Агентство «Томпсон и K°» - Жюль Верн

Томпсон опять остановился в нерешительности. В одно мгновение двадцать раздраженных лиц окружили его.

Один из пассажиров заговорил за всех.

– Итак, сударь, – сказал он, силясь сохранить спокойствие, – вы сегодня отправляетесь в Фуншал.

– Конечно, – отвечал Томпсон, принимая невинный вид.

– И завтра? И послезавтра?

– Тоже.

– Ну-с, сударь, – заметил пассажир, повышая голос помимо собственной воли, – позволю себе сообщить вам, что мы находим это монотонным.

– Возможно ли! – воскликнул Томпсон с прелестной наивностью.

– Да, монотонным. Нельзя заставлять рассудительных людей посещать шесть дней подряд город вроде Фуншала. Мы рассчитывали на прогулки, на экскурсии…

– Однако, милостивый государь, – сказал Томпсон, – программа ничего такого не обещает.

Пассажир тяжело перевел дыхание, как человек, пытающийся подавить свой гнев.

– Это верно, – заметил он, – и мы тщетно ищем причины. Не можете ли вы сказать нам, почему вы на Мадейре не поступаете так, как на Азорских островах?

Причина была та, что цены «цивилизуются» вместе с нравами обитателей и Томпсон боялся расходов на экскурсию в этом крае, избалованном англичанами. Но мог ли он выставить подобный довод?

– Нет ничего проще, – ответил он, призывая на помощь самую любезную свою улыбку. – Агентство полагало, что пассажиры ничего не будут иметь против того, чтобы немного отдохнуть от обычного строя, что они устроят частные экскурсии, более легкие здесь благодаря распространенности английского языка, что…

– И что же? Агентство ошиблось, – холодно прервал его оратор со спардека, – стало быть…

– Ошиблось! – воскликнул Томпсон в свой черед, прерывая представителя жалобщиков. – Ошиблось! Очень рад, что мне ставят в вину простую ошибку.

Он вскочил на палубу, стал перебегать от одного пассажира к другому.

– Потому что, в конце концов, господа, агентство, как вам известно, ничего не жалеет, лишь бы угодить пассажирам. Агентство, смею сказать, ни перед чем не отступает.

Он горячился.

– Агентство, господа!.. Оно – друг своих пассажиров! Друг неутомимый и преданный! Что говорю я! Оно для них как мать родная!

Томпсон расчувствовался. Еще немного, и, казалось, он заплачет.

– К счастью, оно не обвиняется в том, что умышленно упустило что-нибудь приятное. Такое обвинение возмутило бы меня. Да, прямо скажу – возмутило бы!.. Между тем как ошиблось!.. Ошиблось – нечто совсем другое! Я мог ошибиться! Допускаю… Всякий может ошибиться. Прошу извинить, господа! Ошибка – не в счет, не так ли, господа?

– Остается лишь исправить ее, – сказал пассажир холодным тоном, дав пройти этой словоохотливости.

– Каким образом? – любезно осведомился Томпсон.

– Устроив завтра же экскурсию, вместо того чтобы держать нас еще два дня в Фуншале.

– Невозможно! – воскликнул Томпсон. – Агентство ничего не приготовило, ничего не предвидело. Времени у нас не хватает. Экскурсия требует предварительного зрелого изучения. Она требует больших приготовлений…

Общий взрыв смеха прервал слова Томпсона. Ну и хороши же были приготовления, сделанные агентством для предыдущих экскурсий! Но Томпсон не сдавался.

– Невозможно! – повторил он с новой энергией. Что-то такое в голосе его показывало, что на этот счет он будет непоколебим. Устрашенный оратор не настаивал.

– Тогда уедем отсюда! – воскликнул насмешливый голос из среды пассажиров.

Томпсон привскочил при этом предложении, но тотчас же одобрил его.

– Уезжать, господа? Да я ничего так не хочу. Агентство к вашим услугам, и лишне повторять вам это. Давайте подвергнем голосованию отъезд.

– Да, да, – единодушно кричали пассажиры.

– Ваше желание будет исполнено, – заявил Томпсон, – в данном случае, как и всегда, смею сказать!

Отказавшись сойти на берег, он дал новые инструкции капитану Пипу; тем временем Пипербом, видя, что не придется поехать в Фуншал в этот день, мирно вытянулся в кресле и закурил свою вечную трубку. Ничто не могло смутить его превосходного равнодушия.

Однако нельзя было немедленно сняться. Надо было подождать возвращения восьмерых пассажиров, уехавших накануне. Это возвращение, впрочем, не затянется. Раньше пяти часов вечера они возвратятся на пароход.

В течение этого дня Томпсон имел случай проявить редкие качества дипломата. Хотя между враждебными сторонами и был заключен договор, но в сердцах не царил мир. Противники и сторонники этого отъезда были, в общем, враждебны Томпсону.

Он делал вид, что ничего не знает. Никто не говорил с ним. Все отворачивались, когда он приходил. Эти уколы скользили по нему. По обыкновению своему улыбаясь, он шнырял между враждебными группами со свойственной ему развязностью.

Однако часам к пяти его охватило чувство беспокойства. Сондерс и Хамильтон должны были возвратиться. Что скажут эти вечные брюзги по поводу нового нарушения программы?

Но пробило пять часов, шесть, семь, а экскурсанты не возвращались. За обедом пассажиры говорили об этом необъяснимом запоздании, и семейства Хамильтон и Блокхед уже серьезно беспокоились.

Их тревога еще увеличилась, когда стемнело, а о путешественниках не было еще слышно. Что могло приключиться с ними?

– Все, сударь, все, что угодно! – конфиденциально сообщил Джонсон сиплым голосом священнику Кулею, который откинулся, спасаясь от дыхания осторожного пьяницы.

В половине десятого Томпсон уже собирался отправиться в Фуншал за справками, когда наконец какая-то лодка пристала к левому борту «Симью». Последовательно взошли на палубу запоздалые экскурсанты – увы, в меньшем количестве!

Радостный отъезд, грустное возвращение. Каким долгим казался им путь, приведший их обратно в Фуншал!

Прежде всего должны были заняться Долли, которая вследствие катастрофы, казалось, лишилась рассудка. Долго и тщетно все хлопотали вокруг нее. Только Рожер добрыми словами успел успокоить ее ужасное отчаяние.

Когда наконец усталость смягчила рыдания несчастной молодой девушки, он старался внушить ей надежду. Морган молод, ловок и смел. Он спасет женщину, ради которой рисковал жизнью. Целый час Рожер непрестанно твердил это, и мало-помалу относительное спокойствие вернулось истерзанной душе Долли.

Тогда он помог ей подняться до дороги, где ждали лошади; затем, посадив ее в седло, оставался около нее, упорно повторяя слова надежды.

Джек, мрачный и ушедший в себя, не пытался вмешаться. Он не пользовался своими родственными связями, чтобы взять на себя роль утешителя. Его равнодушие показалось бы даже странным его товарищам, если б они не были слишком поражены внезапной катастрофой, чтобы замечать что-нибудь вокруг себя. Молчаливо продвигались они, думая о плачевном событии, только что завершившемся. Ни один из них не питал надежды, которую Рожер из жалости старался внушить Долли.