Моя жизнь - Мохандас Ганди

Но нет смысла судить о правильности или неправильности уже совершенных поступков. Необходимо разобраться во всем, чтобы по возможности извлечь урок на будущее. Трудно с уверенностью сказать, как тот или иной человек будет вести себя при определенных обстоятельствах. Но трудно и оценить человека по его поступкам, поскольку такая оценка не будет достаточно обоснованной.

Как бы то ни было, подготовка к побегу заставила меня забыть об ушибах. По предложению м-ра Александера я надел форму индийского полицейского, а голову обернул мадрасским шарфом так, чтобы он меня закрывал, как шлем. Один из двух сопровождавших меня агентов сыскной полиции переоделся индийским купцом и загримировался, чтобы быть похожим на индийца. Как был одет другой, я забыл. Тесным переулком мы пробрались в соседнюю лавку; через склад товаров, набитый джутовыми мешками, вышли на улицу и, проложив себе дорогу через толпу, подошли к экипажу, который уже ждал нас в конце улицы, В нем мы приехали в тот самый полицейский участок, где недавно мр Александер предлагал мне укрыться. Я был благодарен ему и агентам сыскной полиции.

В то время как я осуществлял свой побег, м-р Александер развлекал толпу песенкой:

Повесьте старого ГандиНа дикой яблоне!

Узнав, что мы благополучно добрались до полицейского участка, он преподнес эту новость толпе:

— Вашей жертве удалось улизнуть через соседнюю лавку.

— Расходитесь-ка лучше по домам!

Некоторые рассердились, другие засмеялись, а кое-кто просто не поверил ему:

— Ну хорошо, — сказал м-р Александер, — если вы мне не верите, выберите одного-двух представителей, и я разрешу им войти в дом: если они найдут там Ганди, я охотно его вам выдам. Но если Ганди там не окажется, вы должны разойтись. Ведь не собираетесь же вы разрушить дом Рустомджи или причинять беспокойство жене и детям Ганди?

Толпа послала своих представителей обыскать дом. Вскоре они вернулись и сказали, что никого не нашли. Толпа стала расходиться, наконец, большинство одобрительно высказывались о поведении старшего офицера, но некоторые ворчали и злились.

Ныне покойный м-р Чемберлен, бывший тогда министром колоний, телеграфировал правительству Наталя, предложив ему возбудить дело против лиц, участвовавших в нападении.

Мр Эскомб пригласил меня к себе и сказал:

— Поверьте, я очень сожалею обо всех, даже самых незначительных оскорблениях, нанесенных вам. Вы были вправе принять предложение м-ра Лаутона и пойти на риск, но я уверен, что если бы вы более благосклонно отнеслись к моим словам, то этой печальной истории не произошло бы. Если вы сможете опознать виновных, я готов арестовать их и привлечь к суду. М-р Чемберлен тоже хочет, чтобы я это сделал.

На это я ответил:

— Я не желаю возбуждать никакого дела. Вероятно, я и сумел бы опознать одного или двух виновных, но какая польза от того, что они будут наказаны? Кроме того, я считаю, что осуждать следует не тех, кто нападал на меня. Им сказали, будто я распространял в Индии неверные сведения относительно белых в Натале и оклеветал их. Они поверили этим сообщениям и не удивительно, что пришли в бешенство. Осуждать надо их руководителей и, прошу прощения, вас. Вам следовало бы должным образом направлять народ, а не верить агентству Рейтер, сообщившему, будто я позволил себе какие-то нападки. Я не собираюсь никого привлекать к суду и уверен, что когда эти люди узнают правду, то пожалеют о своем поведении.

— Не изложите ли вы все это в письменном виде? — спросил Эскомб. — Дело в том, что мне нужно ответить на телеграмму м-ру Чемберлену. Я не хочу, чтобы вы делали поспешные заявления. Можете, если хотите, посоветоваться с м-ром Лаутоном и другими друзьями, прежде чем примете окончательное решение. Должен признаться, однако, что если вы откажетесь от своего права привлечь виновных к суду, то в значительной степени поможете мне восстановить спокойствие и, кроме того, поднимете свой престиж.

— Благодарю вас, — сказал я. — Мне не надо ни с кем советоваться. Я принял решение до того, как пришел к вам. Я убежден, что не должен привлекать виновных к ответу, и готов тотчас изложить свое решение в письменном виде.

И я написал требуемое заявление.

IV

Спокойствие после бури

За мной пришли от Эскомба на третий день моего пребывания в полицейском участке. Для охраны прислали двух полицейских, хотя необходимости в этом уже не было.

В тот день, когда нам разрешили сойти на берег, сразу же после спуска желтого флага ко мне явился представитель газеты «Наталь адвертайзер», чтобы взять интервью. Он задал мне ряд вопросов, и своими ответами я сумел опровергнуть все выдвинутые против меня обвинения. Следуя совету сэра Фирузшаха Мехты, я произносил в Индии только предварительно написанные речи и сохранил их копии, как и копии всех моих статей. Я передал корреспонденту весь этот материал и доказал ему, что не говорил в Индии ничего такого, что не было бы сказано мною раньше в Южной Африке и в еще более резкой форме. Я доказал также, что совершенно непричастен к прибытию пассажиров на пароходах «Курлянд» и «Надери». Многие из прибывших жили здесь уже с давних пор, а большинство даже не собиралось оставаться в Натале, намереваясь отправиться в Трансвааль. В то время в Трансваале для людей, жаждущих разбогатеть, перспективы были заманчивее, чем в Натале, и индийцы предпочитали ехать туда.

Это интервью и мой отказ привлечь к суду лиц, напавших на меня, произвели такое сильное впечатление, что европейцы в Дурбане устыдились своего поведения. В печати признавалась моя невиновность и осуждалось нападение толпы. Таким образом, попытка линчевать меня в конечном счете пошла на пользу мне, т. е. моему делу. Этот инцидент поднял престиж индийской общины в Южной Африке и облегчил мне работу.

Дня через три-четыре я вернулся домой и вскоре вновь принялся за свои дела. Происшествие способствовало также расширению моей юридической практики. Хотя это и подняло престиж индийской общины, но расовая ненависть к индийцам усилилась. Убедившись, что индийцы способны мужественно бороться, белые увидели в этом опасность для себя. В Натальское законодательное собрание было внесено два законопроекта: один был направлен против индийских торговцев, другой устанавливал строгие ограничения иммиграции индийцев. Существовало особое постановление, принятое в результате борьбы за избирательные права, которое запрещало издание законов, направленных против индийцев как таковых. Это означало, что законы должны были быть одинаковыми для всех, независимо от цвета кожи и расовой принадлежности. Оба упомянутых законопроекта были составлены таким образом, что распространялись якобы на всех, но цель их была — ввести новые ограничения именно для индийского населения Наталя.