Корпорации «Винтерленд» - Алан Глинн

Но секундные стрелки тикают, и Болджер начинает подозревать, что ничего не произойдет. Ему начинает казаться, что взрывоопасные «Фрэнк» и «авария» так и останутся на дне отцовского сознания невзорвавшимися.

— Отец?

— Они в шкафу, ты слышишь, кусок дерьма? Я же сказал.

Болджер вздыхает. Он покорно откидывается на спинку кресла. Его терпение на исходе.

— Кто они, отец?

— Парашютисты.

Слово произносится так громко, с таким значением и таким отчаянием, что Болджер начинает всерьез тревожиться. Но что он может?

Примерно через двадцать минут, которые по большей части проходят в молчании, он встает. Прощается, пытаясь сделать вид, что все нормально. По пути от окна до двери, ведущей в коридор, старается не смотреть старикам в глаза.

Он шагает по коридору к приемному покою, расстроенный и смятенный, и вдруг слышит, что кто-то зовет его по имени.

— Здравствуйте, Джина, входите.

Клер Флинн ждет Джину у открытой двери. Впускает ее в узкий коридор. Из него женщины попадают в гостиную. Клер берет куртку Джины, приглашает ее присесть, предлагает ей чай, кофе. Все очень официально и нескладно. Из другой части дома доносятся голоса — детские голоса. Наверное, девочки?

— Честно говоря, весь день пью кофе, — отвечает Джина. — Можно воды?

— Конечно.

Клер удаляется. Джина опускается в кресло и оглядывается. Симпатичная комната: деревянные полы, камин под старину, низкий столик и очень удобная кожаная мебель — диван и два кресла. К тому же сразу видно, что в доме есть дети. На полу несколько кресел-мешков, в нише — книжные полки, в углу — домашний кинотеатр. На первый взгляд в коллекции преобладают диски с пиксаровскими и диснеевскими названиями.

Двустворчатая дверь ведет в соседнюю комнату, но она закрыта.

Клер возвращается: в одной руке стакан воды, в другой — чашка чая. Джина протягивает руку и берет воду. Клер отходит, присаживается на диван, устраивается в уголочке, поставив чашку на край.

— Итак, — произносит она.

Джина кивает и легонько улыбается. Делает глоток. Только сейчас ей удается рассмотреть Клер Флинн. Наверное, ей столько же лет, сколько Джине, но выглядит она немного старше. Возможно; из-за чуточку большей серьезности и зрелости, которые связаны — тут Джина может только предполагать — с браком и детьми? А теперь еще со вдовством? Очень даже может быть. Как бы там ни было, она рыжая, бледная, веснушчатая и зеленоглазая. Исключительная внешность. Джина готова биться об заклад: одна из дочерей ее точно унаследовала. Дермот Флинн, насколько помнится, хотя вспоминать об этом неприятно, был довольно бесцветный и невыразительный.

— Спасибо, что согласились встретиться, — говорит она.

— Честно говоря, после того, что вы сказали, у меня уже не оставалось выбора.

Джина кивает:

— Я сочувствую вашей утрате. Примите мои соболезнования.

Она ненавидит эту фразу: ненавидит произносить сама, ненавидит, когда ее произносят другие, но это барьер, через который нужно перемахнуть.

— Спасибо.

— Как ваши девочки?

— Нормально. Они, по правде говоря, еще не поняли. Я стараюсь, чтобы у них все шло в обычном режиме. Пока получалось. Но завтра отпевание. А потом похороны. А что потом, не знаю. Но думаю, что будет трудно.

— Конечно.

Повисает неловкая пауза.

Наконец Клер говорит:

— Я сожалею о том, что случилось с вашим братом.

Джина утыкается в стакан.

— Спасибо, — говорит она. — Я так и не смирилась с этой утратой. Даже не начинала. Дело в том, что, как только это случилось, мной овладело жуткое подозрение, о котором я заикнулась по телефону. Теперь это больше чем подозрение, намного больше. Поэтому-то я и решила с вами поговорить. — Она поднимает голову. — Но я забегаю вперед. Давайте я сначала все по порядку объясню.

Клер согласно кивает. Она обхватывает кружку руками и держит ее перед собой.

Джина автоматически проделывает то же самое со стаканом воды, потом замечает и меняет позу.

Она рассказывает.

Она выдает отредактированную версию того, что рассказала Софи, — только со смещенными акцентами. Марка Гриффина и Пэдди Нортона она из повествования выкидывает, как и большую часть вчерашнего вечера. Сосредоточивается на Терри Стэке, на двух Ноэлях, на Фитце, на Би-си-эм. Вот ключевые моменты, вот контекст.

