Белый континент - Татьяна Минасян

— Если в следующий раз поймаем ее с поличным — тогда накажем, — объявил Руал. — А так — не за чем. До вечера она уже забудет, что сделала и не поймет, за что ее бьют.

— Ну, если ты так считаешь… — пожал плечами Бьолан, и они вдвоем зашагали к палаткам. — Ты же сам говорил — собак надо держать в строгости, иначе они на шею нам сядут.

— В строгости — да, но ты с ними обращаешься слишком жестоко, — с задумчивым видом отозвался Руал. — Да и я сам тоже. А им, возможно, жить осталось — до конца зимы. Пусть пока резвятся, напоследок.

— А чего так трагично? — снова удивился лыжник. — В смысле… мы ведь изначально предполагали, что с собаками может всякое случиться, поэтому и брали их "с запасом"…

— Вот именно, что тогда мы это предполагали, — хмуро ответил глава экспедиции. — А теперь это уже очевидно.

— Ты так думаешь?

— А ты вспомни, сколько собак вернулось из последней поездки! С полюсом будет так же — до него доберутся только самые выносливые. Я учитывал и такой вариант, на крайний случай. Теперь вижу, что так и будет.

Бьолан понимающе кивнул: все зимовщики хорошо помнили, как еще осенью, когда они устраивали один из промежуточных складов, Руалу пришлось застрелить первую умирающую от истощения собаку из своей упряжки и как он долго сидел после этого с опустошенным видом, хотя и был уверен, что поступить иначе было нельзя…

До собачьих палаток они дошли в молчании. Но когда из одного "дома для четвероногих" послышался тонкий щенячий писк, Руал слегка оживился и полез в палатку, поманив за собой своего товарища:

— Пошли посмотрим, как там наши дамы с детьми…

Внутри палатка была разделена на несколько секторов плотными брезентовыми перегородками. В одном из этих секторов копошились четверо крупных толстых щенков с густой темной шерстью и длинными хвостами. Несмотря на то, что в палатке было достаточно прохладно, эти маленькие звери не жались друг к другу, а наоборот, пытались расползтись в разные стороны — казалось, они внимательно изучают свое "гнездо" в надежде найти в нем что-нибудь интересное.

— Так, — усмехнулся Амундсен, — мамаша-Камилла опять убежала искать новое убежище? И как ей не надоест!..

— Ничего, скоро они подрастут и сами начнут из "роддома" вылезать, — Бьолан присел рядом со щенками, и они с Руалом принялись по очереди гладить их большие глазастые головы и чесать малышей за ушами. Из-за перегородки раздалось негромкое ворчание еще двух собак, пока еще только готовившихся стать матерями. Полярники заглянули и к ним, после чего, убедившись, что в "роддоме" все нормально и его обитатели чувствуют себя хорошо, вновь вылезли на улицу.

Там уже почти совсем стемнело. Багрово-красное солнце медленно заползало за горизонт, оставляя на бесконечной снежной равнине темно-пурпурные отблески. Оно было еще достаточно ярким, но небо вокруг него все равно оставалось черным и каким-то пустым: на нем не было ни луны, ни звезд — только алый круг солнца, окруженный венцом длинных, похожих на языки пламени лучей. И чем дальше солнце погружалось за край невысокого снежного холма, тем ярче разгоралось это пламя, которое, казалось, было живым и не желало потухнуть. Солнце уже полностью скрылось, а этот огонь все еще бушевал над горизонтом — алое свечение держалось между черным небом и белой землей не меньше десяти минут, окрашивая снег в самые разные оттенки вишневого, бордового и пурпурного цветов, но все-таки постепенно слабея и угасая. К тому моменту, когда оно исчезло совсем и стоянка полярников погрузилась в почти полную, нарушаемую только фонарем на стене Фрамхейма темноту, оказалось, что все девять мужчин уже оторвались от работы и вышли на улицу, чтобы посмотреть на закат, который в этот раз действительно был каким-то особенно ярким и красочным.

