Моя жизнь - Мохандас Ганди

Я понимал, какая на мне лежит ответственность. Взяв меня на борт своего корабля, фирма «Дада Абдулла и K°» пошла на большой риск. Жизнь пассажиров, так же как и членов моей семьи, была в опасности.

Однако я ни в чем не был виноват. Я не побуждал никого из пассажиров ехать в Наталь. Я даже не знал их, когда они садились на пароход, да и теперь, за исключением своих родственников, едва ли знал по имени одного из сотни. Во время своего пребывания в Индии я не сказал о белых Наталя ничего нового по сравнению с тем, что уже говорил прежде в самом Натале. На все это у меня было множество доказательств. В своем выступлении на обеде я осуждал цивилизацию, продуктом, представителями и поборниками которой являлись белые в Натале. Я уже давно и много думал об этой цивилизации и теперь в своей речи высказал соображения по этому поводу перед собравшимся небольшим обществом. Капитан и остальные мои друзья терпеливо слушали меня и поняли мою речь именно в том смысле, который я хотел вложить в нее. Не знаю, произвела ли она на них должное впечатление. Впоследствии мне случалось беседовать только с капитаном и другими офицерами о западной цивилизации. В своей речи я утверждал, что западная цивилизация в отличие от восточной основана главным образом на насилии. Задававшие вопросы стремились поколебать мою убежденность в этом. Кто-то, кажется капитан, сказал:

— Допустим, белые осуществят свои угрозы; что вы тогда будете делать со своим принципом ненасилия?

На что я ответил:

— Надеюсь, господь даст мне мужество и разум, чтобы простить им и воздержаться от привлечения их к суду. Я не сержусь на них, а только скорблю по поводу их невежества и ограниченности. Я знаю, что они искренне верят, будто бы все, что они делают сейчас, справедливо и хорошо. У меня поэтому нет оснований сердиться на них.

Вопрошавший улыбнулся, возможно, недоверчиво. Дни тянулись уныло: когда кончится карантин, было все еще неизвестно. Начальник карантина говорил, что вопрос этот изъят из его компетенции и он сможет разрешить нам сойти на берег, только когда получит распоряжение от правительства.

Наконец, пассажирам и мне был предъявлен ультиматум.

Нам предлагали подчиниться, если нам дорога жизнь. В своем ответе мы настаивали на нашем праве сойти в Порт Натале и заявили о своем решении высадиться в Натале, чем бы это нам ни угрожало.

Через двадцать три дня было получено разрешение ввести пароходы в гавань и спустить пассажиров на берег.

III

Испытание

Итак, суда пришвартовались в гавани, а пассажиры начали сходить на берег. Но м-р Эскомб передал через капитана, что белые крайне озлоблены против меня и что моя жизнь в опасности, а потому лучше, чтобы я с семьей сошел на берег, когда стемнеет, и тогда управляющий портом м-р Татум проводит нас домой. Капитан передал мне это, и я решил последовать совету. Но не прошло и получаса, как к капитану явился м-р Лаутон и заявил:

— Если вы не возражаете, я хотел бы забрать м-ра Ганди с собой. Как юрисконсульт пароходной компании должен сказать, что вы не обязаны следовать указаниям м-ра Эскомба.

Затем он подошел ко мне и сказал примерно следующее:

— Если вы не боитесь, то я предложил бы, чтобы м-с Ганди с детьми поехала к м-ру Рустомджи, а мы пойдем вслед за ними пешком. Мне не хотелось бы, чтобы вы проникли в город ночью, словно вор, Я не думаю, чтобы вам угрожала какая-либо опасность. Теперь все успокоилось. Белые разошлись. Во всяком случае я убежден, что вам не нужно пробираться в город тайком.

Я охотно согласился. Жена с детьми благополучно отправилась к Рустомджи, а я с разрешения капитана сошел на берег вместе с Лаутоном. Дом Рустомджи находился на расстоянии около двух миль от порта.

Как только мы сошли на берег, какие-то мальчишки узнали меня и стали кричать: «Ганди! Ганди!» К ним присоединилось еще несколько, человек. Лаутон испугался, что соберется толпа, и подозвал рикшу. Я не любил пользоваться рикшей и впервые в жизни прибег к этому способу передвижения, но мальчишки не дали мне сесть. Они так испугали рикшу; что тот убежал. По мере того как мы шли дальше, толпа росла и, наконец, загородила нам дорогу. Лаутона оттеснили в сторону, а меня забросали камнями, осколками кирпичей и тухлыми яйцами. Кто-то стащил с моей головы тюрбан, меня стали бить. Я почувствовал себя дурно и попытался опереться на ограду дома, чтобы перевести дух. Но это было невозможно. Меня продолжали избивать. Случайно мимо проходила жена старшего полицейского офицера, знавшая меня. Эта смелая женщина пробралась сквозь толпу ко мне, раскрыла свой зонтик, хотя никакого солнца уже не было, и стала между мною и толпой. Это остановило разъяренную толпу, меня невозможно было достать, не задев м-с Александер.

Тем временем какой-то индийский юноша, видевший всю эту сцену, побежал в полицейский участок. Старший полицейский офицер, м-р Александер, послал полицейский отряд, чтобы окружить меня и в сохранности доставить к месту назначения. Отряд пришел как раз вовремя. Полицейский участок находился по дороге к дому Рустомджи. Когда мы дошли до участка, м-р Александер предложил мне укрыться там, Но я с благодарностью отклонил его предложение. «Они, наверное, успокоятся, когда поймут свою ошибку, — сказал я. — Я верю в их чувство справедливости». Под эскортом полиции, без дальнейших приключений я дошел до дома Рустомджи. Все — мое тело было покрыто синяками, но ссадин почти не было. Судовой врач Дади Зарджор тут же оказал мне необходимую медицинскую помощь.

В доме было тихо, но вокруг собралась толпа белых. Надвигалась ночь, а из толпы неслись крики: «Давайте сюда Ганди!» Предусмотрительный старший полицейский офицер уже прибыл к дому и старался образумить толпу не при помощи угроз, а вышучивая ее. Но все-таки он тревожился и послал сказать мне: «Если вы не хотите, чтобы вашей семье, а также дому и имуществу вашего друга нанесли ущерб, советую вам покинуть этот дом, переодевшись в чужое платье».

Таким образом, в один и тот же день я последовал двум совершенно противоположным советам. Когда опасность для жизни существовала только в воображении, м-р Лаутон посоветовал мне выступить открыто, и я принял его совет. Когда же опасность стала вполне реальной, другой друг дал мне совет прямо противоположный, и я его тоже принял. Почему я так поступил? Потому ли, что моя жизнь была в опасности, или потому, что я не хотел подвергать риску жизнь и имущество друга, жизнь жены и детей? И в каком из этих случаев поступил я правильно? Тогда ли, когда в первый раз вышел к толпе, или во второй раз, когда скрылся переодетый?