Расстрелять - Александр Покровский

Все штабные офицеры уже отпрощались с корабельными специалистами, и только командир дивизии все никак не мог нацеловаться с командиром лодки; они все гуляли и гуляли по пирсу.

- Матчасть?

- В строю, в строю...

- Личный состав?

- На борту, на борту...

- Смотри: бдительность, скрытность, безаварийность. Чтоб все четко. Понял? Отличного тебе выполнения боевой задачи. Семь футов под килем и спокойного моря.

Они подержались за руки, и адмирал позволил себе улыбнуться. Добрыми глазами. Не удержался и похлопал по плечу. И тепло адмиральских глаз, ну и похлопывание, разумеется, передалось командиру и разошлось у него по груди, и раздвинуло улыбку широко, как занавеску; грудь набрала побольше воздуха и упрямо обозначилась под рабочим платьем.

- По местам стоять, со швартовых сниматься!

В такие минуты хорошо глотается сладкий с горчинкой морской воздух.

"Отдать носовой..." Гложет, гложет... щипет, щемит, скребется... И в голову лезут самые неожиданные мысли, поражающие своей примитивностью. К примеру: а что будет, если с места, вот так, сейчас размахнуться и с отходящей лодки прыгнуть на пирс? Прыг - и нету. Допрыгнул бы. Интересно, какая будет физиономия у штаба? Они там тоже вроде за что-то отвечают. А что было бы потом? Потом, наверное, выяснят, что ты всегда носил в себе эту ненормальную склонность прыжкастую.

"Отдать кормовой..." Хорошо бы при этом что-нибудь крикнуть. Интересно, есть в медицине понятие: временное затмение?

- На буксире, на буксире...

Поехали... пропало солнце... не будет больше солнца...

Между телом лодки и пирсом уже образовался зазор метров пять-шесть зеленой портовой воды.

И вдруг размягчение сломалось: на нос выбежал командир. На лице у него - растерзанность. Он простер руки к пирсу:

- Боцмана... боцмана на борту нет!!! Так кричит убиваемое животное. Зарезали. Штаб скомкался. Адмирал зарыдал во всем адмиральском. А может, это он так зарычал:

- Да иди ты ввв... - полуприсел он, срываясь на крик.

Простите, хочется спросить: куда "иди ты" ? А все туда же: в то самое место, откуда, по индийской легенде, все это и началось: ввв... пи-ззз-дууу! Атак хотелось солнца.

Малина

Хрясь!

- А-а... ма-му... вашу... арестовали!.. Какая падла люк открыла?!!

Попался. Помощник наш опять в люк попался. Там в коридоре люк есть между гальюном и каютой помощника командира. Фамилия помощника - Малиновский. Кличка - Малина. Он как накушается днем, так его непременно ночью в гальюн потянет, а по дороге в гальюн - люк. И вечно этот люк открыт. Малина его еще ни разу не миновал. Люк ведет в первый гидроакустический отсек, внизу под люком - рефрижераторная машина. На нее-то он все время и садится. Причем дважды за ночь - сначала по дороге в гальюн, а потом - из гальюна.

Это уже лет десять подряд длится, и мы это слушаем каждую ночь.

Тихо! Слышите, будто кабан кричит? Это он так сморкается. Значит, добрался до гальюна. Теперь назад. Шлеп, шлеп, шлеп пошел! Хрясь! Есть. Попался. А где звуки?

- А-а... ма-му... вашу... а-рес-това-ли!..

Посылка

Минеру нашему пришла посылка. А его на месте не оказалось, и получали ее мы. С почты позвонили и сказали:

- Ничего не знаем, обязательно получите. Ох и вонючая была посылка! Просто жуть. Кошмар какой-то. Наверное, там внутри кто-то сдох.

Запихали мы ее минеру под койку и ушли на лодку. Минер наутро должен был появиться, он у нас в командировке был.

Жили мы тогда в казарме, без жен, так что вечером, когда мы вернулись в свое бунгало, то сразу же вспомнили о посылке. Дверь открыли и - отшатнулись, будто нас в нос лягнуло, такой дух в помещении стоял сногсшибательный.

Кто-то бросился проветривать, открывать окна, но дух настолько впитался в комнату и во все стены, что просто удивительно.

С такой жизни потянуло выпить. Выпили, закусили, старпом к нам зашел, опять добавили.

- Слушайте, - говорит нам старпом минут через тридцать, а чем это у вас воняет? Сдохло что-нибудь?

- У нас, - говорим мы ему, - ничего не сдохло. Это у минера. Ему посылку прислали с какой-то дохлятиной.

- А-а-а... - говорит старпом.

Долго мы еще говорили про минера и про то, что раньше не замечали, чтоб он такой гадостью питался,

выпили не помню уже сколько, и тут вдруг запах пропал. Ну просто начисто исчез. И даже наоборот - запахло чем-то вкусненьким.

- Интересно, - сказали мы друг другу, - чем это так пахнет замечательно?

Достали мы посылку и тщательно ее обнюхали. Точно, отсюда, даже слюнки у нас побежали.

Вскрыли мы посылку. Всех заинтересовало такое чудесное превращение. В ней оказался крыжовник - ягода к ягоде. Сеном он был переложен. Сено, конечно же, сгнило, а крыжовник был еще в очень даже хорошем состоянии. И пах изумительно. Наверное, его просто проветрить нужно было.

