Криппен - Джойн Бойн

— Этель, — сказал он. — Все в порядке?

— Все хорошо, Хоули, — ответила она, взяв себя в руки, и, оттолкнув Алека Хита, начала порывисто спускаться по лестнице.

Пока она уходила, Алек сердито кривил губы.

— Этель, вернись. Давай договорим, — сказал он.

— Нет, спасибо, мистер Хит, — крикнула она, не оборачиваясь.

Хоули уставился на Алека, не понимая, что произошло, но молодой человек не обращал на него никакого внимания.

— Приятно было познакомиться, — крикнула она ему. — Хоули, — прошептала затем тихо, — мне уже пора.

— Но, Этель, мы…

— Хоули, я ухожу, — упрямо сказала она.

Они с минуту пристально смотрели друг на друга, и ему захотелось схватить ее за руку и со всех ног убежать вдвоем подальше от Хиллдроп-креснт, 39.

— Конечно, — промолвил он, кивнув. — Простите. Мне очень жаль.

— Вы не виноваты, — сказала она, сняв пальто с вешалки. — Пожалуйста, попрощайтесь за меня с остальными. И спасибо за чудесный вечер.

— Этель, что мне вам сказать?

— Не говорите ничего, Хоули. Я должна идти.

Он подался вперед, желая облегчить душу, но по лестнице спустился Алек и остановился перед ними, не дав ни минуты побыть наедине.

— Увидимся завтра на работе, — пробормотал Хоули. Этель отворила дверь и исчезла, быстро закрыв ее за собой и оставив доктора Криппена одного, дрожащего от гнева и ненависти.

Понедельник — традиционно самый тяжелый день недели — в лавке выдался очень спокойным. Все утро Хоули просматривал счета вместе с мистером Маньоном, который, как ему показалось, был уже не жилец на этом свете. В последнее время он еще больше сгорбился и одряхлел: очевидно, ему с трудом давались даже простейшие арифметические действия. Хотя Маньон ходил теперь в магазин лишь два раза в неделю — утром в понедельник и вечером в пятницу, — Криппен старался сообщать старику даже о самых незначительных происшествиях. Делал это из уважения к нему. Раз уж его умственные способности начали слабеть, рано или поздно ослабеет и весь организм, и Хоули как врачу хотелось это предотвратить.

— Доходы растут, Криппен, — сказал мистер Маньон, проводя костлявым пальцем вдоль колонки цифр.

— Нет, сэр. Снижаются, — возразил тот. — Впрочем, не сильно. И сегодня был трудный день.

— Гм-м, — проворчал Маньон, досадуя на то, что больше не видит разницы. — А как работает новенькая? Есть от нее хоть какой-то прок?

— Новенькая? — смущенно переспросил Хоули. — Но мы же никого не нанимали.

— Вон та, — произнес старик, подняв трость и махнув ею куда-то в сторону Этель, обслуживавшей посетителя за прилавком.

— Вы имеете в виду Этель? — спросил Хоули. — Я хотел сказать, мисс Ле-Нев. Но она ведь не новенькая, сэр. Работает здесь уже два с половиной года.

— Если б тебе было семьдесят восемь лет и ты потратил шестьдесят два из них на свое дело, она показалась бы тебе совсем новенькой, — парировал мистер Маньон, покосившись на девушку, но обрадовавшись, что нашел хорошее оправдание для своей забывчивости.

— Безусловно, — согласился Хоули.

Мистер Маньон встал и собрал вещи, а Хоули тем временем спрятал гроссбух и банковские книжки.

— Что у тебя с глазом? — спросил хозяин через минуту.

— Простите?

— С глазом, Криппен. Что с ним?

Хоули поднес палец к глубокому порезу над бровью и осторожно его коснулся.

— Смех и грех, — ответил он. — Встал посреди ночи и не разобрал дороги. Не успел опомниться, как стукнулся головой о дверь. Очень сильно поранился.

Маньон кивнул.

— Вечно с тобой что-то случается, Криппен, — сказал он. — Никогда не встречал подобного. Такое чувство, будто у тебя каждую неделю новый порез или синяк. Тебе нужно хорошо смотреть по сторонам. На что уж я слепой, а, наверно, меньше натыкаюсь на всякие углы.

Этель оглянулась, когда они шагали мимо нее к выходу, и вежливо пожелала хозяину всего доброго. После того как Хоули вернулся, она ничего не сказала и даже не взглянула на него: Хоули задумался, не обидел ли ее чем-нибудь. С самого утра девушка молчала, отвечая, конечно, на его вопросы, однако не заводя разговор сама. Хоули мучительно старался вспомнить, чем мог ее расстроить, но на ум ничего не приходило. С той злополучной годовщины свадьбы прошло уже больше месяца, и отношения между ними оставались натянутыми. Они так сильно привязались друг к другу, что им стало трудно общаться просто как друзьям. Если б он только не был женат на Коре, то, наверное, мог бы признаться Этель в своих чувствах — чувствах, которые, по его убеждению, были взаимными. Но Хоули состоял в браке, они оба об этом знали, и не хотел оскорбить ее каким-нибудь непристойным предложением при нынешнем положении вещей.

