Жизнь наверху - Джон Брэйн

Нора перегнулась ко мне через столик.

— По-моему, ты ему понравился, Джо.

— Кому?

— Нику, глупенький.

— Не думаю, чтобы ему кто-нибудь мог всерьез понравиться,— сказал я.

— А я сразу могу сказать, понравился ему человек или нет. Ник шагает далеко и быстро, и ему нужны подходящие люди. Он не так уж глуп, чтобы делать все самому. Ему нужны подходящие люди, и он готов платить им по высшей ставке. Он справедлив, великодушен, но если кто-то не оправдает его доверия…

— Я знаю. Он абсолютно безжалостен. Все это я уже слышал. Ты, видимо, немало размышляла, пытаясь его понять. Ты и сама не отказалась бы работать с ним, не так ли?

К моему удивлению, она смутилась. Это очень ей не шло: глаза ее сразу как-то вылезали из орбит и становились жесткими, румянец — искусственным, платье с глубоким вырезом — вульгарным.

— Он предлагал мне работу. Но это была подачка. Должность была уж очень ничтожная. Он перестал бы меня уважать, если бы я согласилась. Место было без всяких перспектив.— В голосе ее послышались пронзительные нотки.— А мне приходится думать о таких вещах. Я вынуждена сама о себе заботиться. Ведь никто больше не станет этим заниматься. Муж мой, например, никогда обо мне не заботился. Да и мой отец тоже…

Она помолчала, затем, видимо овладев собой, продолжала:

— Джо, так больше продолжаться не может: нельзя тебе целый день шататься по квартире и только и делать, что пить. Меня не интересует, сколько у тебя денег, но все равно навеки их не хватит. Внезапно деньги приходят к концу, и тогда человек вынужден работать, просто чтобы не умереть с голоду. И приходится браться за любую работу, от которой все отказываются. Думаешь, Ник заинтересовался бы тобой, если б знал, что тебе нужна работа? Он бы сразу учуял, что ты нуждаешься, вспомнил бы, что куда-то опаздывает, повернулся бы к тебе спиной и был таков. Почему, как ты полагаешь, я так старалась устроить этот завтрак? Ты думаешь, это было легко? А знаешь, сколько это потребовало всяких уловок, сколько звонков по телефону, ожиданий, настойчивости? Ты думаешь, мне приятно просить об одолжении? Приятно?

И тут мне вдруг вспомнилась другая фигурка из набора Гарри — уже не горожанин, а сидящая женщина. На сидящей женщине была плиссированная юбка, и она прижимала к груди сумочку. Под полосатым джемпером отчетливо проступали острые груди, и выражение лица у нее было совсем как сейчас у Норы — довольно злое. У нее не было подставки, потому что она ей не требовалась. Но, как и горожанин, она не могла передвигаться сама, как, впрочем, не мог и я. Некая рука толкнула меня в ее объятия; некая рука оттолкнула меня от моего сына. И как бы ни назвал я руку, которая двигала Норой, как бы ни назвал я руку, которая двигала мной, это была не любовь.

— Джо,— сказала Нора,— ты меня не слушаешь.

— Я думал.

— Ты позвонишь ему завтра?

— Позвоню, если смогу,— сказал я.

— Пойми, Джо: когда Ник говорит, чтобы ему позвонили завтра, значит, надо позвонить завтра. Если ты этого не сделаешь, можешь не звонить ему вообще. Он вычеркнет тебя из списка своих знакомых.

— Это будет ужасно,— сказал я.— Я никогда не оправлюсь от такого удара.

— Неужели ты не хочешь получить работу?

— Мне еще никто ничего не предложил.

— Уже предложили, глупенький. Завтра Ник попросит тебя зайти к нему в контору и сдаст тебя кому-нибудь с рук на руки; отстукают две-три бумажки, и ты будешь устроен. Вот как он действует.

— Я не смогу встретиться с ним завтра. Я уезжаю в Капую.

— Ты уезжаешь в Капую?

— Ведь мы, кажется, так называем Уорли?

— Тут что-то не так,— сказала она. Она выпрямилась, словно ожидая оглашения приговора.— Я бы предпочла, чтобы ты сказал мне все напрямик. Я обещаю, Джо, что сцен не будет.

— Да для сцен, собственно, и повода нет,— сказал я.— Гарри сбежал из школы. Он хочет меня видеть. Вот и все.

— И ты должен немедленно ехать? Этого нельзя отложить хотя бы на один день?

— Мне следовало поехать еще два дня назад,— сказал я.— Не удивлюсь, если теперь он уже не пожелает меня видеть. Несчастный мальчишка…— Я прикрыл рукой глаза.

Она взяла мою руку и отвела ее от глаз.