Вытащили мы крыжовник и съели, а сено покидали минеру назад в посылку, заколотили ее и затолкали ему под койку. Вкусный был крыжовник. Отличная закусь. Ничего подобного я никогда не ел.

А утром, мама моя разутая, глаз не открыть. Во-нищ-ща! Голова раскалывается. Жуть какая-то. Даже открытое окно не спасает. И тут открывается дверь - и появляется наш минный офицер. Вошел он, и, видим, повело его от впечатления. Наши, глядя на него, даже лучше себя почувствовали.

- Что это у вас тут? - говорит он, а у самого глаза слезятся. - Ну невозможно же... Что вы тут всю ночь делали?

- У тебя надо спросить, - говорим мы ему. - Слушай, минер, а ты сено, вообще-то, ешь?

- Какое сено?

- Как это какое? - говорим мы. - Тебе сено в посылке прислали. А оно по дороге сдохло, не дождалось, когда ты его счавкаешь. Вон, под кроватью лежит. Мы его, сдуру, вчера открыли - думали, лечебное что-нибудь, так чуть концы не отдали.

Достал минер посылку, сморщился и пошел выбрасывать. А мы даже смеяться не могли. Ослабели сильно. Больно было в желудках.

Гадость какая...

В этой автономке мы жили в третьем отсеке в четырехместной каюте: Ленчик Кривошеев, комдив, - раз, я и два пультовика Веня и Карасик. А через переборку у нас жил командир БЧ-5. Бэчепятого мы через переборку ежедневно доставали: пугали его. Ленчик у нас ба-альшой специалист; ляжет на коечку, примерится, скажет: "Стартует первая!" - и в переборку кулаком как двинет! Как раз на уровне головы спящего меха - и только глухой стук падающего тела: мех с коечки вывалился.

Мех у нас мелкий был и легкий как пушинка. Падать там не далеко, так что он себе никогда ничего не отбивал. Он спросонья долго не мог понять, что это такое с ним регулярно происходит: все ходил к доку и жаловался на нервный сон.

И тут к нему на чай однажды зам забрел. А мы только позавтракали после смены с вахты, легли в каюте и лежим. Не спится. Жара: за бортом - двадцать восемь градусов; в отсеках духотища; вентиляция не чувствуется, холодилка не справляется.

Спали мы тогда голышом: простынками прикроемся только чуть - и все.

Слышим, зам о чем-то с мехом договаривается. И решили мы зама разыграть. Он у нас вредный; всю автономку за пьяницами охотится: ходит по каютам и нюхает.

Придумал все Ленчик. Он сказал:

- Мужики! Есть предложение устроить заму большое шоу. Пусть понюхает. Сделаем так... И он изложил нам, что надо делать. Взяли мы ножницы, в каждой простыне посередине аккуратно дырочку вырезали, легли на спину и накрылись ими, а перед тем как накрыться, младших братишек настроили должным образом и сунули их в дырочку. И получилось, что, при хорошей организации, мы накрыты простынями с головой и на всех простынях только одни братики наблюдаются в боевой стойке.

Стали мы зама заманивать: пели, орали пьяными голосами минут десять длилась вся эта канитель. Наконец зам клюнул: слышим - дверь у меха лязгнула - идет!

Мы мгновенно с головой накрылись - и все: одни братики торчат.

Открывается дверь, и входит к нам зам. А со света в нашей темноте он только одни белые простыни видит и ничего, но в середине каждой простыни что-то такое торчит.

Зам смотрел, смотрел - ничего не понимает, наклонился к Ленчику, а у Ленчика, между прочим, есть на что посмотреть. Приблизил зам лицо вплотную, ЛОТА. Смотрел, смотрел - и тут до него дошло: чуть не стошнило его.

- Фу! - говорит. - Какая гадость! - и вышел. А мы от смеха чуть простынями не подавились, так они в глотку втянулись, что чуть дыхалку не перекрыли, честное слово!

Сучок (читай быстро)

Только с моря пришли, не успели пришвартоваться, а зам уже - прыг! - в люк центрального и полез наверх докладывать о выполнений плана политико-воспитательной работы. Крикнул в центральном командиру: "Я доложить!" - и полез. Мы все решили, что о плане политико-воспитательной работы, а о чем еще можно заму доложить? Он этим планом всех нас задолбал, изнасиловал, всем уши просверлил. Наверное, о нем и полез докладывать, о чем же еще? Да так быстро полез. Любят наши замы докладывать. Даже если ничего нет, он подбежит и доложит, что ничего нет. Чудная у них жизнь. Как только он полез докладывать, за ним крыса прыгнула. Ее, правда, никто не заметил. Крыса тоже торопилась; может, ей тоже нужно было доложить. И попала она заму в штанину и с испугу полезла ему по ноге вверх. Зам у нас брезгливый ужас! Он моряка брезгует, не то что крысу. Он как ощутил ее в себе - его как стошнило! Мы глядим - льется какая-то гадость из люка, в который зам полез доложить о плане, потом шум какой-то - там-тарарам-там-там! - ничего не понятно, а это зам оборвался и загремел вниз. Крыса успела из штанов выскочить, пока он летел, а он - так и впечатался задом в палубу, и копыта отвалились, в смысле башмаки отмаркированные, и лбом ударился аж зрачки сверкнули. Так и не доложил. Сучок.