную кружку, налил в нее воды и потянулся за градусником. – И потом, – бормотал он, – ну, допустим, я наткнусь на нечто важное, способное пролить свет на дело Локерт, что с того? Все произошло больше двадцати лет назад. Два дела никак не связаны между собой. Катрине Браттеруд выросла в другом месте, в нескольких сотнях километров от Лиллехаммера… – Он доливал в кружку то горячей, то холодной воды, пока она не стала нужной температуры. Потом очень осторожно полил водой Калфатруса. Рыбка в ответ радостно забила хвостом. – Теперь ты доволен, да? Ты любишь, когда вокруг тебя вода; любишь, когда ты в привычном окружении. А представь, что было бы, если бы ты очутился на полу или в соленой воде. Ты бы задохнулся, как бедная Катрине. Задохнулся нумер. – Он задумался, а потом снова обратился к рыбке: – Может быть, так и случилось, а? Ее вырвали из ее привычной среды. Хотя что для нее было привычной средой обитания и что – непривычной?

Глава 38

Незанятый стул

Они сидели у нее на кухне, в просторной обеденной нише. Юли была у отца, поэтому стул в конце стола оставался незанятым. Ева-Бритт положила голову на руки. Поев, она налила себе еще красного вина. Когда он положил себе добавки, она широко улыбнулась.

– Думаешь, ты победила, да? – спросил он.

– О чем ты?

– Сам знаю, что я толстый, – сказал Фрёлик, добавляя соуса.

Ева-Бритт снова улыбнулась:

– Я этого не говорила.

– Не говорила, но думала! – Он выскреб сковородку, поставил ее на стол и взял себе еще картофелину. – Ты все время намекаешь на то, что я толстый! Вот и сейчас тебя так и подмывало сказать: «Береги фигуру! Я положила в соус много сливок».

– Ну, тут ты ошибаешься, – возразила она. – Мне нравится, что у тебя есть за что подержаться. – Она похлопала его ладонью по груди. – Люблю мужчин, у которых есть за что подержаться.

– Ты любишь меня, – возразил Франк. – И нарочно говоришь, что любишь мужчин, у которых есть за что подержаться, потому что я толстый. Если ты спросишь психолога…

– Я хожу к психологу каждую неделю, и потом, у психологов невозможно ничего спросить: они сами спрашивают.

– Ну вот, когда пойдешь к психологу в следующий раз, обсуди с ним наши отношения…

– Как по-твоему, что мы с психологом все время обсуждаем? Кроме наших отношений – практически ничего!

– Можешь спросить, почему ты меня до сих пор терпишь, хотя я отказываюсь жить с тобой вместе. И он тебе ответит…

– Она. Мой психолог – женщина.

– И она ответит, что твое подсознание обманывает тебя. Тебе только кажется, что ты меня любишь, потому что у тебя сформировалась привязанность ко мне – психологическая привязанность. Так утенок идет за козой, если рядом с яйцом, когда утенок вылуплялся, стояла коза… Мы с тобой вместе уже много лет, и ты просто психологически привязалась ко мне. Вот почему твое подсознание убеждает тебя в том, что именно я – тот, кто тебе нужен.

– Франки, какую ерунду ты несешь! – сказала Ева-Бритт, убирая со стола свою тарелку.

– А в конце концов ты назовешь меня трусом, потому что мы с тобой уже сто лет спим вместе, но я по-прежнему не хочу переезжать к тебе насовсем…

– Отказываюсь слушать твой бред! – Она скрестила руки на груди и посмотрела на свое отражение в большом окне справа.

– Ну и ладно, – раздраженно ответил Франк. – И через это мы тоже уже сто раз проходили.

– Так и я о том же, – улыбнулась Ева-Бритт. – Ты заметил, что мы все время ругаемся, как будто сто лет женаты.

– Согласен.

– Ты согласен?

– Конечно согласен!

– Так почему же возражаешь всякий раз, как мы говорим о таких вещах?

– Тут ты ошибаешься, – улыбнулся Франк. – Думаешь, мы бы давно поженились, если бы не мое упрямство? Подожди, – продолжал он, не давая ей перебить себя. – Кстати, ты и это можешь обсудить с психологом, потому что сейчас я скажу вслух все, что думаю. В глубине души мы оба давным-давно поняли нечто другое: ты сама не хочешь, чтобы мы поженились! Ты не хочешь жить со мной. Ты всегда делаешь вид, будто нежелание исходит от меня. А мы с тобой до сих пор живем раздельно исключительно потому, что ты не хочешь съезжаться, хотя и притворяешься, что все из-за меня! Я излагаю тебе самые азы психологии! Это так же верно, как и то, что члены Общества защиты животных – на самом деле извращенцы, которые в детстве обожали мучить котят, а скинхеды и неонацисты в глубине души скрытые гомосексуалисты, которые надевают женские трусики и чулки в сеточку, когда остаются в ванной одни.

Ева-Бритт покачала головой.

– Давай сравним, – продолжал Франк. – Давай сравним наши мысли. Вот скажи, о чем я сейчас думаю?

– Не знаю.

– Зато я точно знаю, о чем, вернее, о ком думаешь ты.

– Правда?

– Ты думаешь о Юли. В первый раз мы с тобой обсуждаем совместную жизнь без участия Юли.