Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

Все еще не отводя глаз от окна, тетушка Фази попыталась выразить в нескольких словах то, что смутно шевелилось в ее мозгу:

— Что и говорить, хитро все это придумано! Ездить стали быстрее, да и учености прибавилось… Но звери, как были зверьми, так ими и остались, и пусть даже придумают машины еще хитроумнее, зверей от того меньше не станет.

Жак только кивнул головой, словно соглашаясь с нею. Уже с минуту он смотрел на Флору, которая поднимала шлагбаум, чтобы дать дорогу телеге, груженной двумя огромными глыбами камня. Переезд обслуживал лишь Бекурские каменоломни, так что на ночь шлагбаум запирали, и девушку только в редких случаях тревожили до рассвета. Заметив, что Флора дружески беседует с молодым смуглолицым возчиком, Жак воскликнул:

— А что Кабюш, заболел? Почему это лошадьми правит его двоюродный брат, Луи?.. Вы часто видите беднягу Кабюша, крестная?

Тетушка Фази воздела руки, ничего не ответила и только тяжело вздохнула. Осенью случилась большая беда, и сил она ей не прибавила: ее меньшая дочь Луизетта, служившая в горничных у г-жи Боннеон в Дуанвиле, как-то вечером прибежала оттуда вся истерзанная, не помня себя от ужаса; она укрылась в хижине своего дружка Кабюша, в лесной глуши, и там умерла. История эта вызвала немало толков, старика Гранморена обвиняли в попытке изнасиловать Луизетту, но вслух никто говорить не отваживался. Даже она, мать девочки, знавшая больше других, не любила вспоминать об этом. В конце концов она сказала Жаку:

— Нет, он больше у нас не бывает, живет в лесу, точно волк… Бедняжка Луизетта, какая она была славненькая да беленькая, а какая кроткая! И как она меня любила, уж она-то ходила бы за матерью! А вот Флора… Упаси боже, я на дочь не жалуюсь, но ведь она малость тронутая: все норовит по-своему сделать, пропадает по нескольку часов кряду. А уж до чего гордая и горячая!.. Нелегко мне живется, нелегко.

Она говорила, а Жак все смотрел на ломовую телегу, уже въехавшую на железнодорожное полотно. Колеса уперлись в рельсы, возчик щелкал кнутом, а Флора понукала лошадей.

— Черт побери! — вырвалось у молодого человека. — Спасибо поезда нет… Все бы в кашу превратилось!

— Не бойся, — возразила тетушка Фази. — Флора хоть порою и чудит, но свое дело знает, глядит в оба… Слава богу, вот уж пять лет у нас тут беды не было. Когда-то давно тут человека раздавили. А на моей памяти однажды только корова под паровоз угодила, поезд тогда чуть с рельсов не сошел. Бедная скотина! Туловище здесь подобрали, а голову у самого туннеля… Нет, на Флору надеяться можно.

Воз переехал линию, теперь доносился только удалявшийся стук колес. И тогда тетушка Фази вернулась к излюбленной теме: к разговору о здоровье — своем и других.

— Ну, а ты как? Ни на что больше не жалуешься? Помнишь, ты все хворал, когда жил у нас? Доктор и то не мог понять, что с тобой.

Во взгляде Жака промелькнуло беспокойство.

— Я вполне здоров, крестная.

— В самом деле? Все прошло? И боль, что сверлила голову за ушами? И приступы лихорадки? И нападавшая на тебя тоска, когда ты прятался от всех, точно зверь в нору?

Слова крестной все сильнее тревожили Жака, и в конце концов ему до такой степени стало не по себе, что он резко оборвал ее:

— Говорю вам — я вполне здоров… Я совсем поправился, совсем.

— Ну, тем лучше, малыш!.. Ведь от твоей хвори мне не полегчает. Да и когда ж здоровым быть, коли не в твои-то годы? Эх, здоровье, что может быть лучше… А все же ты молодчина, что навестил меня, небось мог бы вместо этого поразвлечься. Ты ведь пообедаешь с нами? А спать ляжешь на чердаке, возле комнатки Флоры.

Но тут звук рожка опять прервал ее. Мрак уже совсем сгустился, и оба, повернувшись к окну, лишь с трудом различали фигуру Мизара, разговаривавшего с каким-то мужчиной. Пробило шесть часов, и на дежурство заступал путевой сторож, работавший ночью. Наконец Мизар получал свободу после того, как двенадцать часов кряду провел в будке, где стояли только небольшой стол под сигнальной доской, табурет да печка, от которой исходил такой жар, что приходилось почти все время держать дверь открытой.

— Ну вот, сейчас он явится, — пробормотала тетушка Фази, вновь охваченная страхом.

Все усиливающийся грохот возвещал о том, что подходит очень тяжелый, очень длинный состав. И молодому человеку пришлось нагнуться к самому уху больной, чтобы она расслышала его, он был растроган жалким видом тетушки Фази, и ему захотелось утешить ее.

