Следователь по особо секретным делам - Алла Белолипецкая

Но было и кое-что еще – о чем шептались утром той пятницы и в храмах Москвы, и в редакциях столичных газет, и в вагонах метро. Да что там: слухи о произошедшем уже облетели весь город. И связаны они были всё с той же ВСХВ – которая еще до открытия отметилась такими достижениями, от которых мороз пробирал. В буквальном смысле – не в фигуральном.

Вначале на ВСХВ обнаружили иней в летнем кафе на берегу пруда – оно уже открылось и принимало посетителей, жаждавших хотя бы отсюда обозреть монументальные сооружения Выставки. Повара, пришедшие спозаранку на работу, сперва решили, что кто-то рассыпал тонким слоем сахарную пудру по столикам кафе, по стульям и даже по деревянному настилу, на котором кафе располагалось. И только, прикоснувшись к сахару, работники кухни поняли свою ошибку.

Они долго гадали, что это за чудеса такие, но потом решили: выставочные холодильные засбоили и подморозили предприятие общепита. А тем временем руководству выставки уже докладывали о новом чуде, на сей раз – произошедшим с главным символом ВСХМ: статуей работы Веры Мухиной.

Какой-то зубоскал из числа оформителей выставки заявил при виде открывшегося зрелища: «Рабочий с колхозницей хоть и стальные, а задубели». Но никто его шутке не засмеялся. А потом и у самого шутника пропало желание упражняться в острословии. Выяснилось: иней облепил также и гигантскую статую товарища Сталина, установленную рядом с павильонами на площади Механизации. И то, что этот стальной объект задубел – уж точно было не смешно.

Так что несколько человек одновременно кинулись звонить на Лубянку. Но – после основного, главного звонка почти все они сделали еще по нескольку других звонков: своим родственникам и друзьям. И, говоря в трубку возбужденным шепотком, сообщили им новости, которые моментально расползлись по всей столице.

А пока Москву сотрясало от слухов и молвы, Самсон Давыденко уже второй день в одиночестве стерег Театр имени Вахтангова. И начинал потихоньку проклинать сумасбродного старика, поручившего ему такую работенку. За полтора дня Валерьян Ильич так и не нашел времени позвонить Самсону, а сухие пайки пограничников закончились у Давыденко еще накануне вечером. Так что утром он позавтракал только остатками галетного печенья – собрал и съел даже крошки. Однако звонить Николаю Скрябину он всё-таки не спешил – ни домой, ни на службу. Не хотел предоставлять недругам лишнюю возможность узнать об их со Скрябиным контактах. «Подожду до вечера, – говорил себе Самсон, стараясь игнорировать отчаянное урчанье в животе, – а там видно будет…»

А пока он думал так, по арбатским переулкам понуро брел Отар Абашидзе, держа путь к всё к тому же Вахтанговскому театру. Почему незапоминающийся грузин туда шел? Потому ли, что в этом театре этом служила прежде гражданская жена Святослава Данилова, любовника его Веры? Или из-за того, что он, Отар Абашидзе, знал: там же состоит в должности сторожа отец Андрея Назарьева, руководителя его следственной группы, который боролся сейчас за жизнь – после того, как Вера непредумышленно выстрелила в него? Ответить на эти вопросы Абашидзе и самому себе не сумел бы.

Ну, а Федор Великанов тем временем перемещался по городу не пешком: ехал на служебной «эмке» в МУР – в научно-техническое отделение московской милиции. Там, в кабинете судебно-медицинской экспертизы, он собирался побеседовать кое с кем.

И в это же самое время на Лубянке, в кабинете Смышляева, проходило совещание. Его участников уже известили о событиях на ВСХВ. И ни один из них услышанному не удивился.

2

Николай Скрябин с трудом сдерживал себя, чтобы ничем не выказать снедавшее его нетерпение. Он был убежден: не время сейчас для совещаний. Необходимо было повторно допросить Великанова и Абашидзе. Следовало поискать в архиве дополнительную информацию о комаровском деле. Наконец, требовалось навестить Андрея Назарьева и выяснить – не очнулся ли он. А вместо этого Николаю и Мише Кедрову приходилось сидеть здесь и выслушивать всё то, что они и так уже знали.

– Я практически уверена, что правильно определила ту демоническую сущность, – проговорила Лариса Рязанцева. – Судя по всему, московское метро решил посетить Анаразель – демон, стерегущий подземные богатства от расхищения людьми

Лара пришла на это совещание по приглашению Скрябина. И Валентин Сергеевич Смышляев не возражал против этого. Может, хотел приглядеться к ней как к своей будущей подчиненной. Или, напротив – удостовериться в том, что она не подходит для «Ярополка». Николай прежде гордился своей проницательностью, но Валентин Сергеевич стал для него за последние несколько дней подобием альманаха на китайском языке.

– И всё-таки, – сказал Николай, отвечая на Ларины слова, – во внешних признаках многовато различий.

– Это ничего не значит! Ты же сам знаешь… – Лара на миг смешалась, потом поправилась: – Вы сами знаете, товарищ Скрябин, что для инфернальных созданий трансформация внешнего облика никакой сложности не представляет.

Да, он об этом знал. И в «Инфернальном словаре» французского писателя-вольнодумца девятнадцатого века Колена де Планси, специалиста по демонологии, говорилось, что именно Анаразель способен заставлять колокола звонить в полночь, вызывать явление призраков и навевать ночные кошмары. Всё это вполне соответствовало деталям того, что произошло с Николаем под землей – в вагоне метрополитена. Да и само появление демона в Москве можно было объяснить алхимическими экзерсисами Святослава Данилова – привлекшего к себе внимание тех, кто не желал допускать людей к золоту иномирного происхождения. Даже свисток, который выпал у демона из головы, а затем сумел привести Лару к призрачному псу – и тот соответствовал характеристикам предполагаемого Анаразеля.

Однако Николай не верил, что этот демон – сторож подземных богатств – мог принять женский облик. Разве что – демоническое существо являлось гермафродитом, о чем Колен де Планси не подозревал. Или – дилетантский спиритизм Валерьяна Ильича привел к возникновению этакого инфернального гибрида, помеси двух сущностей: призрачной и демонической. Химеры – как это называют биологи, говоря о живых существах, появившихся на свет в результате поглощения одного эмбриона другим.

– Я думаю, всё это сейчас уже не так важно, – проговорил между тем Валентин Сергеевич. – Как я понимаю, товарищ Скрябин вывел эту сущность из игры – замкнул её на саму себя. И, пока она снова не объявилась, я предлагаю условно считать, что она нейтрализована. Меня сейчас куда больше волнует другое.

И он посмотрел на Лару, возле стула которой устроился на полу – в