Тринадцатая редакция. Напиток богов - Ольга Лукас

Все вздрогнули, напряглись и замерли в неестественных позах. Надя начала поправлять воротник платья. Дереза — сложила руки на коленях и вытянула шею. Грусть пригладила рукой причёску, волосы зацепились за браслеты, и пока Алиса и Дереза распутывали её, общие робость и напряжение исчезли. Надя что-то спросила, Лёва с Мишенькой подошли поближе.

Алексей держал в руках камеру и наводил то на одну группу беседующих, то на другую. Всё происходило как бы само собой, по-настоящему свободно и даже лучше, чем он предполагал. Что за молодцы его новые подружки Гусевы! Вот они понимают, как надо обращаться с художником — не то, что этот шмендрик кусачий!

Он смотрел в окошко камеры и видел жизнь. Жизнь настоящую, бурную, пенящуюся, жизнь, которой ему так не хватало.

— Ты перескакиваешь с одного на другое! Хватаешься за всё подряд! А может быть, у тебя нет совсем никакого таланта! — наседала на Дерезу Надя.

— Это не беда, если нет зерна! — весело ответила та. — Главное — не забывать возделывать свой садик. Даже если нет зерна — у меня под окнами будет симпатичный ухоженный газон, а не заброшенный пустырь. А если в почву всё же упало зерно, то вырастет прекрасная роза!

— Именно роза? — насмешливо спросила Надя.

— Вырастет прекрасное что угодно! А если не ухаживать — то ничего не вырастет, будет пустырь с битыми бутылками! Роза, бедная, может и проклюнется даже там, но будет корявая, как чертополох!

— А сейчас модно, чтобы розы были корявые, как чертополох, — вмешалась печальная нимфа и вздохнула о чём-то своём.

— Что значит наше мимолётное «сейчас» и тем более «модно» для космоса, для вечности? — с пафосом воскликнула Дереза. — Пусть каждый растит, чего хочет. А лично я для букета вечности выращу прямую, ровную розу!

— А если всё же нет зерна? — зловредно напомнила Надя.

— Тогда на старости лет порадуюсь тому, какой ухоженный газон у меня получился! Будет, о чём вспомнить, вместо того, чтобы жалеть о несбывшемся! — не растерялась Дереза.

— Девочка, ты живёшь мечтами. Ты хоть понимаешь это? — снова вмешалась Грусть.

— Понимаю. Я живу! Мечтами или чем ещё, но — живу! — воскликнула Дереза и вскочила с места, потянулась, подпрыгнула и повисла на ветке дерева.

Алексей перевёл камеру на молчаливого Мишеньку, который занял её место. Какая молодец эта девчонка, а он, взрослый мужик, повёл себя, как избалованный первоклассник. Хотел отказаться и уйти, хлопнув калиткой. Которую, к тому же, ещё не повесили. Как хорошо, что он не сдавался и всё совершенствовал и совершенствовал свои умения, хотя на работе им несколько лет не находилось применения.

— Да что ты заладил — «Страшно, страшно, страшно!» Тебе всё страшно? А что тебе не страшно? — тем временем тормошила Мишеньку Надя.

— Не знаю. Страх всегда идёт за мной. Но когда я говорю о нём — он исчезает. А больше всего я боюсь неожиданностей. Что случится что-то, чего я не могу предугадать.

— Ты боишься чуда! — догадалась Алиса. — Чудо — это то, чего ты не можешь предугадать. Оно всегда происходит неожиданно.

— Но чудо — это же хорошо, а не страшно, — вмешалась Надя.

— Да. Но для того, кто к нему не готов, чудо — ужасное испытание, — безжалостно ответила Алиса. — По правде говоря, чудо — это очень страшно. Вдруг табуретка заговорит? Такого не бывает. Значит, ты спятил. А это страшно. Это значит, что у тебя теперь нет границ и тормозов. Пришел на болото за стрелой, а там — говорящая лягушка. Только осмыслил это, а лягушка превратилась в царевну. Метла просвистела мимо. Сапоги-скороходы пробежали. Какой-то хмырь возник из ниоткуда прямо в твоей комнате, снял шапку-невидимку, поздоровался, раскланялся, надел шапку и снова исчез. Это всё очень страшно, если столкнуться с этим в нашей реальности. А другой реальности у нас нет. Никто не перенесёт тебя в сказку, где чудеса — в порядке вещей, чтобы ты не боялся чуда. Потому что даже в сказках чудеса — совсем не в порядке вещей, иначе бы они были не чудесами, а рутиной.

Мишенька слушал её, обхватив себя руками за плечи, словно стараясь вывернуться наизнанку, сложиться пополам, занимать меньше места или вовсе исчезнуть.

— Но в твоей жизни не будет никаких чудес, — успокоила его Алиса. — Для того, чтобы увидеть чудо, нужно быть к нему готовым. Готовым к чуду и готовым поверить в чудо. А страх спасает тебя от этой готовности.

Мишенька поднялся на ноги и, пошатываясь, отошел в сторону. Его место тут же занял Лёва.

