Эверест-82 - Юрий Рост
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Погода становилась хуже… Сегодня 7 мая еще можно попытаться, а завтра? День промедления на Эвересте… Мы уже говорили об этом. К тому же Ильинский с Чепчевым смогут завтра, если будет нормальная погода, сходить двойкой… Да они так договорились ведь…
Они вышли из палатки утром в ураганный ветер. Хрищатый шел без кислорода. Пока они шли две Веревки до Западного гребня, было холодно, но терпимо. Едва они вышли на гребень, на них обрушился шквал. Дышать было невозможно. Ветер грозил сбросить их с гребня. Все тепло, накопленное за ночь, моментально улетучилось.
Потом они рассказывали, как Хрищатый вышел на гребень и остановился.
Ну что, мужик, хорош? — спросил Валиев.
Нет, не фонтан!
Они даже не могли определить, с какой стороны ветер…
— Вот если посмотреть на голову Иванова,-
рассказывал Хрищатый, — примерно такими завихре ниями воздушные потоки метались по Эвересту.
Резкими порывами и все время… Если бы они ушли еще на пару веревок, то, вероятно, уже не смогли бы вернуться. Их качало, срывало ветром, для которого определение. «ледяной»-великая лесть. Потом начали отказывать руки… Хрищатый пошел без кислорода; надеясь на хорошую погоду, он провел бескислородную ночь спокойно и даже видел хорошие сны…
Ввалившись в палатку, они сообщили базе, что вернулись, и легли в спальные мешки, договорившись с Таммом, что повторят попытку в любое время суток, как только стихнет ветер. А ветер не стихал.
В это время из лагеря IV в лагерь V, где в ожидании погоды лежали Валиев и Хрищатый, двинулись Ильинский с Чепчевым. Казалось, скверная погода, посочувствовав Эрику и задержав Казбека и Валерия, сделает возможным хотя бы формальное объединение всей четверки. Впрочем, почему формальное. Если погода будет свирепствовать до следующего утра, то…
Но к середине дня ветер убавился до уровня «просто штормового»-восемьдесят узлов. Эверест осветило солнце. И они решили: идти. Ильинский с Чепчевым были в часе пути от лагеря V, когда Валиев и Хрищатый, на этот раз с кислородом, решились на вторую попытку.
— Это было вынужденно, — скажет потом Хри щатый, — потому что погода намекала нам: то ли вы пойдете, то ли нет… Мы решили брать вожжи в свои руки и долбить как получится. Ну что ж… Продолговато, конечно, было, но терпимо.
Не успел простыть на диком морозе след ушедшей двойки, как в палатку на 8500 вошли Ильинский и Чепчев. «Полоса воды» сузилась настолько, что казалось возможным проложить трап: меньше часа разделяло их. Правда, Ильинский и Чепчев после перехода из лагеря IV должны были отдыхать до утра, готовясь к своей попытке, но они в азарте не думали об этом.
Можно нам выйти вслед за ними? — спросил.
Ильинский. Тамм, совершенно естественно, отка зал. — Тогда мы выйдем с утра пораньше.
Подождите возвращения, выход обговорим завтра утром, — ответила база.
Это было законно. Как можно было планировать завтрашний день, когда перед глазами Тамма был обмороженный Эдик Мысловский, вместе с Балы-бердиным, Туркевичем и Бершовым вернувшийся в базовый лагерь?..
Возвращение стало большим праздником. Все постоянное население и все гости с нетерпением ожидали восходителей. Никогда раньше не было- и, вероятно, никогда больше в жизни у них не будет-таких побед. Это был великий момент награды за труд тяжелый и рискованный, за волю, за мужество, за терпение и страдания. Это был Момент! И он приближался.
На ледопаде бенефициантов встретили Овчинников, Трощиненко, Онищенко… Трощиненко снял с Балыбердина рюкзак, дав ему взамен легкий станок с кинокамерой, и Бэл, вновь ощутивший радость движения и жизни, весело зашагал к славе. Он шел обветренный, со смешной рыжей бородкой, похожий на сильно потрепанного, но не потерявшего страсти к жизни сатира. Эдик Мысловский, похудевший больше других (он, правда, и поплотнее других был до выхода), улыбался устало и кротко. Сережа Бершов сверкал радостными глазами на лице опухшем и округлившемся от бороды, а Миша Туркевич искрил цыганскими очами, и улыбка не сходила с его лица.
Никаких церемоний и речей, к счастью, не было. Ребят обнимали, хлопали по спине, говорили им замечательные и справедливые слова, старались сразу все спросить и сразу обо всем рассказать. Все было скромно и сердечно.
— Нас встречали, — рассказывал Балыбердин,-
лучше, чем олимпийских чемпионов. Явились, конеч но, все. Кроме старых ббитателей лагеря-
руководство экспедицией, шерпы, офицеры связи лея вились телевизионщики-Юрий Сенкевич и его режиссер Лещинский. Венделовский с Коваленко снимали. До ужина оставалось часа полтора, но мы с удовольствием попили и поели. Однако, имея сугубо пессимистический характер, я на фоне этого ликования постоянно возвращался к мысли-
только бы у остальных наверху все закончилось благополучно…
Мысловский подошел к Тамму и сказал:
— Спасибо тебе, Женя, за Эверест!
Они обнялись.
69
Во всем этом коловращении страстей и радости были два человека, к которым подходили восходители с сочувствием. Владимир Шопин и Николай Черный готовились к выходу («зашнуровывали ботинки»), когда Тамм, поговорив с Калимулиным, не дал «добро» на восхождение Шопину и Черному. (Овчинников, вспоминая этот эпизод, пишет на полях: «Мне Женя после утренней связи сказал о запрещении выхода новых групп на восхождение и спросил мое мнение. Я ответил, что мы очень долго по ряду вопросов не соглашались с рекомендациями Спорткомитета, и в общем-то я устал сопротивляться. Если выпустим Николая и Володю, то нас все равно сломают, коль скоро целую неделю надо возражать, а выпускать тайно я не считал правильным. Думаю, что запрещение из Москвы или только от Калимулина было»).
Позже, когда, по словам Иванова, «кислород Коле и Володе уже перекрыли», пришла телеграмма, в которой от Тамма требовали исключить всякую опасность и больше не выпускать на восхождение «в связи с ожидающимся ухудшением погоды» новые связки. Думаю, что Тамм, как ни жаль ему было Володю и Колю, в трудную минуту выручивших экспедицию, почувствовал некоторое облегчение. Ему трудно было бы по своей инициативе запретить попытку Шопину и Черному, а попытка эта была бы, возможно, хлопотной. Дело в том, что по времени она приближалась к границе (зыбкой весьма) мус-сонного периода. Володя и Коля-люди, достойные вершины, — не увидели ее. Теперь они участвовали в празднике, размышляя о своей горестной эверест-ской судьбе…
Онищенко, Москальцов, Шопин, Черный… Кому следующему откажет Гора в своей милости?..
Следующим мог оказаться кто угодно: и те двое, что шли сейчас к вершине, и другие двое, что сидели в лагере V, и те трое, что перебрались теперь в лагерь III.
