Бремя выбора (Повесть о Владимире Загорском) - Иван Щеголихин

— Они были настолько уверены в своей победе, — говорил между тем Покровский, — что заготовили уже приказы и постановления. Вот о чем говорилось в приказе номер один: «Все борющиеся с оружием в руках или каким-либо другим способом против отрядов, застав или дозоров Добровольческой армии подлежат немедленному расстрелу, не сдавшихся в начале столкновения или после соответствующего предупреждения в плен не брать».

Вот так! Захватили бы они Москву, пусть даже на полчаса, и расстреляли бы всех, кто протопился, а ее бы оставили, поскольку она ни сном ни духом не ведала, что это враг поднялся. Оставили бы ее — живи, дыши, радуйся, бесполезная, ни на что не годная. Из-за чекистов с ихними секретами.

И на фронт не пустили, и здесь не все говорят. Поводы на фронте — без тебя, победы в Москве — тоже. Правда, сейчас на фронте одни поражения, временные, но тем большая нужна твердость духа. В апреле она смирилась, уговорил ее Владимир Михайлович, так нет — и в сентябре не дают развернуться инициативе, житья нет, проще говоря. Ей уже семнадцать, а она все еще не участвует в делах исторического масштаба. Что же будет потом, когда ей стукнет тридцать? Или, хуже того, сорок? Что станет с цыпленком, который так и не проклюнет свою скорлупу?

— И это подлое дело творилось в дни нашего величайшего напряжения, — продолжал Покровский, — когда рабочий класс Москвы, голодный, смертельно усталый, мужественно ковал победу. Мы валились с ног, у нас не было свободной минуты…

Да, у нее не было свободной минуты, но ведь если бы ей сказали, если бы ее бросили на ликвидацию заговора, она бы все дела отодвинула и ринулась в самую гущу. «А теперь вот сижу, ушами развожу и коплю обиду». И некому про нее сказать, не каждый поймет. Разве вот только один Владимир Михайлович.

Но его нет. До самого звонка он мелькал здесь, здоровался с товарищами, улыбался, а потом вдруг исчез. Куда, спрашивается?

Надо сказать, заявить самому Феликсу Эдмундовичу при случае. Появится он в МК, и она все ему выложит: не доверяете, отстраняетесь от передовых товарищей и вообще много на себя берете. Что он скажет в ответ?

Утешительное что-нибудь — спасибо, мол, мы вам верим, на вас надеемся.

А что скажет ей Владимир Михайлович, «которого нет», — добавила она с укором. Если бы он был, так все равно сидел бы не рядом с ней, а в президиуме. Но этим факт общения не отменяется, она бы послала ему свое недовольство в президиум — взглядом, он бы ответил ей так же молча, взглядом: «Думай, Аня, диалектически», и она бы расшифровала его взорограмму. Как?

Настоящий марксист, товарищ Аня, должен самостоятельно разбираться в любой неожиданно возникшей ситуации. В этом и заключается творческий подход к действительности. Истина всегда конкретна. У ЧК своя работа, у МК своя и у РККА тоже. А общая цель одна. Не может каждый участвовать во всех делах, нельзя объять необъятное, надо делать то, что ты должен.

Стоило ей так подумать, и стало спокойнее. Аня оглядела впереди сидящих, покосилась по сторонам. В зале полным-полно. И почти всех она знает, отрадно. Встречались либо здесь, в МК, либо по районам. Слушают внимательно, сумрачно. Худые, желтые от слабого электричества лица подняты к докладчику. Много женщин. Вон сидит Мария Волкова, у нее интересная биография, таких Аня всегда ставит в пример. Работала на Трехгорной мануфактуре, бастовала, потом ее выдвинули в Московский губком, потом воевала на Восточном фронте, оттуда ее прислали учиться в Коммунистический университет. Она рассказывала Ане, какие у них там товарищи собрались замечательные со всей России. Направили их по рекомендациям губкомов и губисполкомов. Через месяц, в октябре, у них первый выпуск, поедут по деревням выполнять решение Восьмого съезда о союзе с середняком. Крестьяне трудный народ, индивидуалисты, не то что рабочие, к ним особый подход нужен. Всякое принуждение должно быть па базе убеждения, поэтому надо много знать и уметь говорить, очень важно донести мысль убедительным словом, все должны быть хорошими ораторами. Сегодня перед собранием она возмущалась выступлением Троцкого в «Метрополе» — легче оставить Москву, чем Тулу. Надо же такое сказануть! А когда в зале зашумели, он еще и добавил: «Товарищи москвичи, не беспокойтесь, мы вас вывезем». Сказал как о дело уже решенном. Вот и весь его огонь ораторский — баламутить людей.