— Нечего стыдиться,— сказала она.— Я еще ни разу не видела, чтобы ты плакал. Для меня это не слабость, Джо. Ведь я плакала без тебя. Каждую ночь плакала, после того как уехала из Капуи. Но тогда я принималась мечтать о том, как мы заживем вместе, когда ты приедешь ко мне, и слезы высыхали.— Она похлопала рукой по розовой скатерти на столе.— И вот это тоже было в моих мечтах. Мне всегда нравилось это место. Сама не знаю почему. Я ведь могла бы завтракать здесь и раньше, но никогда этого не делала. Я приберегала это для какого-то особого случая.— Она окинула взглядом комнату.— Этот розовый свет, эти ковры, эти розовые стены… словно ты в коробке из-под дорогого шоколада. Здесь слишком хорошо для делового завтрака. Когда Ник предложил позавтракать здесь, я сочла это хорошим предзнаменованием. Хорошим предзнаменованием. И все шло так гладко…

— Да все и идет гладко,— сказал я.

— Нет, мой дорогой. Закажи мне еще коньяку.

Я поманил официанта. Заказав коньяк, я сжал ее руки.

— Я вернусь,— сказал я.— Ведь ты же сама хотела, чтобы я поехал в Капую!

— Ну как ты не понимаешь,— печально промолвила она.— Ведь я хотела, чтобы ты поехал, когда будет подходящее время. А сейчас время самое неподходящее.

— Но ведь Гарри еще совсем маленький,— умоляюще сказал я.— Я его отец. Я должен поехать.

— Но ты и отец Барбары тоже,— сказала она.— Я ведь знаю, как ты к ней относишься. Ты разговариваешь во сне, Джо. Ты выкрикиваешь ее имя во сне, но никогда не произносишь наяву.

— Барбара не…— начал было я и осекся.

Она покачала головой.

— Не так близка тебе? Неправда, Джо. Она тебе гораздо ближе, чем Гарри. И значит она для тебя гораздо больше, чем работа у Ника, гораздо больше, чем я. Или чем наши будущие дети.— Она рассмеялась.— Эрлз-Коурт, Глочестерское шоссе. Южный Кенсингтон… Они еще не родились, наши дети.— Она тихонько оттолкнула мою руку.— Поезжай-ка ты лучше к своим детям, Джо,— сказала она.

— Нора,— пробормотал я.— Я скажу тебе всю правду. Все обстоит совсем не так, как ты думаешь…— Я умолк. Время сказать ей правду прошло: сейчас эта правда могла лишь непоправимо ранить ее гордость.

— Не говори ничего больше, дорогой,— сказала Нора.— И не волнуйся обо мне. Никаких глупостей я не наделаю.

— Я люблю тебя,— сказал я.

— И я тебя люблю,— сказала она.— От этого мне, конечно, не легче.

— Нора,— сказал я.— Я не хочу, чтобы наши отношения так кончились. Я позвоню сегодня вечером по телефону…

— Я же просила тебя не беспокоиться,— сказала она.— Я выхожу из игры. Я видела твое лицо, когда упомянула имя Барбары. Этого с меня довольно, мой дорогой. С этим соперничать я не могу.

Когда я налил коньяку в рюмки, она чокнулась со мной.

— Желаю тебе приятно провести время в Капуе,— сказала она.

— Я вернусь,— сказал я.

— Из Капуи не возвращаются,— сказала она.

26

— Если ты не объяснишь мне, в чем дело, зачем же мне было приезжать?

Я окинул взглядом комнату в поисках пепельницы и уже в пятый раз с девяти часов вечера потушил сигарету, раздавив ее каблуком.

— Лучше бы ты ушел,— сказал Гарри. И он натянул одеяло на голову.

— Это твоя комната,— сказал я.

Я неловко поерзал на стуле, который, садясь, придвинул к его кровати, и снова меня поразила мысль, что это самая неуютная комната в доме — пожалуй, не многим лучше той, где я жил мальчишкой. И кучка окурков на черном линолеуме никак не делала ее привлекательной. Я осторожно потянул за одеяло. Гарри отвернулся.

— Почему ты не можешь оставить меня в покое?

— Ты же сам просил, чтобы я приехал.

— Это было три дня назад.

— Не говори этого больше, прошу тебя, Гарри.

Он сел в постели.

— Я думал, что ты здесь, когда вернулся домой,— сказал он.— Никто не говорил мне, что ты уехал. Никто вообще мне ничего не говорит. А потом бабушка сказала, что собирается в Лондон, и я попросил ее передать тебе, чтобы ты приехал. А ты все не приезжал.

— Но ведь я же здесь,— сказал я.

Я хотел было взять его руку.

— Пусти меня,— сказал он.— Я знаю, почему ты не приезжал.— Лицо его сморщилось, словно ему стало больно от груза этих знаний, предназначенных для взрослых.— Я слышал, как мама говорила с бабушкой. Она сказала, что эта самая Хаксли схватила тебя и держит, как в тисках. Она сказала, что ты живешь с ней…

— Ты не должен слушать то, что не предназначается для твоих ушей,— сказал я.

— И потом, ты спал в моей комнате. Я спросил маму, правда это или нет, а она сказала — нет. Я спрашивал ее, когда был здесь на каникулах, и она сказала, что ты у меня не спал. А я знаю, что спал, потому что мой коврик прожжен сигаретой.