— Послушайте, крестная, если у него и впрямь дурное на уме, может, его остановит мое вмешательство… Отдайте-ка лучше мне на сохранение вашу тысячу франков.

Но она опять взбунтовалась:

— Мою тысячу франков?.. Нет, ты ее тоже не получишь!.. Скорее я сдохну, чем отдам деньги!

В этот миг вихрем пронесся поезд, как будто сметая все на своем пути. От порыва ветра дом задрожал. Поезд, направлявшийся в Гавр, был битком набит, так как на следующий день, в воскресенье, предстоял торжественный спуск на воду нового корабля. Несмотря на быстроту, с какой мелькали освещенные окна вагонов, все же можно было разглядеть пассажиров в переполненных купе: они сидели тесными рядами, их лица были видны в профиль. Они исчезали, стремительно сменяя друг друга. Сколько народу! Бесконечный поток, поток людей, мчащийся под грохот колес и паровозные свистки, под стук телеграфных аппаратов и звон станционных колоколов! Будто огромное тело, тело исполина, распласталось по земле — голова его находилась в Париже, позвоночник растянулся вдоль магистрали, руки с растопыренными пальцами превратились в железнодорожные ветки, а ноги упирались в Гавр и другие конечные пункты. И все это было в движении, мчалось, механически, победоносно устремляясь с математической точностью в грядущее, совершенно не думая о том, что тут, рядом, еще существует человек, а в недрах его тайно живут извечная страсть и извечная тяга к преступлению.

Первой в комнату вошла Флора. Она зажгла лампу, маленькую керосиновую лампу без колпака, и стала накрывать на стол. Девушка не проронила ни слова и только бросила беглый взгляд на Жака, который стоял, отвернувшись к окну. На печке грелся котелок с овощным супом. Флора сняла его, и в эту минуту на пороге показался Мизар. Он не выказал никакого удивления при виде Жака. Возможно, он заметил, как тот подходил к дому, но так или иначе не проявил любопытства и ни о чем не стал спрашивать. Протянул руку, поздоровался — и только. Жаку пришлось повторить, что на его паровозе сломался шатун, вот он и решил навестить крестную и заночевать у них. Мизар только легонько покачивал головой в знак одобрения;; все уселись за стол и в полном молчании неторопливо принялись за обед. Тетушка Фази, с самого утра не сводившая глаз с котелка, где варился суп, разрешила налить себе тарелку. Но когда муж принес ей графин с водой, настоянной на железных гвоздях, — Флора забыла поставить его на стол, — больная к воде не притронулась. Мизар, тщедушный, тихий, то и дело покашливающий, как чахоточный, словно не замечал взглядов жены, с тревогой следившей за каждым его движением. Когда тетушка Фази попросила соли, которой не оказалось на столе, он заметил, что напрасно она ее столько употребляет, оттого-то она и болеет, но все же поднялся и принес в ложке щепотку; больная безбоязненно взяла ее: соль, полагала она, все очищает. Поговорили о том, что последние дни стоит необыкновенно теплая погода, что в Маромме сошел поезд с рельсов. И Жак в конце концов пришел к заключению, что его крестную попросту преследуют кошмары: сам он не обнаружил ничего необычного в поведении этого услужливого коротышки с бесцветными глазами. За едой просидели больше часа. Дважды при звуке рожка Флора ненадолго отлучалась. Мимо проносились поезда, стаканы позвякивали, но никто из сидевших за столом не обращал на это внимания.

Снова запел рожок; Флора, успевшая убрать посуду, вышла и больше не возвращалась. Тетушка Фази и двое мужчин остались за столом, перед бутылкой с яблочной водкой. Посидели еще с полчаса. Потом Мизар, который уже несколько мгновений не отводил своих бегающих глазок от одного из углов комнаты, надел фуражку и, пожелав доброй ночи, вышел. Он незаконно ловил рыбу в ближних ручьях, где водились превосходные угри, и никогда не ложился спать, не проверив расставленных удочек.

Не успел он выйти за дверь, как тетушка Фази в упор посмотрела на крестника.

— Ну, что окажешь? Видел, как он шарил глазами в том углу?.. Ему взбрело на ум, что я запрятала свою кубышку за горшок с маслом… О, я-то его хорошо знаю, нынче ночью он там все переворотит.

На лбу у нее выступил пот, она дрожала, как в лихорадке.

— Глади, опять трясет! Не иначе, он меня чем-то опоил, такая горечь во рту, словно я старых монет наглоталась. А ведь я, видит бог, ничего не брала из его рук! Просто утопиться впору… Сил моих нет, пойду-ка лучше прилягу. Давай попрощаемся, малыш, ведь тебе ехать в семь двадцать шесть, а я так рано не поднимусь. Загляни в другой раз, ладно? Бог даст, еще застанешь меня.