Тишина (ЛП) - Блэр Э. К.

— Давай.

Я следую за ним вверх по узкой лестнице, и когда мы добираемся до верха, он открывает еще одну дверь. Мои глаза расширяются от изумления, когда я выхожу на крышу, откуда открывается панорамный вид на весь Галашилс. Деклан протягивает ко мне руку, зная мой страх высоты, и подводит меня к краю стены.

— Ты видишь ту реку? — спрашивает он, указывая.

— Да.

— Это река Твид. Он отделяет Галашилс от Эбботтсфорда. А ты видишь вон то поместье, похожее на замок?

— Да.

— Это дом сэра Вальтера Скотта.

— Поэт? — спросила я.

— Да.

— Это не дом, — замечаю я, глядя на величественное поместье, расположившееся внизу, с того места, где поместье Деклана расположено высоко на этом холме. — Это же дворец! — воскликнул я.

Он усмехается.

— Теперь это музей. Там также есть необычный ресторан, который известен своими песочными пирогами.

Мы проходим по краю крыши, и я смотрю вниз, на раскинувшуюся внизу территорию, восхищаясь всеми яркими цветами, которые оживают с потеплением погоды. Последние пару месяцев весны сотворили чудеса, обнажив еще больше галечных ручьев, которые стекают с различных холмов. Здесь слишком много цветов, чтобы их можно было сосчитать, а также несколько каменных скамеек — некоторые из них стоят под деревьями, а некоторые на открытом воздухе. Отсюда, сверху, я могу видеть заросшие травой дорожки, которые ведут из одного уголка сада в другой и в следующий за ним. Какая—то часть меня чувствует, что я обманываю себя, отказываясь от жажды странствий и исследований, но я теряюсь в лабиринте там, внизу.

Моя собственная Страна чудес.

— Это потрясающе, не так ли?

— Это захватывает дух, — говорю я, а затем поворачиваюсь к нему лицом, прижимаясь к нему всем телом и обвивая руками его талию.

— Я никогда не думала, что что—то подобное может существовать в этом мире.

— Я чувствую то же самое, когда смотрю на тебя.

Мы стоим здесь, на крыше нашего собственного личного замка и обнимаем друг друга. Деклан прижимает мою голову к своей груди, покрывая меня поцелуями. Мы обнимаемся это все, что нам нужно делать в этот момент столь необходимого покоя и, наконец, я могу дышать. Тяжесть мировых невзгод становится все менее и менее удушающей по мере того, как я продолжаю двигаться по пути, который предлагает мне Деклан. Конечно, часть меня все еще болит за моего отца и за моего брата, но это печаль, с которой мне придется бороться всю оставшуюся жизнь. Просто нет лекарства от разбитого сердца, которое превосходило бы непостижимую агонию. Некоторые раны настолько глубоки, что нет никакой возможности их залечить. Но здесь, с Декланом, я надеюсь, что однажды боль станет более терпимой.

— Я думал кое о чем по дороге сюда на самолете, — говорит Деклан, нарушая молчание между нами. — Нам нужно сходить в «Водяную лилию».

Я улыбаюсь, когда думаю об Айле. Остаться с ней, когда я была на самом дне, думая, что Деклан погиб от рук Пика, было, вероятно, лучшим местом, где я могла оказаться. У нас было так много замечательных бесед, и теперь я понимаю, что так много знаю о его бабушке, хотя он никогда по—настоящему с ней не разговаривал.

— У Айлы прекрасное сердце, — говорю я ему. — Я скучаю по ней.

— Как ты думаешь, почему она никогда ничего мне не говорила? У нее в комнате есть моя фотография, и она знает, кто я такой.

Когда я смотрю на него, я вижу маленького мальчика, затерявшегося глубоко в его глазах.

— Может быть, она была напугана. Может быть, она не знала, что сказать.

— Может быть, — отвечает он. — Как насчет того, чтобы навестить ее завтра? Давай проведем остаток дня вместе.

Он наклоняется и целует меня, прежде чем сказать:

–— Прогуляйся со мной.

Мы возвращаемся вниз по потайной лестнице, а затем спускаемся на главный этаж дома. Пройдя через атриум, мы выходим на улицу.

— Все выглядит совсем по—другому, чем было, когда мы уезжали пару месяцев назад, — говорю я, пока мы бесцельно прогуливаемся среди цветов.

