Три часа на выяснение истины - Игорь Арясов

Тайник в гараже ненадежен, гараж могут расковырять по кирпичику. Новый надо сделать в более надежном месте, куда никто и не подумает сунуться. Разумеется, не как Ольга — под подоконником на кухне. Это уже в кино показывали, и каждый дурак знает, что именно там чаще всего люди, имеющие кое-какие сбережения, прячут свои радости. А кто не имеет таких возможностей, тот проще: кладет свою зарплату на первую полочку бельевого шкафа под стопку отглаженных простыней. Но это уже маразм. До такого я никогда не опущусь. И второй пистолет тоже ведь надо положить куда-нибудь подальше.

— Оп-ля! — засмеялся Евгений Александрович. — Нашел!

Он развернулся и помчался к Людочке Пашутиной. Она уже вернулась из отпуска и даже звонила ему в поликлинику. Он сказал, что заезжал к ней, что стосковался и вообще хорошо, что она приехала, потому что она, Людочка, — такой человек, с которым есть о чем помолчать.

Гараж Эдгара она, слава богу, не продала, Зайцев уговорил ее оставить эту память о муже, который, кстати, большой оригинал, имея на руках неплохие деньги, обладая хорошими связями, строил этот гараж по кирпичику собственными руками, да еще потом хвастался, что сделал это, не в пример некоторым, честно. Ну, вот и дохвастался! Сколько лет прошло? Три года. А Зайцев, который никогда ни перед кем чужим не хвастался, пока живет и хлеб жует. В гараже у Эдгара можно и спрятать. Место отличное, а где оборудовать тайник, продумано заранее, когда Эдгар еще был жив и давал ключи, чтобы Евгений Александрович, понимавший толк в машинах и любивший их до самозабвения, кое-что ремонтировал в его стареньком «Москвиче», хозяин которого в это время в очередной командировке дергал зубы доблестным труженикам полей.

На этот раз Людочка была дома. Пока Евгений Александрович, еще сидя в машине, думал над тем, какой найти предлог, чтобы уединиться в гараже, пошел дождь. Зайцев торопливо вбежал в подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил:

— Привет, лапуля! Я приехал. Чтобы тебя не смущать и дать полчаса на прическу и приготовление кофе, хочу спросить твоего разрешения поставить свои колеса в гараж и покопаться в моторе. Что-то он мне последнее время не нравится. А когда ехал мимо тебя — особенно.

— Значит, если бы не мотор, то и не заехал? — Людочка подставила щечку, Евгений Александрович с удовольствием коснулся ее губами и взял ключи от гаража:

— Полчасика, не больше.

Загнав машину в гараж и закрывшись изнутри, Зайцев засучил рукава. Маленьким ломом он быстро и очень аккуратно, словно зуб у приличного пациента, вывернул в левом верхнем углу два кирпича, потом молотком и зубилом выдолбил внутри стены достаточное углубление, выстелил его промасленной бумагой, в такую же бумагу завернул «вальтер», три обоймы патронов, а уже на них постелил кусок парашютного шелка и высыпал в него полтора килограмма золотых патрончиков. Потом достал из-под сиденья пачку долларов, пересчитал их — всего семьдесят пять зелененьких бумажек, скатал в трубочку, обвязал резинкой. Полторы тысячи долларов за те патрончики, какие купил Вернер, — вот первый кирпич в фундамент будущего дома, который я построю там, на свободе! Белова я расколол полностью, так что вперед!

Цемент у Эдгара стоял на прежнем месте. Евгений Александрович развел его, очистил кирпичи, обмазал их раствором и водрузил на место. А свежие цементные следы присыпал снаружи кирпичной пылью. Время он засек. На всю операцию ушло ровно двадцать четыре минуты. Теперь можно вымыть руки и идти пить кофе. Разумеется, об этом тайнике не должен знать никто, даже Ольга. Эти патрончики и доллары — на самый-самый черный день, когда уже совсем станет невмоготу. А сейчас надо забыть, вычеркнуть из памяти, что вот здесь, в этом гараже, в левой стене за двумя кирпичами, лежат полтора килограмма золота высшей промышленной пробы. Если перевести его на число коронок, а еще лучше на доллары, то получится неплохая сумма, которая даже при самых неблагоприятных последствиях подлого Настенькиного поступка позволила бы неплохо жить до глубокой старости где-нибудь на берегу Атлантического океана. А информация о заводе! Разве она так мало стоит? Вернер думает, что я простачок, что не понимаю, какой такой фирме нужна обширная информация о нашем заводе и его филиалах! Я-то сразу понял. Ну и что? Хуже мне от этого? Ничуть! Если и кончать свое пребывание на свете, то где угодно, только не в России. Это решено окончательно. Надо будет бежать за границу. И только к этому надо теперь стремиться.

С того момента, как Евгений Александрович выругал Настеньку за ее визит в милицию, прошло каких-нибудь три часа, а он уже сделал так много: внушил жене, чтобы она, полная идиотка, сидела дома как мышь. Поговорил с магаданской вдовушкой. Наконец, соорудил прекрасный тайник.

