Воевода (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Усталость чувствовалась нешуточная. Не только у него, но и у всего его полка. И люди, и кони нуждались в долгом, продолжительном отдыхе. Все-таки гнали как могли.

— Государь, — произнес стоящий рядом с ним Иван Шереметьев.

Иоанн Васильевич встрепенулся, выходя из задумчивости, и посмотрел туда, куда указывала рука боярина. А там у одного из наиболее удаленных пролесков, находилась группа всадников. Каких именно не разглядеть. Далеко. Однако красные щиты с белыми хризмами выдавали в них тульских. Больше во всей округи никто ничего подобного не носил. Хризму, правда, тоже не было видно. Просто белое пятно размазанное, на сочном красном фоне. Но и так все было понятно.

— Да неужели? — язвительно произнес, явно раздраженным голосом Курбский. — Полк к бою!

— Тихо! — рявкнул Царь, перебивая одного из своих воевод. Глянул на него сурово. И тот, потупившись, опустил глаза. А потом тихо произнес:

— Государь, если это Андрей, то…

— То ты мне солгал! — очень жестко рявкнул Царь, перебивая. А потом повернувшись к Шереметьеву, скомандовал: — Пошли людей. Пусть выяснят — кто это.

Боярин кинул. Сказал несколько слов своим ближним. И пять всадников, погоняя своих коней ногайками, бросились вперед, стараясь как можно скорее достигнуть наблюдаемых вдали всадников. Причем погоняли не простых меринов, а вполне приличных боевых коней. Из-за чего всадники могли себе позволить проскочить это поле на рысях, не загнав насмерть коней.

Однако этого не потребовалось.

Из пролеска появился конный отряд, у одного из всадников которого, имелся прапор тульского воеводы — голова белого волка на кроваво красном фоне. Это был личный знак, поэтому сомнений в том, кто перед ними, у посыльных не возникло. Как и у самого Царя. Флаг, правда, также, как и щиты, с такой дистанции, не разглядеть. Но белое пятно на красном фоне — нормально наблюдалось.

Иоанн Васильевич скосился на Курбского. Но промолчал.

А полк тульский, тем временем втягивался на поле. И приближался. В то время как московский полк встал и отдыхал, пользуясь моментом. Шепотки пробежали сразу. Гостей распознали. А то, что к бою никого не призывают, вызвало немало облегчение.

Это было связано с тем, что московский полк поместный в целом очень тепло относился к Андрею и его делам по недопущению татар на север. А потому к любым позитивным слухам об Андрее сыне Прохора относился крайней благожелательно. Но то — простые помещики. Десятники и сотники смотрели на эти дела куда как настороженнее. Знали, как он лихо разобрался с начальными людьми в Туле, не пожелавшими по его все делать. Накрутил их как соплю на кулак. Раз. И уважаемые, влиятельные люди и глазом не успели моргнуть, как оказались у разбитого корыта.

Понятное дело, что далеко не все начальные люди московского полка так думали. Многим изменения Андрея пришлись по душе. Особенно тем, у которых с финансами все было тускло. Да и людей под рукой не наблюдалось шибко много.

В общем и в целом — уже с начального уровня — с десятников да сотников начиналось неоднозначное отношение к фигуре Андрей, распространившееся уже на всю Русь. Однако, так как полк был настроен позитивно, то и недовольные помалкивали. Чего искры высекать, от ударов лбами?

Слухи о том, зачем московский полк на юг шел волей-неволей просочились. И бойцы роптали, что Иоанн Васильевич отлично знал — слышал своими ушами. Люди не верили в измену, ни туляков, ни воеводы. А потому, увидев, что появление искомых проходит тихо и спокойно, вздохнули с несравненным облегчением…

Тульский полк спокойно втягивался походной колонной и строился для смотра. Без суеты и лишней давки. Во всяком случае, на взгляд Иоанна Васильевича. Это перестроение было за время учебного похода отработано пять раз. И теперь более-менее получалось. Хотя Андрей просто не смотрел в ту сторону, чтобы не психовать с проколов подчиненных. На его взгляд они все еще двигались как беременные гиббоны «под мухой».

