Босиком по лужам - Imanka

 — Не хочу, — я сжалась на постели, подтянув ноги к животу. Как когда-то. Только теперь болело не тело. С душой случились какие-то неприятности.

 — Хочешь. Давай разберемся вместе, чай не первый день замужем.

 — Право слово, ситуация не заслуживает того, чтобы ты о ней говорил.

 — Прошу тебя. Я не могу тупо трахать твое тело и видеть в глазах тоску.

 — А ты не смотри мне в глаза. Они тебе зачем? Разве тебе не понравилось?

 — Нет! Мне не понравилось! У трупа эмоций больше, чем у тебя!

 — Ого! Ты сегодня просто кладезь открытий. Сначала зоофилия, потом некрофилия. Боюсь думать, что будет дальше.

 — Маха, прекрати ерничать. Я серьезно. Ты здесь уже неделю. Я тут тебе все блага устроил, твою работу на других свалил, своих людей напряг. Ты приехала невменяемая. Я думал, что устала, перетрудилась, думал, что отдохнешь, опять расцветешь, а тебе только хуже становится. У тебя махровый депресняк...

 — А еще я сама с собой стала разговаривать, — доверительно шепнула ему на ухо.

 — Ефимова, ты рехнулась?! Что произошло? Тебя не было полтора месяца! Что произошло за это время?!

 Я медлила. Мне надо было выговорится. Хоть кому-то. Лишь бы этот человек не сказал лишнего, не осудил. Я так устала держать это в себе… Только молчи, Родечка, молчи, родненький…

 — У меня была шикарная ночь. Сначала он мне не понравился. Казался высокомерным, самовлюбленным идиотом. А потом мы гуляли по Москве, и он раскрывался, как цветок. Знаешь, есть такие, которые днем страшные, а ночью божественно красивы. Я такие на Азове видела, в Кирилловке. Он дурманил, манил. Утром я испугалась, что очарование ночи спадет. Но он был таким милым, домашним, таким родным. Волосы торчат в разные стороны, под глазами синяки. Если бы кто-нибудь увидел его без лоска, то... А потом... — я замолчала. Стало трудно дышать. У горла стоял комок.

 — За что тебя люблю Ефимова, так это за талант: только ты можешь мысль на одно простое предложение красиво размазать на полосный материал! Можно я переведу твою речь на русский? Он ночью проехал тебе по ушам, трахнул, а утром послал. Так?

 — Ну не совсем...

 — Так.

 — Ну не так, чтобы...

 — Так.

 — Да, ты прав.

 — Ну и дура.

 — Я знала, что ты меня любишь.

 — И чего ты сейчас сопли развесила, слезы льешь?

 — Понимаешь, в ту ночь со мной случилась странная вещь. Я как будто чувствовала то, что он пытается мне сказать. Знаешь, иногда делаешь что-то и сам с собой разговариваешь, или «беседуешь» с кем-то, разговор прокручиваешь, вопросы себе задаешь, сама ж на них отвечаешь? Такое же было со мной. Ну ты знаешь, у меня вечно в голове смысловой кавардак, профессия такая… А тут так четко голос его звучал. Он спрашивал. Я отвечала. Главное, в глаза ему смотреть.

 — Шизофрения? — нахмурился Родриго.

 — Нет. Не то. Я вопрос сама задаю, сама на него отвечаю. Но он знает, что я думаю, потому что сам задает мне этот вопрос и получает мой ответ… Бред какой-то! Я не так объяснила… Ты не поймешь. Не знаю… Понимаешь, я чувствовала его боль, его страх, чувствовала эйфорию, обиду, досаду. Он говорил, что такое бывает между близнецами. У его брата с ним примерно такая же связь. Он рассказывал, что тот его даже почувствовал на расстоянии, когда он в больницу попал, приехал, сидел у постели…

 — Как романтично! — перебил Родриго. — То есть ты нашла своего близнеца, переспала с ним, он тебя послал, и ты сейчас страдаешь? Индийские сценаристы нервно курят в сторонке.

 — Родриго!!! — я от негодования даже подскочила. — Это не моя депрессия! Это его депрессия! Вот что я пытаюсь тебе сказать!

 — Ефимова, ты спятила. У тебя от одиночества уже мозг опух! Тебе нормальный мужчина нужен. Не этот мифический близнец, который попользовал тебя и как презерватив в унитаз спустил, а нормальный! Тебе замуж пора. Ты столько работаешь, так мало отдыхаешь, что загремишь в «дурку» со своими голосами. Тебя надо беречь, опекать, и всячески о тебе заботиться. А ты взвалила все на свои плечи и прешь!

 Я сникла. Нечего даже думать, что Родриго на самом деле поможет. Да и не нужна мне от Родриго никакая помощь. Мне высказаться надо. Но то, что вырвалось случайно, заставило меня задуматься. Это не моя депрессия. Билл обидел меня. Сильно. Оскорбил. Я попыталась несколько раз помирится, я дала ему понять, что не буду кидать каких-то претензий по поводу произошедшего. Он проигнорировал — раз; оттолкнул — два; бросил в беде, когда был больше всего нужен, — три. Ну и последний пункт, который перечеркнул наши так и не начавшиеся отношения: он артист, а с артистами простым смертным не по пути. Всё! Забыли! Тогда откуда же эта тоска? Почему так плохо на душе? Почему у мира померкли краски? Куда делся вкус? Почему сейчас рядом со мной лежит мужчина, мегасексуальный, суперкрасивый, а я его не хочу. Всегда хотела, а после Билла я не хочу вообще ни кого. И что интересно. Я флиртую, соблазняю. А как дело до постели доходит, словно сжимается во мне что-то, до истерики, до паники, до отвращения. Не хочу и все тут! Головой хочу, а тело не дается… И настроение какое-то дурное. Я не чувствую вкуса жизни. Я смотрю на спешащих мимо людей и усмехаюсь им в спины — «у них нет тебя, и они могут жить…» Еще немного и я воплощу эту песню в жизнь, буду ломать стекло как шоколад в руке, и резать кожаные ремни, стянувшие слабую грудь… Что же делать? У меня на самом деле именно такой настрой. Я — жизнерадостная девчонка, живущая с весной в душе, всегда идущая по жизни с улыбкой, превратилась в угрюмое, грустное существо. Что он со мной сделал? Что? Одно я знаю точно — он в депрессии. Он в сильнейшей и жесточайшей депрессии. Могу ли я ему помочь? Нужна ли ему моя помощь? Скорее всего нет, я одна из…

 — Ладно, собирайся, пора в редакцию, — проворчал Родриго. — Блин, я-то думал, у тебя проблемы какие-то, серьезное что-то случилось, а ты… Удивила ты меня, Ефимова. Очень неприятно удивила.

 Я даже не шелохнулась. Слова Родриго меня задели. Я тут перед ним душу наизнанку, а он…

 — Родька, а можно я сегодня в номере поваляюсь? Как-то плохо мне, разбитая вся… Пожалуйста, — я произнесла это таким медовеньким голоском, что он не имел права отказать. И не отказал. Быстро оделся и, бросив:

 — Я про баррио тебя предупредил. Только сунься — вообще про Венесуэлу можешь забыть! — ушел на работу.

 Конечно же, я никуда соваться не буду! Ха! Жену свою будешь строить.

 Для поездки в венесуэльское гетто я оделась максимально просто: хлопчатобумажная футболка и брюки, чтобы не свариться от жары и не обгореть, бандана, чтобы не умереть от солнечного удара, кеды, чтобы быстро удрать в случае опасности, на спину рюкзачок с диктофоном и фотокамерой, много конфет для подкупа местной детворы.