Возвращение мастера и Маргариты - Мила Бояджиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Буду ждать, любовь моя... Освобожу от концертов первое число и не встану с кровати, сладкий мой лапушка... Приди в королевство моей груди!"
- Ни фига себе, заявочка! - Амарелло от возмущения поперхнулся макаронами.
- А мы тут сидим... - завистливо вздохнул кот.
Затем события перенеслись в подвал, где влюбленные в порыве энтузиазма затолкали находившуюся под шафе госпожу Пальцеву в морозилку, словно рождественскую индейку. Здесь же жарко поцеловались и шеф поспешил к гостям с намерением обеспечить себе алиби. Белла задержалось, переживая экстаз чертовки. Но тут появилась худосочная ее подружка со своими вопросами на засыпку - как да что. Белла стала бледнеть и зеленеть, покрываясь пятнами гнили, рвать руками ворот, под которым обнаружился неровный багровый шрам. Впрочем, все это продолжалось не долго.
- Довольно, - пророкотал за стеной Роланд. - Оставьте ее, пусть продолжает работать на них.
- А как же мы, экселенц? Я отказываюсь стоять у плиты и открывать двери всяким. Я не этот, что там в корсете пел. У меня нервы не железные, Амарелло вмиг преобразился в горничную. Абсолютную наготу скрывал лишь кружевной передник, белая наколка на рыжих волосах и золотые туфли. - Вот на почве трудового стресса. - Он изобразил кривыми волосатыми ногами книксен.
- Ой, это уже эпидемия! - зашипев и вздыбив шерсть, кот отпрыгнул. В такой атмосфере мне тоже придется сменить ориентацию. Нет! Пусть лучше кастрируют. Молю о кастрации! Завтра же посылаю SOS в Гринпис!
Между тем, Шарль, подоспев к хозяйственному выходу ресторана, сработал чисто. Разыграл сцену совершенного непонимания случившегося, велел вызвать к замершей даме врачей и скрылся в ночи.
Во флигельке его встретил изображающий Зеллу клыкастый, а кот, мурлыча, стал тереться о ноги и норовил запрыгнуть на колени. Непонятый Шарль уединился в углу гостиной.
- Так что же с намеченным свиданием? - Не унимался кот.
Чрезвычайно обидчивый Шарль не обернулся, он чинил пенсне, составляя из трех разбитых моноклей.
- Они изволят сердиться, - заметил Амарелло. - Вот скука-то.
Часы на камине начали отбивать полночь.
- Новый год, господа. Вы обратили внимание? - промолвил, не оборачиваясь и не оставляя отвертку, Шарль.
- И правда! - обрадовался кот. - Я отправляюсь прогуляться по крышам. Кто со мной? Россияне жаждут чудес.
- Ничего они уже не жаждут, - буркнул, унося таз с зеленой грязью, Азалелло. Он вернул прежнее облачение и озабоченность хозяйством.
- Тогда я один, - небрежно насвистывая мотивчик из репертуара недобитой Ангелиной певички, кот двинулся по коридору в сторону роландовской спальни. За ним молча, словно случайно, последовали остальные.
Они столкнулись у неплотно прикрытой двери и воровски прильнули к щелке. Над обстановкой спальни экселенца особенно не мудрили - перенесли мебелишку из опочивальни маркизы Помпадур. Но Роланд и тут проявил придирчивость - заставил сократить количество предметов, убрать усыпанную самоцветами конструкцию с "ночной вазой" и оставить от пышного балдахина над кроватью скромный зачаток: резной позолоченный полукруг с вензелем W да немного драпировок синего бархата. К тому же он, как оказалось, пользовался электричеством!
В щель было видно, что на тумбочке у изголовья Роланда горит лампа под зеленым колпаком. В ее свете на высоко поднятой подушке вырисовывался горбоносый профиль в поблескивающих очках. Услышав шорох, Роланд отложил книгу, которую с интересом читал.
- Что еще за тайные собрания под дверью? Извольте войти.
- Кх... Экселенц... Маленькое сообщение... - выступил вперед Батон. Осмелюсь напомнить: Новый год!
- Разве?
- Не двухтысячный, экселенц. Мы знаем, что вы отмечаете только тысячелетия. Но специфика местной ситуации такова...
- Аборигены вселятся. Жители Москвы опасаются, что до двухтысячного дотянет только президент, - вставил осторожно Шарль. - В качестве изучения местного менталитета, специфики, так сказать, организации празднеств... мы могли бы вести наблюдения...
- Да чего там наблюдать? - гаркнул Амарелло, - Повеселиться охота.
Батон оттеснил его локтем и деликатно проурчал:
- Мы можем присоединиться к торжеству, экселенц?
- Ступайте. Только уж извольте - без глупостей, - предупредил Роланд и поднял руку в знак прощанья. - С Новым годом, друзья.