Он дождался конца рабочего дня, когда магазин опустел, а дверь заперли, и лишь после этого вновь попытался завести с ней разговор.

— Понедельник — день тяжелый, — начал он с поговорки. — Возможно, эта неделя будет тяжелее, чем прошлая. — Хоули взглянул на Этель, но та просто кивнула, промолчав. Он вздохнул: — Этель?

Она обернулась:

— Да, Хоули?

— Я говорю, возможно, эта неделя будет…

— Да, я слышала. Извините, задумалась. Да, возможно, так оно и будет.

— Вы на что-то сердитесь?

— Что?

— Этель, вы сердитесь. Сегодня вы и парой слов со мной не обмолвились. Что случилось? Я что-нибудь не так сделал? Что-то сказал?

Она отделалась смехом:

— Разумеется, нет, не говорите глупостей. Что бы вы могли такого сделать?

— Не знаю — потому и спрашиваю.

— Пустое, Хоули. Не обращайте внимания. Просто у меня много хлопот.

Он кивнул и отстал, но в конце концов не вынес молчания, обошел прилавок и встал перед ней.

— Скажите мне, — произнес он. — В чем дело?

— Хоули, я…

— Этель, я считаю нас друзьями. Если вас что-нибудь беспокоит или расстраивает, вы должны мне в этом признаться, или я обижусь. Возможно, вы хотите поговорить о каких-нибудь неприятностях в своей семейной жизни?

— Меня волнует не моя семейная жизнь, — наконец сказала она, не в силах на него взглянуть.

— Не ваша? — смущенно спросил он. — Тогда чья же?

— А вы как думаете? Ваша, Хоули. Меня беспокоите вы.

Он рассмеялся.

— Я? — удивленно произнес. — Но почему, скажите на милость? Почему вы должны обо мне беспокоиться?

Она задумалась и потупила взгляд, на минуту закрыв глаза, а затем посмотрела ему прямо в лицо.

— Хоули, минуту назад вы сказали, что считаете нас друзьями.

— Да, считаю.

— И я, конечно, тоже. И вы сказали, если есть какая-то неприятность, я должна вам о ней рассказать. Так вот, я чувствую то же самое по отношению к вам. — Он уставился на нее, не понимая, к чему она клонит. — Хоули, — наконец сказала она. — Что у вас с лицом?

Сердце у него екнуло, и он отвел взгляд, закусив губу. Ему не хотелось говорить на эту тему.

— С лицом? — переспросил он. — Ну и что с ним не так?

— Я говорю о вашем глазе, Хоули. Нет, не отходите от меня, — сказала она, взяв его за руку. — Я хочу, чтобы вы рассказали. У вас над глазом глубокая рана. Наверно, ужасно больно. Удивляюсь, что вам не пришлось накладывать швы.

— Я врач, Этель.

— Как это случилось?

— Смех и грех. Проснулся ночью и…

— Нет, — твердо сказала Этель, — я уже слышала, как вы говорили это мистеру Маньону, но извините, просто не в силах в это поверить. Человек, конечно, может стукнуться о дверь один раз в жизни, но с вами это случается слишком часто. Вы постоянно приходите на работу в синяках и ссадинах. Говорите, что стукнулись о дверь или упали с лестницы. Открывали бутылку вина, и пробка угодила вам в глаз. Вас сбил экипаж, и вы так сильно ушиблись, что теперь еле ходите. Одно из двух: либо вы самый невезучий человек в Англии, либо за всем этим стоит что-то другое. И я хочу об этом знать. Я не мистер Маньон — мне нужна правда.

Хоули облизнул губы. Они видел в ее глазах заботу и за это ее любил.

— Право же, — наконец сказал он. — У вас разыгралась фантазия. Просто я неуклюжий.

— Это она, да? — произнесла Этель, решившись высказать свои мысли вслух. — Это делает она.

— Она? Кто?

— Ваша жена, Хоули. Эта мегера, на которой вы женаты.

— Этель, я…

— Извините, Хоули. Мне очень не хочется говорить подобные вещи или употреблять такие слова, но других, увы, нет. Я видела, как она с вами обращается. Слышала, как она с вами говорит. И я не верю, что на этом все и заканчивается. Она бьет вас, да? Обходится с вами как с уличным псом, а вы безропотно все сносите.

— Этель, это не так. Она расстраивается, она…

— Расстраивается? — закричала она, расстроившись сама. — Уверена, что расстраиваетесь как раз вы, но ведь вы же не избиваете ее до полусмерти?