Только бы эта простушка Елена Петровна не вздумала на самом деле травиться и оставлять какие-нибудь дурацкие записки, вроде: в моей смерти прошу не винить никого, кроме любимого Васи и Евгения Александровича. Душа-то у нее простенькая, но человек сложен, ой как сложен. Ни гениальности, ни гадости от него не ждешь, потому что он твой сосед, ты его как облупленного знаешь, а он возьми да сделай великое открытие или роман в стихах напиши. Поэтому, дорогая Елена Петровна, не шали там. Хорошо бы еще напугать как следует этого наглеца Серегина. Такие люди большого роста, как правило, трусоваты. А что он наглец и трус — это видно невооруженным глазом. Ему, например, можно сказать: за мной и за тобой «хвосты», прячь концы в воду, не показывай носа, заройся в землю, вообще — нишкни, и только это тебя спасет. Да, надо обязательно напугать его, чтобы он, пока я уеду куда-нибудь, хотя бы на поезде по турпутевке в Среднюю Азию, не кинулся искать нового покупателя. А уехать сейчас мне сам бог велел. Острота момента пройдет, да и я успокоюсь, приготовлю для Вернера письмо. Наверняка он мелкая сошка. Вот выйти бы на хозяина, с ним бы поторговаться! Но это потом. А пока в Бухаре или Самарканде полкило патрончиков можно попытаться продать рублей по семьдесят за грамм.

Анатолий Гусев был искренне удивлен. Почему получается так? Он сделал немало для того, чтобы выявить этих «старателей», а благодарность от руководства заработал Федор, у которого, если бы спросили Гусева, во всей этой истории была нечаянная заслуга: когда своим жестким кулаком он достал Гусева, и тому ничего не оставалось, как выплюнуть на борцовский мат выбитый зуб, потом поддаться уговорам жены и тещи и из самой простой ситуации выявить такое замечательное дело. Это можно сравнить, думал с улыбкой Гусев, хотя бы с такой картиной: идет человек, видит, на асфальте — обычная лужа. Не большая, не маленькая, не глубокая. Человек погружает туда руку, а вынимает в кулаке золотую рыбку. Но дальше события развиваются вопреки всякой логике: поощрение дают не рыбаку, а стороннему наблюдателю, который, сидя на лавочке у ближнего подъезда, сделал умозаключение: вода на этом месте оказалась вследствие дождя, а золотая рыбка завелась в луже потому, что на рыбозавод по ошибке снабженцев завезли мальков не карпа, а золотых рыбок. Емкость, в какой их везли, была малость худая, и рыбка попала в лужу. Вот ведь как на самом-то деле. Работать надо, а не философствовать. К кому пришел с повинной Одинцов? Кто через него достал Глазова? Кто вычислил и раскрутил жену Зайцева и вышел на него и продавца? Потом, когда дело о «старателях» станет историей, и по нему зеленые ребята будут учиться грамоте чекистской работы, как по букварю, тогда-то и вспомнят настоящего виновника торжества.

А в том, что торжество будет, Гусев ни на минуту не сомневался. Конечно, все эти шуточные мысли он держал при себе и посмеивался над ними, но удивление у него не проходило. Неужели нынче Шерлоки Холмсы, рассуждающие с трубкой в зубах о логике поведения преступника, предпочтительнее людей действия? Нет, не может этого быть…

Матвеев достал из папки двойной лист в клеточку, исписанный прилежным женским почерком, протянул Гусеву:

— Ну-ка, прочти, только что принесли.

Гусев хмуро и недоверчиво взял лист:

«Уважаемые товарищи, работающие в комитете государственной безопасности!

К вам обращается Светлова Марина, член ВЛКСМ, продавец специализированного магазина «Водка», что на улице Трудовой. Мы работаем в этом магазине втроем, двое работают, одна отдыхает. Вчера, в мою смену, в магазин несколько раз приходили двое парней. Одного зовут Глазов Виктор, а другого Александр Павлов. Оба были заметно пьяны. Я не хотела отпускать им водку, но моя напарница Антонина Малахова изредка встречается с Глазовым, поэтому водку продала она. Из разговора я поняла, что Глазов и Павлов из какого-то раствора получили в саду у Глазова золото, поэтому теперь у него будут деньги. Я сразу подумала, что они совершили преступление, потому что знаю: Глазов недавно вернулся из колонии, он на все способен. Поверьте мне, я — комсомолка, не имею права молчать. Некоторые думают, что если работник торговли, так уж и нечестный человек. Это неверно, у нас работает много хороших и честных людей. Я сначала хотела пойти в милицию с этим письмом, но потом вспомнила, что еще совсем недавно перед фильмом о советских разведчиках в кинотеатре «Октябрь» выступал работник комитета государственной безопасности и очень хорошо и убедительно рассказывал на примерах, что мы все должны стоять на страже интересов нашего государства. Я думаю, что золото — как раз такой металл, от которого зависит экономика нашего государства, а если его кто-то украл, значит, и безопасность. Я в этом убеждена, потому что изучаю политэкономию в заочном институте советской торговли. Вначале мне было страшновато садиться за это письмо, но потом я поняла, что бояться нечего. Мой дедушка погиб на войне с фашистами, и папа с ними воевал совсем молодым. Так что же мне бояться каких-то подонков, правильно? Их же раз-два и обчелся, а нас — много. Я готова даже при Глазове и Павлове повторить все, что здесь написала, С искренним к вам уважением Марина Светлова».