Подождав, когда за визитерами закроется дверь, он снял очки и принялся за книгу. Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита". "...Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!..."
- Формулировки мне всегда удавались! - пробормотал он, молодея. Только что могущественному экселенцу пришлось изображать одряхление и даже прибегнуть к маскараду с очками. Экселенц не был расположен принимать участие в забавах свиты, но и не хотел охлаждать пыл скепсисом всеведения: шутки учеников были известны ему наперед.
Он отложил книгу, затем долго смотрел сквозь потолок в ночное небо, что-то обдумывая. Вздохнул, порылся в тумбочке, извлек зеленую обтрепанную папку, на задней крышке которой было выдавлено: "Папка канцелярская. Цена 14 коп." Развязал тесемки, быстрыми пальцами карточного шулера не глядя пролистал стопку листов и вытащил из нее нужный.
"...В канун Нового, 1932 года вдоль Кремлевской набережной..."
Глава 31
"В канун Нового, 1932 года вдоль Кремлевской набережной по направлению к мосту двигались двое мужчин - высокий костистый и среднеростый кругловатый. В свете фонарей ювелирной россыпью блестел мелко сыплющий снег, тянула по скованной льдом реке поземка, серебрилась изморозью кирпичная кладка стены. Ветер дул прямо в лицо идущим резкими, злобными порывами.
Рядом с кругловатым, обнюхивая сугробы, послушно трусила старая собака с отвислым брюхом. Она изредка тянула за поводок, увлекая в сторону хозяина - человека интеллигентной наружности, прячущего лицо в поднятый каракулевый воротник ратинового пальто. На черноволосой голове лежала пирожком шапка такого же шоколадного каракуля, руки прятались в толстых, подбитых мехом, перчатках.
Второй - сухощавый и прямой, как палка, шагал размашисто, подставляя лицо ветру и сунув голые кисти в карманы старой шинели.
- Никак не смирюсь с московскими зимами. Мучаюсь, словно эфиоп. Все же я фрукт южный. В такие морозы, если б не Дуся, меня под пистолетом из дома не выгнать, - хозяин собаки потуже стянул узел кашне.
- Я-то и вовсе за компанию страдаю, - откликнулся второй. - Считайте, Борис, что вы и меня вместе с Дусей выгуливаете. Привык, знаете ли, с осени к нашим моционам. Да и сплю плохо, если не выгуляюсь. Всю квартиру провонял: смолю и смолю. - Заслонившись от ветра он прикурил новую папиросу и щелчком отправил в сугроб окурок.
- Н-да... Скверная привычка. Фискунов, между прочим, бросил. И знаете как? В санатории отучили. А вас, видать, там в оборот как следует не взяли.
- Старались сильно. Уверяли, что я отравил весь целебный воздух Кавказа. Уговаривали и так и этак. Только ведь я - орешек крепкий. Не по зубам докторицам.
- Ничего. К тридцать четвертому обещают мою Барвиху открыть. Вот там как насядут на вас лучшие медицинские кадры - не отвертитесь. Вообразите: все самое передовое! Я ведь о такой лечебнице еще в Италии мечтал, когда больничку в Перуджии проектировал. Размахнусь, думал, когда-нибудь, чертям тошно станет. Когда и где, конечно, ясно не представлял. О том, что на родине такая каша заварится, только во сне и видел. Мечтал, знаете ли, возводить города будущего! С карандашом в руке засыпал. Едва глаза протру, а рука уже рисует, что в фантазиях пригрезилось.
- Италия вообще - место идиллическое. Утопии там разные отлично произрастают. Томазо Компанелло, Морелли, фашисты всякие.
- Не знаю, как насчет утопий. Утопии - дело зряшное. Сколько себя помню - проектировал, чтобы конкретно строить. С тринадцати лет - десятки, сотни проектов! - человек в каракулевом пирожке рванулся за собакой, потянувшей в сторону. Та присела у дерева, напряглась.
- Мечтаю - следовательно, существую. А существую - значит, строю! произнес он с вдохновением, деликатно отвернувшись к реке. - Пищеварение у Дуси последнее время барахлит. Все, как у людей. Слава богу, освободилась. Ну что, через мостик и домой?
- Не возражаю. Маршрут известный. Ничего ведь у вас здесь, пока я на Кавказе баклуши бил, не изменилось. - То ли вопросительно, то ли с вызовом откликнулся худой. Кругловатый, все еще пребывавший в своих мыслях, вызова не заметил.
- Ну, это как посмотреть. Если с земли или с карликового роста обывателя какого-нибудь, то изменилось не многое. А если, к примеру, с высоты вашего положения или с закорок моей летучей музы, то очень даже грандиозные метаморфозы! - он гордо посмотрел на огромный Дом, светящийся огнями на противоположном берегу реки. Подобно некому фантастическому кораблю Дом рассекал черноту ночи и, казалось, несся вперед сквозь кипучие волны метели.