Красавицы не умирают - Людмила Третьякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверное, сердце женщины противоречит законам природы: оно не взрослеет и не стареет. В нем от рождения заключено сокровенное знание о своем предназначении — любить. И без учителей и подсказок оно не может спутать это чувство ни с каким другим.
...Грибоедов уже давно отметил свое тридцатилетие и все это время был, пожалуй, рад, что, оставаясь холостяком, сохранил свободу. Женитьба? Ветрены, мелочны, глупы, тщеславны — список пороков, обнаруженных им у дамского пола, можно было продолжить. Тех, в кого он влюблялся, любую из героинь своих романов, Грибоедов не хотел бы назвать женою. Вместе с тем зрело смутное желание встретить такую женщину, любовь к которой заставила бы его покончить с затянувшимся холостячеством. Но шло время — и он сознавал, как призрачна его мечта. Не суждено, наверное...
Когда он понял, в ком его надежда, то испугался. Нина! Испугался ее юности, чистоты, ее тихих глаз. «Мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений, вновь бросаться в новую жизнь?» Он суеверно отгонял от себя мысль о возможном счастье, исступленно желая его: «Это теперь так светло и отрадно, а впереди так темно! Неопределенно!»
Но запруда прорвана... Теперь эта девочка держит в руках его жизнь. Если она скажет «нет» — тогда он знает, что надо делать.
Приехав к Чавчавадзе, Грибоедов обратился к Нине непривычно сурово, сказав быстро: «Пойдемте в сад. Мне надобно сказать вам что-то важное». В аллеях, залитых лунным светом, отступил в тень, чтобы девушка не видела его изменившегося лица.
— Нина, я люблю вас!
— И я вас. Уже давно.
Сережа Ермолов, узнав, что скоро быть свадьбе, чуть не заплакал. Друзьям же говорил, что более не думает о Нине, а перед самым венчанием прибежал в их дом и срывающимся голосом сказал, что одного желает ей: счастья на всю жизнь.
Бракосочетание Нины и Грибоедова вызвало не только в Тифлисе, но и в обеих столицах российских живейший интерес. Оно казалось внезапным и оттого еще более романтичным. Собственно, так оно и было: 16 июля Грибоедов сделал Нине предложение, а на 22 августа была назначена свадьба.
«...Очень меня ошеломило такое известие о том, что Грибоедов женится. Его будущая жена — молодая шестнадцати лет княжна Нина Чавчавадзе: она очень любезна, очень красива и прекрасно образованна», — пишет Карл Аделунг, второй секретарь посольства Грибоедова, впоследствии погибший вместе с ним.
«Весь Тифлис проявляет живейшее сочувствие к этому союзу, — читаем в частном письме. — Он любим и уважаем всеми без исключения: она же очень милое, доброе создание, почти ребенок, так как ей только что исполнилось 16 лет».
Были и скептики. Женитьба много повидавшего человека, которому за тридцать, на юной Нине у знакомого Грибоедова Н.Н.Муравьева-Карского не вызвала радостных чувств. Это супружество, как он полагал, «никогда не могло быть впоследствии времени счастливым по непостоянству мужа...».
Давнее знакомство с Грибоедовым, а более того, слухи о его громких историях, доходившие до Кавказа, рождали в Муравьеве-Карском сомнение: «Казалось мне, что он только искал иметь красивое и невинное создание подле себя для умножения своих наслаждений. Нина была отменно хороших правил, добра сердцем, прекрасна собою, веселого нрава, кроткая, послушная...»
Однако этого «впоследствии времени» не случилось. Семейная жизнь Грибоедовых вела счет не на годы, даже не на месяцы. Всего четырнадцать недель — с венчания до 9 декабря 1828 года, когда, оставив Нину в Тавризе, Грибоедов уехал в Тегеран, — вместило их короткое супружество. И самое безмятежное время, когда жизнь и счастье казались бесконечными, разумеется, выпало на первую свадебную неделю.
Из газеты «Тифлисские ведомости»:
«...1-й бал, или, лучше сказать, обед с танцами, дан был 24-го августа нашим полномочным министром в Персии А.С.Грибоедовым по случаю бракосочетания его с княжной Н.А.Чавчавадзе».
Следом бал в честь новобрачных устроил тифлисский военный губернатор Николай Мартьянович Синявин.
...Комнаты его большого дома были заполнены цветами. Звуки трубы возвещали о прибытии каждого гостя. К восьми часам все собрались. К этому времени перед домом губернатора на Александровской площади был устроен фейерверк. Его великолепие подпортил недавно прошедший дождь. Ракеты отсырели, и одна из них, так и не набрав высоты, упала в группу нарядных дам, вышедших полюбоваться огненными брызгами в вечернем небе. Тут были и переполох, и смятение. Все поспешили в дом. Однако это лишь способствовало оживлению и приподнятому настроению всех собравшихся.
Бал открыл полонезом сам хозяин дома в паре с новобрачной. Видевшие Нину вспоминали: «Она в тот вечер была восхитительна и могла бы быть признана красавицей даже и в Петербурге».
Кажется, в тот вечер веселились как никогда. Вальсы, кадрили, экосезы сменялись резвым котильоном. К общему восторгу на середине зала, в центре расступившейся нарядной толпы, молоденькие девушки-грузинки в национальных костюмах танцевали лезгинку.
Ужин окончился только в три часа ночи. Но никто не устал, не поехал домой спать. Бал в честь Нины и Александра окончился лишь тогда, когда «светозарное солнце уже блистало на высотах Кавказа...»
...Памятью к свадебным тифлисским торжествам, будучи уже в Тегеране, Грибоедов возвращался постоянно. В удушливой атмосфере, куда он попал, это было единственным спасением. Закрывал глаза: перед ним снова появлялась его маленькая княжна с золотым ободком на безымянном пальце. Он вспоминал мельчайшие подробности их венчания под сводами Сионского собора, оживленную разноголосицу свадебного стола.
Насколько Грибоедов был во власти недавних впечатлений, говорят его письма к Нине. На все он смотрит глазами человека, недавно ставшего обладателем прелестной юной женщины, человека, несказанно счастливого этим обладанием. Пышная свадьба какого-то восточного владыки, куда его пригласили, кажется невыносимо утомительной и отчетливее заставляет думать о своем.
«Свадьба наша, — пишет Александр Сергеевич жене, — была веселее, хотя ты не шахзадинская дочь и я не знатный человек. Помнишь, друг мой неоцененный, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренне мы с тобой сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя, и бабушка, и Прасковья Николаевна сидели на крыльце, а ты, душка, раскраснелась. Я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче».
Когда Грибоедов и Нина поженились, он требовал, чтобы она называла его «мой Сашенька». Лицо молоденькой жены вспыхивало, Нина смеялась, отрицательно качала головой, и самое большее, чего Александр Сергеевич смог добиться, чтобы из привычного сочетания «дядя Сандро» исчез хотя бы «дядя».