— Хорошо, что среди нас Алиса, правда? — сказал он. — Мы сразу вокруг неё все скучковались. Боремся за её внимание. Да?

— Все борются, — кивнула Алиса, — я всем нужна. Ага. Как статусная вещь. Смотрите, мужики, она со мной. Обратите внимание, нашу презентацию посетила она. Слушайте, что она сказала по нашему поводу. Не будет меня — найдут другую такую же умную дуру на эту роль. А на самом деле, как уникальная человеческая единица я никому не нужна.

— Я тоже, — признался Лёва. — И что, разве это проблема?

— Зато если ты кому-то понадобишься — то понадобишься именно ты.

— А вдруг кому-то понадобишься именно ты?

— Да не поверю я. И вот это уже проблема, — наигранно улыбнулась Алиса и отошла в сторону.

На освободившееся место тут же плюхнулась Дереза.

— А я… — начала было она, но Надя больно пихнула её локтём.

— Я тоже никому не нужна, — заговорила Грусть, и тишина вокруг стала почти осязаемой. — Сначала мне было от этого очень тяжело. А потом даже стало нравиться. Такое неправильное, мрачное, тяжелое наслаждение. Когда хуже некуда — точно знаешь, что по крайней мере, ничего худшего уже не случится. Что бы ни случилось — всё будет лучше, чем теперь.

— Ну, что-то хорошее случилось уже? — улыбнулась ей Дереза.

Но Грусть посмотрела на неё так, что эта искренняя улыбка сразу померкла.

— Нет пока. Но я опустилась на дно, на самое дно, и скоро дотронусь до него пятками, чтобы оттолкнуться и всплыть вверх.

— Не рассчитывай особо на это, — вмешался Лёва. — Если дно попадётся илистое — ты увязнешь в нём, вместо того, чтобы оттолкнуться. И не всплывёшь уже никогда.

Грусть вздрогнула, поднялась с места и словно стала чуточку выше. Посмотрела на свои ноги — не увязли ещё в иле? Сделала несколько шагов в сторону. Вернулась Алиса.

— Ты извини за нескромный вопрос, — повернулась к ней Надя, — но я читала… Не подумай, что я читаю такое, просто в руки попалось. Ну, что у тебя было… С этим футболистом.

— Ну, было когда-то.

— А почему же он, гад, на тебе не женился?

— О, милая. Если бы все честные люди, как честные люди, женились на мне, то наша страна давно бы уже стала одной больной семьёй.

— А дети у тебя есть? — спросила Дереза.

— Детей нет. Кто-то цветёт ради плодов. А кто-то — ради самих цветов.

— Доктор Фрейд с интересом смотрит на нас с небес! — ввернула Надя.

— А почему ты думаешь, что он — на небесах? — спросила Дереза. — По-твоему, он был такой хороший?

— Все на небесах! — уверенно ответила Надя. — Сначала нас пугают раем и адом, чтоб хорошо себя вели. Кто-то верит. А потом всех, не разбираясь, отправляют на небо. Думаешь, там кому-то охота разбираться? Да и какая разница — все померли уже, больше не нагрешат. Даже на небе.

— Но это же абсурд! — не удержалась Алиса.

— Не любите абсурд? — удивилась Надя.

— Как можно? Не любить абсурд — это значит не любить жизнь. Я люблю абсурд, — отвечала Алиса.

Надя встала, и на краешек скамейки присел Мишенька.

— Люди слишком много думают о смерти, — неожиданно заговорил он, — даже когда она далеко. И слишком мало — о старости. Даже если она уже близко. А ведь многим для того, чтобы встретить смерть, придётся пережить старость.

— Ну, придётся и придётся, — пожал плечами Лёва, — что теперь, уже и о смерти нельзя подумать?

— Надо думать о жизни. О будущем. Обеспечить себе безбедную старость. Надо копить деньги…

— На старость если что и стоит копить — так это воспоминания! — перебил его Лёва. — Ощущения дороже денег. То, что было, у тебя не отнимет никто. В будущем не останется ничего, кроме воспоминаний. А воспоминания — это твоё настоящее. То, что ты делаешь сейчас.

— А сейчас он всего боится, — подытожила Алиса.

— Нет, — вдруг сказал Мишенька, — я не боюсь.

— Ты же говорил — страх, страх, страх!

— Да, я так говорил. И страх был. Всю жизнь, сколько себя помню. Но сейчас что-то случилось. Как будто положил на полку газету, потянулся за ней — нет газеты. И полки нет. А там, где висела полка — сад с соловьями и лилиями… Глупо сказал, да?

— Сад, сад, — подойдя к ним поближе, повторила печальная нимфа. Впрочем, печальной она уже не казалась.

Тучи разошлись, словно кто-то одним движением отдёрнул занавес. Распахнулись окна в доме напротив, послышались голоса. Проехал автомобиль, оглушил рэп-композицией «А я буду идти, потому что это моя жизнь, и так суждено, и другого нет пути». Пришли настоящие местные старушки, уличили сестёр Гусевых в том, что те «не с этого дома» и отбили у них скамейку.