Воевода (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Кишка у них тонка, — фыркнул Адашев.

— У них? Может быть. А у литовцев? А у свеев? А у данов? Тут ведь не угадаешь, кому и что они пообещают. Мню, по всем землям папистов клич крикнут на помощь да к прочим обратятся. И ведь приедут. И денег пришлют. Ой не к добру все это… ой не к добру…

— Ты больно труслив для купца.

— А ты больно смел для человека, что при Царе ходит. Не боишься головы лишится?

— Не ты мне приказы отдавал. Не тебе и судить. — нахмурился Адашев.

— Ясное дело. Голова-то твоя. Тебе ею и в петлю совать, али на плаху класть. Теперь быть войне. Вот те крест. Меня чуйка редко подводит. А ты у Государя нашего спрашивал — жаждет ли он войны? Вот. То-то и оно. Ох дела наши многогрешные…

Адашев промолчал, недовольно буравя глазами купца.

— Но теперь чего уж болтать попусту? — тяжело вздохнув продолжил купец после паузы. — Ругодив[5] под руку Царя отошел. Разве нам с тобой от того отказываться? Да и лошади пришли. В том тоже польза немалая. Добрые лошади. Мда. Надо бы в Новгород еще своих людишек послать.

— Это еще зачем?

— Али не слышал? Новгородцы с немцами англицкими вроде сговорились[6]. И те должны в устье Невы плыть да торговлишку вести. Вместо того, чтобы в Белое море вокруг нурманов да свеев ходить. Но там, у Невы, торговлишка без всякого устроения. Ни порта, ни складов, ни корчмы, ни девок до морячков охочих. А тут, под Ругодивом да Ивангородом — самое то. Да и ближе.

— То дело новгородцев. — строго произнес Адашев.

— А это, — неопределенно махнул купец головой, — не их дело? Или ты мнишь, что не они нам мешали? Что не они сдали сговор наш с ганзейцами да ругодивцами? Без их происков беды бы не случилось. И мы смогли бы спокойно сговориться о проводе лошадей. Не так ли? Или у тебя, Алексей Федорович, дела торговые жгут? И ты желаешь и царево дело исполнить ладно, и с изменниками дружбу дружить?

— С какими еще изменниками?! — взвился Адашев, изрядно побледнев.

— А кто те мерзавцы что наше дело сдали руководству Ливонии? Разве не изменники? Они ведь в Государевом деле посмели перечить! Мои люди сказывают, что в Риге каждая собака о наших происках ведала. Каждый колбасник с булочником обсуждал наш торг тайный, как общеизвестное дело.

— А свои разве не могли продать?

— Свои знали больше. Свои бы все сдали. Чего им ломаться-то? А эти поведали о том, что было им доступно. Что слышали. Без имен и важных подробностей. Кстати, а кто им о том сказал? Тоже ведь вопрос немалый.

— Но его не прояснить. — поспешно ответил Адашев. — О том многие ведали. И в Москве, и здесь.

— Верно. Но предали…

— Это еще толком не ясно, — отрезал бледный Адашев. — И к Неве людей не посылайте. Пока. Надобно все с Государем обговорить. А то, глядишь, и не удержит он Нарву. Не решится на войну.

— Не удержит… — фыркнул псковский купец. — Да весь новгородский полк будет как один за войну. Это купцы торгом живут. А помещики с земли. И землица новгородская им уже поперек горла. Бедна больно. В Ливони же земля добрая. Намного добрее. Если уж на то пошло, то ее всю под Государеву руку брать надо.

— Не тебе это решать! — излишне резко произнес Адашев.

— Ясно дело, — развел руками купец с предельно вежливой улыбкой. Настолько вежливой, что Адашев мог об заклад биться — завтра же, если не сегодня донос Царю настрочит. Поэтому, чуть помедлив, Алексей произнес:

— Но дело ты говоришь доброе. Ежели купцы псковские такого же мнения, то изложите его в челобитной. Я ее Государю и отвезу да представлю в лучшем свете.

— Я поспрошаю, — хитро прищурившись, ответил купец…

[1] Ливония в 1556 году была не монолитной державой, а рыхлым образованием конфедеративного типа, состоящим из епископств Римской католической церкви, земель немецких рыцарей Ливонского ландмейстерства Тевтонского ордена и вольных городов в Ливонии. В таком формате Ливония существовала с 1435 по 1561 года.

