Британия - Саймон Скэрроу

– Плохие новости? – Макрон почувствовал, что его охватывает тревога.

Он не осмелился даже предположить, что ему сейчас расскажет трибун.

– Мой отец находится в дружеских отношениях с сенатором Семпронием. Эту новость я услышал перед отъездом из Рима. Некоторое время назад у Юлии родился ребенок. Роды были тяжелыми, и она очень ослабела. Юлия так и не оправилась, а потом простудилась. Я сожалею… Однако юный Луций чувствовал себя хорошо. Во всяком случае, когда я покидал Рим. Юлия всегда была такой умной и хорошенькой девушкой. Старый Семпроний очень тяжело все это перенес. – Он немного помолчал, а потом грустно продолжил: – Полагаю, теперь я должен сообщить печальную весть ее мужу… Бедняга.

– Она умерла?

– Да, к сожалению.

Макрон сглотнул и скорбно покачал головой:

– Катон… мой бедный мальчик.

К ним быстро подошел опцион с одним из легионеров и отсалютовал, не обращая внимания на напряжение, возникшее между трибуном и центурионом, и обратился к Глабру. А легионер взял поводья мулов, которые тащили повозки, и встал, готовый повести животных дальше.

– Раненых положили в один из фургонов, господин трибун. Мертвецов – на повозку; мы оставим их здесь, вместе с припасами, которые не сможем забрать с собой. Весь конвой построен и готов двигаться дальше.

– Да, конечно. Нам не стоит здесь задерживаться. Центурион?

Макрон встряхнулся, взял себя в руки и повернулся к трибуну:

– Я готов, господин трибун.

– Хорошо. Я хочу, чтобы ты со своими людьми произвел разведку. Никакого геройства. Если увидишь противника, сразу возвращайся, постарайся не ввязываться в схватки. Понятно?

– Да, господин трибун.

– Ну тогда вперед.

Макрон отсалютовал и сел на свою лошадь. Устраиваясь в седле, он огляделся. Тонкие струи дыма уже поднимались над повозкой, где несколько тел в красных туниках лежали поверх мешков с зерном и кувшинами с оливковым маслом, уложенными на дно. Вспыхнул корм для мулов, ветер тут же раздул огонь, и яркое пламя окутало быстро загоревшийся тент фургона. Зрелище было драматическим и трогательным, но мысли Макрона были далеко. Он вспоминал, как в последний раз видел Катона и Юлию вместе, перед тем как они с Катоном покинули Рим. Их нескрываемая любовь тронула даже ожесточившееся сердце Макрона.

А теперь Юлия умерла.

И он с тоской думал о том, какой будет реакция его друга, когда он об этом узнает.

Глава 19

– А где остальной флот, будь он проклят? – спросил у Катона разгневанный Квинтат, который смотрел на бухту за мысом.

На серых волнах покачивались трирема и четыре небольшие узкие биремы[9], бросившие якоря в бухте. Прибрежная полоса была слишком узкой и мелкой, чтобы вытащенные на сушу корабли не подвергались опасности, поэтому они находились в пятидесяти ярдах. На противоположном берегу бухты под охраной патрулей «Кровавых воронов» продолжал строиться небольшой форт. И нигде не было видно остальных кораблей, которые должны были встретить армию на побережье. И даже грузовых судов с плоскими днищами, которые могли бы перевезти солдат через канал, отделявший материк от острова Мона.

За спиной легата стояли штабные офицеры и конный отряд телохранителей. Когда Катон доложил, что его люди обнаружили первые корабли римского флота, Квинтат решил сам на них взглянуть. Основная часть армии двигалась вдоль берега, отставая на пять миль. Вскоре они доберутся до бухты и еще до захода солнца разобьют лагерь. Наступление замедлилось, когда армия остановилась у столицы декеанглиев и двинулась дальше, оставив за спиной тлеющие руины. Враг постоянно атаковал колонну, но тут же отступал, как только римляне пытались нанести ответный удар. Кроме того, Квинтат получал донесения о варварах, нападавших на обозы римской армии. Поэтому легату пришлось отдать приказ двигаться сомкнутым строем, что заметно снижало скорость, а одну из кавалерийских когорт направить на защиту линий снабжения.

И все это имело прямое отношение к Катону. Исходный план кампании легата состоял в том, чтобы нанести стремительный удар в сердце гор, уничтожить декеанглиев перед тем, как смести с лица земли крепость друидов на острове Мона, и вернуться назад до наступления зимы. Но время шло, и, хотя дождя не было уже пять дней, заметно похолодало, по ночам начались заморозки. Вода замерзала в солдатских флягах, и с палаток, сделанных из козлиных шкур, постоянно приходилось обколачивать лед.

По промерзшей земле было идти легче, чем по грязи, но постоянные атаки врага не давали армии Квинтата двигаться вперед ускоренным маршем. В это утро начался первый снегопад, и над берегом нависли тяжелые тучи. Хотя ветер уносил часть снега к морю, земля, деревья, трава и окружающие скалы теперь покрывало тонкое белое одеяло. Катон знал, что снегопады будут продолжаться, а если они еще усилятся, армии придется отступить на равнину, и продвижение вперед, на вражескую территорию, станет невозможным.

Успех кампании зависел от быстрого спуска к Моне и решающего победного сражения с последующим возвращением на зимние квартиры. Но теперь надежд на такой исход становилось все меньше, в особенности после неудачи, постигшей римский флот, который не сумел соединиться с армией.

Вчера передовые патрули Катона отыскали горстку кораблей в бухте и поговорили с потрясенным капитаном триеры. После чего началось строительство форта. Катон отправил короткое донесение легату, что и привело к тому, что Квинтат решил сам пожаловать в бухту, чтобы получить полный отчет:

– Как вы знаете, господин легат, три дня назад флот попал в шторм и был рассеян. Уцелевшие моряки рассказали, что перед тем, как ветер разбросал их в разные стороны, они видели, как часть кораблей затонула. Оставшиеся сумели добраться сюда. Я послал патрули на поиски других. К вечеру они вернутся и доложат о том, что им удалось найти.

– Ну, они должны отыскать другие корабли. Они нам необходимы, если мы намерены добраться до острова.

– Да, господин легат.

Это было совершенно очевидно, и Катон сообразил, что легата переполняет тревога. Он видел напряженное лицо Квинтата и на мгновение посочувствовал своему командиру. Легат рассчитывал нанести сокрушительный удар по декеанглиям и положить конец бессмысленной борьбе местных племен с Римом. Он рассчитывал установить мир – и тогда все лавры достались бы ему. Однако кампанию с самого начала преследовали несчастья, теперь же приближение зимы и нежелание врага дать решающее сражение и вовсе ставило под сомнение окончательный успех. Но очень скоро сочувствие исчезло – легат позволил своим амбициям завладеть разумом. Обычный порок правящей римской верхушки. Теперь честолюбие Квинтата поставило под угрозу жизни солдат римской армии.