Пограничники - Анатолий Марченко

— Товарищ командир бригады…

— Я не командир бригады, — раздосадованный пестротой обмундирования и странным обращением, прервал рапорт комбриг.

Командир смутился, начал рапорт вновь:

— Товарищ командир бригады…

— Я не командир бригады, — снова прервал Синилов, — я начальник пограничных войск округа…

— Комбриг Синилов, — подсказал комендант.

— Товарищ комбриг! — уже более уверенно начал командир. — Личный состав пограничного поста «Поной» построен для вашей встречи. Докладывает командир поста Барков[5].

Поздоровавшись с личным составом, Синилов поручил коменданту участка организовать высадку со сторожевика пограничников и перевозку грузов, а сам в сопровождении Баркова направился на пост.

— Командую этим постом уже четвертый год, — докладывал Барков, — продолжают служить бойцы, приехавшие со мной. Правда, есть и молодые, прибыли в прошлом году весной, с последним пароходом. С тех пор никто на посту не бывал. Обмундирование не получали. Донашиваем то, что было в каптерке. Продовольствия — муки, круп и консервов — осталось на месяц. Освещаемся плошками с тюленьим жиром. Керосин кончился в апреле.

Случай даже в условиях Кольского полуострова был разительный, невероятный. Барков и бойцы поста, как выяснили начальник и комиссар, уже почти полгода мало знали о событиях в мире. Не знали, что началась война в Европе, что Красная Армия выступила в освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию. Не знали и о реорганизации пограничной службы на полуострове. С апреля они не имели связи с Большой землей — рация не работала, так как кончилось питание.

— У вас и на других постах такое положение или вы не знаете? — сердито спросил Синилов коменданта.

— Нет, — виновато ответил тот. — Только сюда не смогли доставить смену и грузы. Причала здесь нет. Во время отлива или тем более шторма подойти к берегу суда не могут. Плашкоутов на каботажных судах нет.

— Объяснить все можно, — прервал Синилов, — только людям от ваших объяснений не легче.

Выслушав доклад Баркова об организации пограничной службы, начальник и комиссар войск проверили боевую и политическую подготовку поста. Командир и бойцы хорошо стреляли, умело ориентировались на местности. Хорошей была строевая и погранично-тактическая подготовка. Но новой программы по политподготовке они не изучали. Материалов состоявшегося в марте XVIII съезда ВКП(б) они не получали. Синилов спросил у Баркова, когда замерзает горло Белого моря. Узнав, что дрейфующий лед появляется в ноябре, приказал весь прежний состав поста отправить на корабль и самому с семьей тоже собираться в путь.

Вернувшись в Мурманск, Кузьма Романович определил семью Баркова в гостиницу, приказал начальнику АХО обшить и обуть его жену и детей. Отдал распоряжение: бойцов, выслуживших срок службы, демобилизовать, остальных переодеть в зимнее обмундирование, направить в одно из подразделений и «заниматься с ними по отдельной программе политподготовки, чтобы не выглядели белыми воронами в зеленых фуражках». Договорился с Главным управлением Севморпути об отправке еще до наступления зимы из Архангельска в Поной сборного дома для пограничной заставы. Особый разговор имел Синилов с комендантом…

Вскоре встал вопрос о дальнейшем использовании Баркова. Начальник отделения кадров настаивал на увольнении его из погранвойск в связи с тем, что тот за четыре года в Поное «политически отстал».

— Отсталость, как и молодость, это недостаток, который проходит, — ответил комбриг. — Надо помочь ему преодолеть отсталость, а не увольнять. Пошлем его в Высшую пограничную школу. Подучится.

Встал вопрос и о Токмакове. Кадровик уже подготовил ему направление на врачебную комиссию. За долгие дни совместного плавания Синилов хорошо узнал этого человека, бесконечно преданного морской службе и Северу. Но факт оставался фактом — Токмаков часто болел. Комбриг распорядился подыскать ему более спокойную должность на берегу, притом не ущемив материально. В округе такой работы не нашлось. Тогда Кузьма Романович договорился с Главным управлением погранвойск о переводе Токмакова военпредом на завод.

Таким уж он был, комбриг Синилов, — строгим, требовательным, но справедливым и заботливым командиром, отзывчивым, душевным человеком.

Летом 1939 года, когда заставы уже обосновались на новых местах, стали приезжать семьи командиров и политработников. Синилов специально собрал политотдельцев, чтобы посоветоваться, как встретить и отправить по бездорожью на заставы женщин и детей. Было решено для встречи и скорейшего устройства членов семей командиров выделить группу людей, оборудовать комнаты приезжих. Домашние вещи хранить на складе до зимы, когда их можно будет отправить на заставы по санному пути. С собой брать лишь самое необходимое, для переноски его выдать вещевые мешки. В мастерской военторга сшить для каждой приезжей брюки, сапоги, плащ. Отправлять боевых подруг на заставы, только полностью обмундировав, снабдив продуктами, и обязательно группами в сопровождении проводников.

Вскоре в политотдел и на имя начальника войск с границы стали приходить письма командиров и их жен с благодарностью. «Однажды, — вспоминает П. А. Скородумов, — начальник войск пригласил меня к себе, прочитал письмо с границы. Это было письмо супругов Марасакиных, в котором они благодарили командование за „заботу и внимание, с каким до этого им встречаться не приходилось“».

Неожиданно Синилову снова пришлось вернуться к решенному было, как он полагал, вопросу о Токмакове. Дело в том, что старый морской волк, в годы гражданской войны боровшийся на «Мурмане» за Советскую власть и затем проплававший под пограничным флагом двадцать лет, наотрез отказался уезжать в Ленинград, где ему была не только подобрана работа, но и выделена хорошая квартира.

— За что мне такое наказание, товарищ комбриг? — только и повторял он в кабинете Синилова. Комбриг и комиссар долго убеждали Токмакова, что он болен, что плавать на Севере ему тяжело, что на берегу, в Ленинграде, он, опытный специалист, еще может принести много пользы. Моряк оставался непреклонен, он просил только об одном: пусть не командиром корабля, но оставить ему возможность плавать, не списывать на берег.

Синилов мог и не уговаривать, а просто приказать, но в данном случае это означало бы глубоко ранить хорошего человека, настоящего моряка и пограничника. Он позвонил начальнику погранвойск НКВД СССР. Токмаков остался в округе, продолжал командовать посыльным судном, где условия службы были несколько легче, чем на сторожевике. Мужественный моряк геройски погиб на боевом посту в Великую Отечественную войну.