На собрание в МК они пришли дружной группой, человек десять. На одной из девушек Аня увидела веревочные тапочки, связанные так искусно, что хоть фасон снимай. А ведь уже холодно, сентябрь на исходе. С ними вместе и Николай Николаевич Кропотов, преподаватель, старый партиец. Похож на Чехова, такая же бородка, пенсне, мягкое выражение лица. Вместе с Аней он как-то выступал на молодежном собрании, вдохновился и начал читать свои стихи, написанные еще в прошлом веке, когда он был студентом юридического: «Смелый вызов бросаю грядущей судьбе, и погибнуть готов в непосильной борьбе, и не страшны мне темные силы…»

Вон сидит Бухарин, тоже старый, но одержим левизной, как юноша. Вон Мальков, комендант Кремля. Стек-лов, редактор «Известий». Партийные публицисты Ярославский, Ольминский. Есть и товарищи с фронтов. Вон сидит Сафонов, старейший большевик, имел четыре года каторги, бежал. Член Реввоенсовета Второй армии. Назначили его в Тамбовский укрепрайон, вчера он зашел в МК попрощаться перед отъездом, а Владимир Михайлович говорит: «Задержитесь на денек, Александр Кононович, завтра у нас важное собрание, возможно, будет Ильич». Послушался.

Есть в зале и незнакомые. Внимание Ани привлекла молодая женщина, худенькая, с пухлыми губами, беременная. Ей рожать пора, а она все-таки пришла сюда. Хорошо еще, не одна, с мужем. Смуглый, с пышными уса-ми командир в новых ремнях. Обеими руками держит ее руку и легонько гладит, как замерзшего птенчика.

А вон и Кваш сидит впереди, через ряд, рот раскрыл, доклад слушает. Он-то наверняка знает, где Владимир Михайлович, сейчас у них в Бюро субботников дела невпроворот, сегодня уже четверг. Аня уставилась взглядом в затылок Кваша, заставляя его обернуться, выждала с минуту, но тот сидел и ухом не вел. Аня усилила свой магнетический, как ей думалось, взгляд, и Кваш завертел вскоре головой, чего и следовало ожидать, налево посмотрел, направо, ну и обернулся, конечно. Увидел Аню, обрадовался, как будто не она его повернула, а он ее сам нашел, брови взметнул до самых волос и просипел:

— Где Владимир Михайлович?

Он что, решил ее передразнивать?

— Будет ко второму вопросу, — ответила Аня уверенно.

Как-никак, она ветеран МК, с января здесь работает, а Кваш прибыл в Москву недавно с «товарищами с Украины». Следовало бы их называть просто беженцами, но неловко, они там натерпелись всякого, и потому их щадят. Хотя настоящие твердокаменные большевики остались там, ушли в подполье или на фронт против Деникина. На одном из заседаний МК зашел разговор об этих прибывших товарищах, выяснилось, что по районам к ним относятся с прохладцей, а кое-где просто третируют, не мешало бы, как полагают некоторые, поднять их авторитет. Владимир Михайлович тогда сказал: «Надо сознаться, что в большинстве случаев они такого отношения сами заслуживают. Если к вам приходят люди и, вместо того чтобы говорить о работе, требуют, чтобы им дали автомобиль для перевозки вещей с вокзала, кожаную тужурку и работу предоставили непременно в ЧК, то понятно, такие люди не могут внушать доверия».

Кваш пришел с котомкой, в ней все его имущество, автомобилей не просил и в ЧК не рвался, сказал только: «Согласен на любую работу, какую вы мне доверите». «Нам нужен организатор, умеющий говорить и способный к любому физическому труду». «Я такой и есть», — скачал Кваш, забыв о скромности, хотя потом оказалось, что кроме владения языком и лопатой у него есть еще десяток других, не менее важных качеств. Владимир Михайлович взял его в Бюро субботников и не пожалел, что Деникин пригнал ему с Украины такого расторопного я толкового помощника. Кваш сам пылал и других зажигал на субботниках, хватался за работу первым, наладив дело в одном месте, мчался в другое, подбадривал шуткой, запевал песню, выносил благодарности от имени народа и революции, а в перерыве между субботниками носился по фабрикам и заводам, по станциям и пристаням, выискивая, где быстрее можно поставить на колеса вагоны, перетащить паровоз с кладбища на пути, поднять заброшенный паровой котел, запустить проржавленный станок, навести крышу из чего придется над важным цехом. И не забывал припевку: «А в субботу, а в субботу мы не ходим на работу, а суббота у нас каждый день». Собирая рабочих на ремонт артиллерийских орудий и броневиков, на погрузку снарядов и патронов. Созывал подростков па легкий труд — протирать керосином и смазывать шрапнельные стаканы. Число участников великого почина росло с каждой субботой, а с ними и Кваш вырастал в глазах окружающих и успел так привязаться к Загорскому, что и жить без него не может, — «где-е Владимир Михайлович?».