[2] Фризская порода лошадей была выведена на севере Нидерландов в XVI–XVII веков. Изначально ее выводили специально для кирасир и подобной кавалерии, спрос на которую как раз тогда и возник, причем массовый, позже, адаптировали как тяжелую упряжную породу. Впрочем, фризы и сейчас прекрасно пригодны для верховой езды и считаются одной из лучших пород для конных прогулок и иппотерапии.

[3] Такие кони (600–650 кг) были заметно менее массивным и радикально более дешевыми, чем настоящие рыцарские кони, на которых воевали жандармы тех лет. Что позволяло формировать кирасирские полки кардинально дешевле и проще.

[4] Речь идет о взятие Нарвы русскими войсками в 1558 году в ходе Ливонской войны. Блестящая победа русских войск была связан с подкупом руководства и горожан.

[5] Ругодив — старинное русское название Нарвы.

[6] Здесь идет отсылка к событиям, которые в книге не отображены. Они будут освещены в spin-off’е.

Глава 9

1556 год, 2 июня, Тула

Возвращение в Тулу московского и местного полков было встречено едва ли не овациями. Ведь слухи волей-неволей просочились. И жители очень сильно переживали. Поэтому искренне обрадовались тому, что все обошлось.

Прибыли.

Красиво так. Дружно.

Встали войска лагерем возле города. А в самой Туле произошел своего рода митинг. Иоанн Васильевич «взобрался на броневичок», то есть, на подходящее крыльцо. И долго выступал перед горожанами и старшинами обоих полков.

Он рассказывал о предательстве.

О татьбе.

О глупости.

О зависти.

О христианских добродетелях.

И, наконец, о трусости и попустительстве.

Царю безгранично понравилось то, как Андрей охарактеризовал поведение ногайцев. Дескать, грабить можно, но только во время войны. Это часть войны. Если же ты самостийно пришел в чужие земли и пытаешься там чем-то разжиться, то это есть разбой и ни что иное. То есть, татьба. И караться она должна соответствующе.

В конце своего выступления он поблагодарил воеводу тульского за службу. За то, как он усилил и укрепил врученный ему полк. За то, что он честно и самоотверженно старался, несмотря на все поползновения «мерзавцев да изменников». После чего прилюдно поздравил его титулом графа Шатского, величая при том исключительно Андреем Прохоровичем.

Толпа взревела в ликовании.

А вот кое-кто из бояр сделал очень сложное лицо. Ненадолго. Буквально на несколько секунд. Потом, конечно, стали также кричать здравницы. Но заминка имелась. И Иоанн Васильевич ее заметил. Специально ведь скосился, фиксируя реакции. Заметил и едва заметно улыбнулся. Едко.

Такая трактовка поступка им ОЧЕНЬ не понравилась.

Еще меньше им понравилось, что князь Курбский был прилюдно назван изменником, что вошел в сговор с крымским ханом. И все только для того, чтобы через разорение земель русских и многую кровь невинных утолить свою мелкую жажду мести.

И не только назван изменником. Но и заявлен, будто бы оставлен без погребения. А все его потомство лишалось вотчин и поместных держаний. Положения. Но главное — статуса княжеского.

— Отныне они не Рюриковичи! Ибо есть семя измены державной!

Тут уж бояре побледнели как полотно, не сумев удержать себя в руках. Царь ведь создавал прецедент. И не в палатах во время заседания Думы, а прилюдно. Посему по всей стране разлетятся эти слова. Года не пройдет, как каждая дворняга будет о том знать.

Ставки повышались.

Сильно.

Кардинально.

Иоанн Васильевич явно дал понять, что за измену будет карать. Сурово карать. И не посмотрит ни на происхождение, ни на прошлые заслуги. Посему интриги надобно теперь плести осторожно боярам да князьям.

Раньше ведь как было?

«Залетел» кто-то из уважаемых людей. Пропах дурным запашком. Так в худшем случае в ссылку отправят или от дел отстранят. Беда-беда и разорения. Скучно же сидеть в вотчине своей или в каком городке, где-то в дали от столицы.