Дыхание Смерти - Роберто Диоталлеви

Хайрам сдавленно булькнул.

Кулл неторопливо обернулся и подивился разнообразию талантов Айсиль. Она явно скромничала, когда говорила, что умеет только готовить. Разбойник был связан, как гусь на продажу.

— Ты что-то хотел сказать? — спросил атлант.

— Оставь ее, — просипел Хайрам.

— Почему? — Кулл повертел бутылку, перевернул горлышком вниз, встряхнул.

Хайрам забился, рискуя перебудить весь лагерь. Кричать он не мог, в горло его упирался острый кинжал, который держала тонкая, но неожиданно твердая, рука. Айсиль была полна решимости прикончить своего господина и повелителя, если этого пожелает сероглазый варвар.

Кулл потянулся к пробке. Хайрам покраснел казалось, его сейчас хватит удар.

— Послушай, не открывай ты ее, — неожиданно произнесла Айсиль и в ответ на вопросительный взгляд Кулла добавила: — Я видела твоего друга. Я и здесь что-то вижу. Что-то недоброе и страшное.

Кулл отставил бутылку, но не потому, что разбойник, явно напуганный сверх меры, мог не посчитаться с угрозой тонкого стального лезвия, заорать и перебудить весь лагерь. Варвар наконец нашел себе меч по руке и сверх того сунул за пояс кинжал с рукоятью, богато отделанной рубинами.

— Лезвие — барахло, — определил он, — но камни — настоящие. Можно неплохо продать и купить хорошее оружие. Заткни ему рот, Айсиль.

Девчонка выполнила и это, причем так, что придраться было не к чему. Кулл больше не дивился ее необычным познаниям, просто перестал беспокоиться, что девчонка станет обузой. Такие девчонки на руках не виснут.

Уже у самого входа он оглянулся.

— Мы ничего не забыли? — пробормотал он. — Вроде нет…

И к ужасу Хайрама-Лисицы, который просто забился в беззвучном крике, глупый варвар подхватил Дыхание Смерти и сунул в мешок. И похоже, горлышком вниз.

Потом он приподнял кайму, выглянул, выпустил Айсиль и растворился в ночи, оставив своего недавнего хозяина задыхаться от страха и беспомощной злобы.

Серебряные лучи ночного светила отражались от гор, освещенными зарождающейся луной. Невидимым потоком они разливались по миру, смягчая непроглядную тьму. Лишь время от времени по небу пробегала одинокая тучка, и окружающий мир вновь погружался во мрак, в котором, как бездымные факелы, тлели снежные вершины гор.

Уведенные лошади, маленькие, приземистые, но очень выносливые звери, бежали ровной рысью уже два часа, когда Айсиль, которая ехала чуть впереди, вскинула руку.

Кулл натянул поводья.

— В чем дело? — недовольно буркнул он. — Нам нужно торопиться. Мы совершаем побег, ты, случаем, не забыла?

— Я что-то чувствую, — произнесла она едва слышно. — Здесь твой друг, призрак. И еще кто-то.

В это мгновение прямо из обступившей всадников тьмы возник светящийся силуэт Дзигоро, а вслед за ним появилась странная компания: огромный питон с печальной головкой обезьяны, грациозная черная пантера и жирная крЫса на паучьих лапах. Они словно вынырнули из небытия и обступили Кулла и Айсиль. Девчонка дернулась было назад, но остановилась на месте. А кони отчего-то вовсе не боялись.

— Рад видеть, — хмыкнул Кулл, по очереди разглядывая знакомую компанию, — А что вы здесь делаете, ребята? Я думал, вы все за Вратами.

— Нет, мы здесь, — тихо ответил Керам, — мы ждем тебя, Кулл из Атлантиды. Ты везешь с собой Дыхание Смерти. Мы будем нужны тебе.

— Я получил счастливый знак, — добавил призрак, — Учитель в Гайбаре, недавно прибыл с караваном, и я, конечно, найду его дом.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Улицами здесь именовались грязные закоулки, такие узкие, что едва разойдешься со встречным прохожим, не задев друг друга плечами. Они петляли меж такими же грязными и серыми от пыли домами, точно стараясь сбить со следа. Когда-то дома здесь были белыми, вечерами приветливые огоньки зазывали в гости припозднившихся путников. Теперь только жаркий суховей гонял вдоль заборов обрывки старых, уже потерявших цвет тряпок и войлока. Они сами стали как мягкие, большие куски пыли, в которые с каждым порывом ветра набивалась все новая и новая пыль, гонимая все тем же безжалостным дыханием раскаленной земли, вместе с колючими, похожими на мотки верблюжьей шерсти, вырванными с корнем большими пучками трав, торчавшими теперь из этих мотков в разные стороны. Вездесущая эта пыль скрипела, визжала, шуршала в городе, в самом пространстве, называемом городом, забивалась под одежду, как ни укутывайся по самые глаза, рассаживая кожу в кровь, и пребольно, хрустела на зубах, билась в заскорузлые доски закрытых ставен, из-за которых если и блеснет огонь, то разве украдкой. Плоские крыши домиков, превращающиеся в барханы во время песчаных бурь, а в остальное время мрачно нависающие над маленькими, точно язвительно прищуренными окошками, подобно нахмуренным лбам чем-то вечно озабоченных людей. Высокие, в рост человека заборы, выложенные из серых известковых камней с глиной, с сохранившимися кое-где следами облезшей побелки.

Не позволяли заглянуть в глубь дворов, разве только сидя верхом на лошади. Хотя вряд ли это доставило бы любопытному какое-нибудь удовольствие. Из-за оград несло чем-то кислым, причем из-за всех сразу, так что не было никакой возможности определить, что же является причиной появления столь непотребного зловония. С редкой ограды свешивалась ветка какого-нибудь дерева, почти без листьев, такая же запыленная, колеблемая порывами ветра, щедро осыпавшего серой мукой и деревья, и камни. Иногда мутная вода арыков приносила страшную болезнь, уносившую целые семьи. Тогда приходилось уходить за сотни лиг от города, чтобы найти чистую, не зараженную воду, и вода в городе дорожала в сотни раз, и тот, кого пощадила болезнь, умирал от жажды. Случалось, что город захлестывали полчища зачумленных крыс, и тогда он превращался в огромную могилу, где над сотнями непогребенных трупов носились тучи мух, которых называли здесь «синими бутылочками». И долго еще жизнь города не могла войти в нормальную колею.

Днем солнце нещадно палило, посылая огненные стрелы во все концы света.

Где-то они дарили жизнь и ласкали землю, но здесь они встречали только песок и камень, и снова камень и снова песок, раскаленный, как само светило. Зато ночью, когда пышущий жаром шар скрывался за краем земли и приходила вожделенная прохлада, люди выходили из дневных укрытий на ночной промысел. Кто на честный, а кто — на свой страх и риск. А остроты риску добавляла непроглядная чернота здешних ночей, без огонька, без малейшего просвета в заставленных окнах и плотно закрытых дверях, только слабый свет кованого слюдяного фонаря над дверями таверны. Фонарь горел не дымно, но, покачиваясь от порывов ветра, он отбрасывал на гладкую поверхность стены черные, зловещие тени. И что было самым тревожным, так это то, что черные тени двигались совсем не в такт пляшущим язычкам огня. Они подчинялись какому-то своему, одним им ведомому ритму, и двигались в четко определенном направлении, по одиночке, а то и группами, соблюдая определенный ритуал остановок и загадочных телодвижений, после которых одни из них исчезали, а другие снова появлялись. От этого танца теней веяло какой-то угрозой, неуловимой, но неумолимой.