Мы поднимаемся по каменной тропинке, которая проходит вдоль клинкерного грота, а затем бредем по другой травянистой тропинке, петляя между деревьями и переступая через узкий журчащий ручей. Я смотрю вниз на дом и смеюсь про себя, когда вижу огромные бреши, которые все еще остаются в цветущих кустах, обрамляющих внешнюю стену.

— Что тут смешного?

— Я все еще не могу поверить, что ты вырвал все фиолетовые кусты, — говорю я ему, и когда он смотрит вниз на дом, чтобы увидеть пробелы, он пожимает плечами.

— Моя дорогая ненавидит фиолетовый, — небрежно говорит он и продолжает идти.

— Посиди со мной, — говорит он, когда мы оказываемся в окружении ярко—желтых нарциссов.

Я устраиваюсь между ног Деклана и прижимаюсь спиной к его груди, когда он садится позади меня. Мы оба смотрим на цветы, когда я погружаюсь в его объятия.

— Скажи мне, что ты счастлива, — говорит он, и я честно отвечаю:

— Я счастлива.

— Знаешь, когда я впервые увидел тебя, я понял, что должен обладать тобой.

Я прижимаюсь к нему головой, слушая, как он говорит.

— Я никогда раньше ни к кому не испытывал таких сильных чувств. Я до сих пор помню, как прекрасно ты выглядела в тот вечер в своем темно—синем шелковом платье и с длинными рыжими волосами. Я был совершенно очарован тобой.

— И я помню, как ты даже не надел галстук—бабочку на свой собственный вечер с черным галстуком, — поддразниваю я.

— Я знаю, что наше начало было испорчено, но я бы не стал этого менять. Потому что без этого у нас не было бы всего этого.

— Но я никогда себе этого не прощу.

— Мне нужно, чтобы ты кое—что знала.

Серьезность в его тоне заставляет меня сесть и повернуться к нему лицом.

— Мне нужно, чтобы ты знала, что я простил тебя, и той ненависти, которую я раньше испытывал к тебе... ее больше нет.

Его слова успокаивают, и когда он начинает вращаться в калейдоскопе, я мигаю, чтобы он прояснился. Но эти слезы не причиняют боли — они исцеляют. Он кладет ладони мне на щеки и снова целует.

— Ты отдаешься мне так, как не смогла бы ни одна другая женщина. И даже если бы они могли, я бы не хотел, чтобы они это делали. Я не идеален — ты даже несколько раз указывала мне на мои недостатки, но никогда не бросала их мне в лицо с насмешкой, — говорит он с благодарностью. — И когда я говорю тебе, что ты мне нужна, я имею это в виду. Я не могу сражаться с этим миром без тебя на моей стороне. Ты самая храбрая женщина, которую я знаю.

— Нет.

— Так и есть. Боже мой, какая жизнь выпала на твою долю, все, что тебе пришлось вынести, и вот ты здесь, все еще сражаешься. Все еще пытаешься.

— Из-за тебя, — говорю я ему. — Каждый вдох — это выбор, и я решаю продолжать делать его ради тебя.

— Тогда я подарю тебе долгую жизнь, наполненную вдохами, — утверждает он, прежде чем взять мое лицо в ладони и пристально посмотреть мне в глаза. — Я как—то говорил тебе, что самая истинная часть человека — самая уродливая.

— Я помню ту ночь.

— Самые уродливые части тебя — это твои самые темные стороны. И поверь мне, когда я говорю тебе, что хочу любить все твои самые темные стороны.

Он лезет в карман, и мое сердце бьется так, как я никогда раньше не чувствовала, когда он достает кольцо.

— И я обещаю тебе, что буду любить всю твою тьму, если ты пообещаешь любить и мою тоже.

— Деклан...

— Выходи за меня замуж.

И это был тот момент, когда все мои мечты сбылись. Мы сидели там, в саду нарциссов, и он держал это кольцо, которое в точности олицетворяло то, кем мы были, между его пальцами — двумя людьми, в которых было так много тьмы. Бриллиант подушечной огранки был блестящим и очень черным, с замысловатыми гранями, окруженный крошечными сверкающими белыми бриллиантами, которые также украшали изящно тонкое платиновое кольцо.

Но дело было не в кольце, а в нем самом. Это всегда был он. Единственный, кто был достаточно силен, чтобы любить меня такой, какая я есть. Он забрал всю мою гниль и все мои шрамы и каким—то образом заставил меня почувствовать себя настоящей принцессой.