Красавицы не умирают - Людмила Третьякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Грибоедов и Нина поженились, он требовал, чтобы она называла его «мой Сашенька». Лицо молоденькой жены вспыхивало, Нина смеялась, отрицательно качала головой, и самое большее, чего Александр Сергеевич смог добиться, чтобы из привычного сочетания «дядя Сандро» исчез хотя бы «дядя».
После свадебного ужина и бала молодые уехали в Кахетию, в имение Чавчавадзе Цинандали. Они не разлучались ни на минуту, и каждый новый день приносил Грибоедову доказательства, что случилось немыслимое — он вытащил единственный счастливый билет из тысячи. Взял — и вытащил. А там написано — «Нина».
Ее женская прелесть не единственная награда природы. Кроткие глаза — что большая редкость в сочетании с красотою — были умны и серьезны. Грибоедов говорил с женой о важных вещах, не пытаясь упростить их, сделать понятными для существа юного возраста и сугубо семейного воспитания. Нина знала много его стихов и вообще литературу. Грибоедов с удивлением удостоверился в ее тонком уме и наблюдательности. Какое верное понятие имеет его девочка-жена о событиях и явлениях, окружавших их жизнь! Откуда? Грибоедова, ироничного, резкого, злого языка которого боялись Москва и Петербург, заливала нежность.
С веселым ужасом он ловил себя на том, что день ото дня влюбляется в Нину все больше и больше, что воистину ничем не заслужил перед Богом этого удивительного создания. Он хотел быть отцом большого семейства. Дети будут носить русские и грузинские имена. Впрочем, как только Нине будет угодно... В этих мечтах Александр Сергеевич не видел ничего несбыточного. Какой глупостью казались ему досвадебные сомнения. Он уже твердо верил, что «свет и отрада» не покинут их с Ниной. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.
* * *
В тенистых аллеях Цинандали об этом вспоминать не хотелось. Хорошо еще, что удержался и не сказал Нине. За два дня перед венчанием Грибоедова скрутила такая жестокая лихорадка, что в день свадьбы он едва поднялся и с трудом облачился во фрак. Проверил, не забыл ли обручальные кольца, достал, посмотрел на них, и в этот момент рука дрогнула: одно он выронил.
Едва не вскрикнул. Как нехорошо! Как некстати это! Какая дурная примета!
Но последующие события и ангельски прекрасная в белом кружевном венчальном наряде Нина отбросили в забвение неприятное происшествие. Сейчас, когда до окончания отпуска оставались считанные дни, он все чаще вспоминал его.
Медовый месяц истек. Молодожены вернулись в Тифлис. Нина упросила мужа взять ее с собой хотя бы до границы: женщинам в той обстановке враждебности, словно ждавшей своего часа, чтобы испепелить даже стены жилища «неверных», — делать было нечего. И потому чем дальше дорога для Грибоедовых — тем лучше, тем дольше они пробудут вместе. Перед самым отъездом отправились они на крутой склон горы Мтацминда к старому монастырю Давида. Грибоедов любил это место и ту величественную панораму, которая открывалась отсюда.
С отрешенным лицом смотрел он окрест и вдруг оборотился к жене, схватил ее за руки:
— Нина, ангел мой! Я чувствую, я знаю — мне не вернуться. Прошу тебя: не оставляй костей моих в Персии. Похорони вот на этом месте...
Он увидел, как лицо жены исказил ужас. Она хотела еще что-то сказать, губы шевелились, но тщетно. Грибоедов испугался. Начал просить прощения и уверять, что пошутил, да так неловко.
Скоро Грибоедов с молодой женой, со штатом посольства и казачьим конвоем выехал в Персию.
Из письма к В.С.Миклашевич от 17 сентября 1828 года:
«...Жена моя по обыкновению смотрит мне в глаза, мешает писать, знает, что пишу к женщине, и ревнует... Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и мулов, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний, Нинуша моя не жалуется, всем довольна, игрива, весела...
«Как все это случилось! Где я, что и с кем!! будем век жить, не умрем никогда». Слышите? Это жена мне сейчас сказала ни к чему — доказательство, что ей шестнадцатый год».
«Ни к чему»?! Видно, женское сердце так сложно устроено, что и искушенному мужскому уму его не постичь. В тех единственных подлинных словах Нины Грибоедовой, что записаны рукой ее мужа, в коротеньких фразах целая поэма о самой себе. Жила-была девочка и вдруг — вознесена! Все вокруг поменяло очертания, цвет, запахи. Это потрясение женщины, перенесенной мужскими руками в иной мир. Уже знакомый Грибоедову, для Нины он откровение, чудо, нечто такое, с чем теперь страшно расстаться. Вот оно откуда это «будем век жить, не умрем никогда». Заговор против несчастья, против разлуки, что сейчас для маленькой княжны одно и то же. Особенная боязнь смерти, когда так беспредельно счастлива. А что, если это — первый сигнал о приближающемся несчастье, итог необъяснимой интуиции любящей и любимой женщины?
С первого мгновения расставанья с мужем Нина, оставшаяся в приграничном Тавризе, вся во власти смутной тревоги. Казалось бы, причин для того нет никаких. Грибоедов последовал дальше, в Тегеран. Для него этот путь не внове. Сделает свое дипломатическое дело и вернется. В Тавризе же она и встретит его. Вдвоем они вернутся в Тифлис, и вдвоем же будут ожидать следующего события — рождения первенца. Нина знает, что будет матерью. Ее душа с благоговейным чувством раскрыта для еще одной любви — любви к будущему ребенку. Итак, счастье...
До наступления нового 1829 года остается неделя. Грибоедов пишет жене письмо. Ни он, ни Нина не знают еще, что оно последнее. Но сколько грусти в строчках о счастливой любви. С каким страхом после этих ласкающих сердце признаний Нина будет ждать следующего письма — и не дождется никогда.
«Бесценный друг мой, жаль мне, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь чем дальше от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы более не разлучаться...»
* * *
До сих пор неясно и едва ли когда откроется тайна того, что произошло в Тегеране 30 января 1829 года. Иногда восстановлению истины мешает обилие свидетельств, иногда — их отсутствие. В «тегеранском деле» Грибоедова принято опираться на показания одного человека из русской миссии, поголовно вырезанной толпой фанатиков. В живых остался только секретарь миссии Мальцев, который упоминается в качестве присутствовавшего на венчании Грибоедова. Спасся он случайно. Курьер миссии Ибрагим-бек завернул Мальцева в ковер и оставил в чулане. Все происшедшее известно в пересказе Мальцева. О том, как Грибоедов возглавил недолгую оборону посольства, в минуту смертельной опасности сохранял и присутствие духа, и мужество. О том, как обезображенный труп Грибоедова три дня таскали по городской пыли. Русское правительство потребовало выдачи тела. Грибоедова обнаружили спустя неделю в мусорной яме, куда свалили всех — тридцать семь — растерзанных русских. Изувеченного до неузнаваемости, его опознали лишь по мизинцу, простреленному на дуэли с Якубовичем. Через неделю, узнав о гибели миссии, русский консул направил в Тифлис рапорт наместнику на Кавказе И.Ф.Паскевичу. В феврале тот же Паскевич получил известие и от персидского чиновника, жившего в Тифлисе, Мирзы-Салеха.