— Понимаете, Клер, — завершает она, — я не знаю. Если у вас есть основания для подозрений, пусть самые мизерные, мы можем добраться до сути.

Клер протягивает руку с кружкой вперед и ставит чай, все так же нетронутый, на низкий столик. Потом она распрямляется. В глазах у нее появляются слезы. Она издает звук, похожий на первобытный вой, и вот уже она рыдает.

Джина сидит и смотрит. Чувствует себя кошмарно, но понимает, что помочь ничем не может. Свое сочувствие она выражает тем, что ничего не делает: ни лишних движений, ни фальшивых слов. Ей тоже безумно хочется присоединиться к Клер и поплакать, но она держится. Пьет воду, от избытка эмоций умудряется опустошить стакан за один присест и ставит его на столик.

В конце концов рыдания стихают. Из рукава свитера Клер достает платок, высмаркивается. Закончив, переводит взгляд на Джину:

— То, что вы рассказали… ужасно.

— Знаю.

— Я пытаюсь понять… неужели такие вещи действительно происходят? — Голос ее до сих пор подрагивает, но она старается унять эту дрожь. — Мне, конечно, сейчас не до скепсиса, но это же… ад кромешный.

Джина пожимает плечами, будто говоря ей: знаю, такая же фигня.

— Клер, — говорит она и подается немножко вперед, потому что куда еще идти ей с этим вопросом? — Ваш муж мертв. Нет ли у вас оснований предполагать, что это не был несчастный случай?

— Теперь есть, — сразу же отвечает Клер. — Без сомнения. — Она шире раскрывает глаза. — В свете того, что вы мне рассказали. Просто, видите ли, я думала… в общем, я сама не понимала, что я думала. Но держала при себе. И никому не говорила.

— Не говорили — чего?

— В последние две недели перед аварией, перед тем как… — она отмахивается от горя, — перед тем как Дермота не стало, он сделался сам не свой. Он странно вел себя, стал каким-то экзальтированным, отдалился, начал уклончиво разговаривать. Я даже было решила, что у него… я даже было решила, — повторяет она уже надтреснутым голосом, — что у него роман. Хотя это курам на смех. — Она издает смешок, быстрый и безрадостный, видимо, чтобы продемонстрировать, как смеются куры. — Джина, я Дермота любила, но он не из тех. Женщины пугали его. Он бы даже не знал, с чего начать. В общем, не важно. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что он чего-то боялся. И мучусь, потому что не смогла ему помочь. Потому что он не смог мне рассказать. А ведь мы все друг другу рассказывали…

— Чего боялся? — вмешивается Джина в попытке предвосхитить грядущую бурю эмоций.

— Не знаю. Господи. Если бы. Но…

— Да?

— Еще одна странность, хотя, может, я сейчас все валю в одну кучу… дело в том, что появились… — слово как будто не дается ей, — наличные. В коробке на дне шкафа с одеждой. Девяносто с чем-то тысяч евро. — Она делает паузу. — Я вчера их нашла. Еще я нашла ювелирные украшения: серьги и золотую цепочку. Все еще с чеком — дороже двух штук.

Это повисает в воздухе. Джина пытается как-то втиснуть эту информацию в таблицу ее собственных сведений.

Но не может.

— А что по поводу смерти, — произносит тогда она, — фактическое… хм…

— Тут тоже все странно, — отвечает Клер. — На первый взгляд он переходил дорогу и попал под машину. Но простите. Во-первых, что он там делал? В этом проулке? Он этой дорогой никогда не пользовался. Выходил оттуда на Бристол-Террас? Чтобы попасть домой? Это нелепо.

— Свидетели были?

— Нет, только водитель. Он сказал, что Дермот бежал. — Она останавливается. — Но зачем ему было бежать? Он никогда не бегал. Он вообще никогда не бегал.

— А что на работе? В Би-си-эм? Он не говорил ни про какие внештатные ситуации?

— Нет. Он о работе вообще не много рассказывал. Он там выполнял сугубо техническую работу. Болтали мы обычно о другом. Хотя…

— Что такое?

— Мне показалось, что в последний месяц или где-то так у него появилось много дополнительной работы. Вне офиса. На дому. — Она указывает на закрытую двустворчатую дверь. — Вон там.

Она встает с дивана, подходит к двери, открывает ее. Джина тоже поднимается.

— Тут раньше была столовая, — объясняет Клер. — Но мы сделали из нее кабинет. Для Дермота.

Они заходят.

Комнатка маленькая и захламленная. Везде книги, на полу — кипы журналов. Стол — старомодный секретер, над ним — плакат с какой-то выставки дизайна.

На столе ноутбук.

Джину оторопь берет от этого зрелища.