— Ну что, налюбовались? — улыбнулся Руал своим товарищам, протирая глаза, перед которыми все еще мельтешили темно-красные солнечные зайчики. — Пора собак кормить, идемте.

Это был последний день, когда солнце показалось над горизонтом. Следующие два дня в небе над холмом еще вспыхивали красные всполохи, но на третьи сутки пропали и они, и барьер Росса полностью окутался мраком полярной ночи. Его обитателей ждали четыре месяца темноты, лишь время от времени рассеивающейся благодаря ярким, то изумрудно-зеленым, то багряным полярным сияниям — четыре месяца ежедневной работы, начавшейся с выкапывания в снегу подземных комнат для склада и столярной мастерской, швейного "цеха" и паровой бани и других подсобных помещений и окончившейся приведением в порядок одежды, лыж, защитных очков и прочих самых разных личных вещей. Однако все эти месяцы без солнечного света, представлявшиеся путешественникам чем-то невообразимо-долгим и тоскливым, в действительности пролетели для них невероятно быстро — слишком много у каждого из них было дел и слишком мало времени оставалось для скуки. В тесной, освещенном одной неяркой лампой подземной швейной комнате перекраивались и заново сшивались палатки и спальные мешки: Вистинг умудрялся превращать две едва ли не превосходящие это помещение по размерам обычные палатки в одну палатку с двойными стенками. В столярной мастерской Бьолан вместе с другими полярниками переделывал сани, стараясь по максимуму уменьшить их вес, а значит, облегчить работу собак, которым предстояло везти их к полюсу. На складе, где хранился уголь и керосин, Сверре Хассель прилагал все силы, чтобы сэкономить как можно больше топлива, а Адольф Линдстрем с не меньшими ухищрениями пытался заполучить для кухни лишний брикет или банку, и все остальные с интересом наблюдали за бурными сценами, которые разыгрывались между этими двумя друзьями. А собаки продолжали наслаждаться выпавшим им отдыхом, гулять по барьеру, воспитывать щенков и капризно воротить носы от мисок в "рыбные дни" в надежде, что хозяева отступят от правил и лишний раз накормят их тюленьим мясом.

А еще были ежеутренние конкурсы по самому точному угадыванию температуры воздуха и ежевечерняя стрельба из лука в прикрепленную к двери Фрамхейма мишень, было безумно любимое всеми девятью путешественниками мытье в бане, а точнее, в закрытой брезентовой ванне, вода в которой нагревалась двумя примусами, были праздники, сопровождавшиеся посиделками вокруг граммофона и испеченными Линдстремом огромными пирожными, были громкие споры о прочитанных детективах и крайне серьезные соревнования в том, кто быстрее всех разденется и ляжет в постель вечером. Было ожидание весны и мечты о полюсе — впрочем, о цели своего путешествия члены группы между собой почти не говорили. Каждый думал об этом тайком, словно бы Южный полюс был объявлен запретной темой на все время зимовки, и только повар Линдстрем, пользуясь тем, что у него, в отличие от всех остальных, выдавалось больше свободных минут, позволял себе вволю пофантазировать о том далеком и желанном месте, к которому его товарищи должны были отправиться без него. В такие моменты повар, убедившись, что все полярники заняты и никто не собирается зачем-нибудь заглянуть в кухню, доставал потрепанную колоду карт и принимался раскладывать на столе пасьянс — довольно простой, а потому почти всегда удачно сходившийся. Когда последняя карта оказывалась на своем законном месте, Линстрем блаженно улыбался и, откинувшись на спинку складного стула, прикрывал глаза. Иногда он при этом еле слышно что-то бормотал, и если бы кто-нибудь из других зимовщиков зашел в это время в кухню, он мог бы разобрать в этом удовлетворенном шепоте слова: "Все сходится… Они до него дойдут… И дойдут первыми!"