Сам он ехал вперед — сразу к Царю. В окружении знаменосца и нескольких бойцов сопровождения. Красуясь своей серебреной бронькой и до раздражения добродушно улыбающейся «моськой» на антропоморфном забрале, которое по инерции называли личиной.

— Здравия желаю, Государь. — произнес Андрей, подъехав достаточно близко. Перед этим откинув забрало, чтобы продемонстрировать лицо, и приложив кулак правой руки к груди в районе сердца. Сказал и обозначил легкий поклон.

Его подчиненные гаркнули уставное приветствие куда слаженнее. Тоже самое, что произнес сам воевода. И также приложили кулак к груди в районе сердца, обозначив поклон.

Иоанн Васильевич встречно им что-то ответил. А про себя отметил — ему было приятно. Вроде и не лесть, но… подумать он не успел, так как начал говорить Андрей:

— Тульский полк завершает учебный поход и возвращается в город. Во время похода шла отработка взаимодействия и походных приемов, а также освоения устава. Попутно была уничтожена крупная банда разбойников. И еще одну поменьше прогнали, они имели наглость осаждать мою вотчину, а мы как раз рядом проходили. Больных нет. Убитых или умерших нет. Легко раненных семеро, но они передвигаются самостоятельно.

— Крупная банда? — удивился Шереметьев.

— Двести семнадцать сабель. Трофеи учтены и находятся в обозе. Меньшая банда частью ушла и насчитывала около сорока всадников, восемнадцать из которых уничтожены.

— Всадники? — теперь уже удивился Царь.

— Степняки. Допрос показал, что это ногайцы, ходящие под рукой Гази бен Урака. Так как ты, Государь, с ним не воюешь, то я посчитал их разбойниками и велел выбить под чистую. Ибо грабежом твоих земель промышляли. В плен взял только их предводитель, брата Гази, для передачи тебе и справедливого суда.

— О как… — невольно прокомментировал ситуацию Шереметьев.

Остальные в окружении Царя тоже от такого рапорта озадачились немало.

Ситуация была и сложна, и проста одновременно.

Со второй половины XIII века Северо-Восточная вошла в состав улуса Джучи, известного также как Золотая орда. И была неотъемлемой составной частью этой державы. И Москова поднялась среди всего Северо-Востока именно как административный центр провинции орды. В том числе и такой, через который шли налоги — выход — собираемые с этих земель. Именно налоги, а не дань. Ибо Русь была частью державы, а не независимым образованием, откупающимся от агрессивного соседа данью.

Так вот. В рамках такой политической системы и формировалась идеология восточного центра кристаллизации Руси — Московского государства. Что кардинально усугубилось после реформ Иоанна III, начавшего массово вводить поместную службу. Это привело к серьезному обнищанию воинского сословия и переходу его к службе «по-татарски…»

Итогом всех этих пертурбаций последний трех веков стало то, что воинское сословие Руси воспринимало татарских воинов как равных. Таких же как они. Ну, враги. Ну, шалят. Мало ли? Вон, с Литвой тоже самое. Тоже свои. Тоже шалят. Но такие же…

Да, простые пастухи, понятно, не считались даже за людей, как и местные крестьяне. Но тут-то речь явно шла о воинах. И тут разбойники. Дивно. Нет, так-то, конечно, они разбоем и занимались. Чего уж тут кривляться? Что есть, то есть. Но как-то это все прозвучало ОЧЕНЬ жестко, резко и омерзительно честно что ли…

А вот Царь лишь усмехнулся и довольно промурлыкал:

— Ну, воевода, показывай свой полк.

Андрей медлить не стал.

Он вел Иоанна Васильевича вдоль выстроившихся подразделений. Рассказывал про них. Показывал. Войска же, при подъезде монарха хором выдавали стройное приветствие. Уставное. И слитно прикладывали кулаки к груди.

Получалось эффектно.

Гав-гав-гав. И чуть растянутый по времени дробный удар.

Бояре, что следовали с Царем, слегка бледнели от таких выходок туляков. А вот Государь прямо цвел. Да так ярко, что весеннему саду легко бы дал фору. Ведь получалось, что все — наветы. Что Андрей ему ставил крепкий полк. И сам верен. И люди его верны. И дело сделано. И денег из казны на это ни копейки не ушло.