Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв. - Александр Пресняков

К военнослужилому землевладельческому классу с этой точки зрения не приходится причислять магнатство-боярство. Этот класс уже отыграл свою руководящую роль в народном хозяйстве, организаторскую и колонизационную роль крупного феодально-удельного владения. Под ним сложилась сеть более мелких землевладельческих хозяйств, непосредственно ведших производство, увеличивая барскую запашку, сажая на пашню холопов, развивая для той же потребы долговую кабалу, по-западнорусски закупничество, усиливая барщину крестьянскую и крестьянское закрепощение.

Важнее и сложнее становятся интересы этого класса, и он тянется к влиянию на ход государственного управления, тяготясь зависимостью от высших, правящих слоев, осуждая их привилегии, потому что ему они уже не приносят пользы, прежде вытекавшей из потребности в опеке, защите и материальной поддержке.

Этот класс выступает в XVI в. естественной опорой и основой всего государственного строя. Ему важна власть для обеспечения своих интересов как внутри страны, по отношению к другим разрядам населения, так во вне, в соответственном направлении внешней политики, так как сбыт продуктов его хозяйства, наиболее выгодный, есть сбыт за границу, требующий выхода к морю и свободных торговых сношений с западноевропейским рынком.

Литовско-русские сеймы и в этом последнем отношении проявили ряд характерных тенденций. Вялые и неохотно напрягавшие силы страны в тяжелой оборонительной борьбе с Москвой, вяло и уклончиво относившиеся к обороне от татар южных границ, так как бедствия южных земель слабо волновали большинство вального сейма, состоявшее из представителей великого княжества и северных областей, — сеймы проявили неожиданную и сильную энергию в поддержке плана присоединения Ливонии. Слишком очевидна была опасность от захвата ее Москвой. Ведь Ливония была ключом к отпускной торговле всей Белоруссии и отчасти собственно Литвы и Жмуди[147].

Литве приходилось принять участие в великой борьбе за господство на Балтийском море. 31 августа 1559 г. Сигизмунд-Август заключил с магистром ливонским, Готардом Кетлером, договор о принятии орденских владений «in fidem, clientelam et protectionem»[148] великого князя литовского. Прошли два года тяжелой войны, потребовавшей трижды посполитого рушенья и новых сборов «серебщизны».

Ордена защита не спасла, а в 1561 г. начавшийся раздел Ливонии поставил на очередь вопрос о доле Литвы. Николай Радивил начал переговоры о присоединении Ливонии «suo motu»[149] помимо инструкций королевских. Сигизмунд-Август не сочувствовал столь решительному шагу, вероятно, под влиянием своих коронных советников. Вслед затем возник другой вопрос: ливонцы желали соединения не с одним великим княжеством Литовским, но и с короною Польскою. Поляки держались уклончиво, не желая ни усиления великого княжества, ни траты своих сил на ливонские дела.

На Виленском сейме король провел в ноябре 1561 г. присоединение Лифляндии к обоим своим государствам, но так как на это нужно было согласие польского сената, то временно принял ее в личное свое подданство, обеспечив привилегии новых владений и признав Кетлера вассальным герцогом курляндским. Война затягивалась и вконец надрывала государственные силы.

Эта тяга Литвы к морю и свободным торговым путям ставила, как и военное и финансовое изнеможение, снова и острее, чем когда-либо, на очередь вопрос о литовско-польских отношениях. Для понимания отношений этого момента надо помнить, что помянутым процессом оживления торговых отношений с Западом Польша была охвачена и раньше и сильнее, чем Литва. Там еще в XV в. развивается крупный вывоз через Гданск и Силезию, сбыт хлеба и скота, лесного товара, особенно строевого леса, воска, мехов, льна, конопли, шерсти. Польские торговые пути получают огромное значение для средней и южной полосы владений Литовско-Русского государства, и выросшее на той же почве шляхетское движение добыло для польской шляхты то положение в государстве, к какому только устремилось в своих сеймовых ходатайствах шляхетское сословие литовских и русских земель.

Немудрено, что идея унии с Польшей значительно ожила в литовско-русской шляхетской среде. В сторону Польши тянула и надежда на облегчение в союзе с поляками борьбы с Москвой из-за Ливонии и расчет на выгоды участия в шляхетской торговле Польши с Западом, сильно стесненного польской границей, и на поддержку сильной польской шляхты в деле уравнения прав по отношению к высшему сословию и подчинения всех социальных отношений шляхетским интересам; кроме этих общих причин польских симпатий среди литовско-русской шляхты, южнорусские области, издавна испытывавшие влияние своих галицко-русских соседей, не могли не сознавать солидарности своих интересов в деле обороны от татар с турецко-татарской политикой краковского правительства и не тяготиться неудобством польской границы как для торговли, так и для разрешения счетов между соседями-землевладельцами: на сеймах литовских часто слышатся жалобы на обиды от пограничных польских землевладельцев и невозможность добиться управы и вознаграждения.

С польской стороны навстречу этим настроениям литовско-русской шляхты шел план совместной организации южной борьбы против татарско-турецкого поганства и не менее того стремление втянуть в оборот польского национального хозяйства богатый южнорусский земельный капитал. Вспомним тут же для связи с дальнейшим ту точку зрения на польские выгоды относительно Литвы, которую некогда формулировал Збигнев Олесницкий: для Польши важна не столько уния с Литвой как целым или даже ее инкорпорация, сколько ее раздел с отрезкой на польскую сторону южнорусских земель и Подляшья, издавна тянувшего к Польше и Мазовии.

Таковы были общие условия, в которых возникли переговоры относительно обновления унии в 1563 г.

Торжественное посольство, отправленное в этом же году из Вильны в Польшу на Варшавский сейм, везло с собой инструкцию, выражавшую воззрения не массы шляхетской, а литовско-русского магнатства: один государь, избираемый из царствующей династии общими голосами; совместное избрание в случае прекращения династии; коронация в Кракове и посажение на великое княжение в Вильне; подтверждение избранным под присягою польских привилегий перед коронацией, литовских — перед вокняжением; возможность назначения одного из королевичей правителем великого княжества; общая внешняя политика, но с точным определением размера взаимной военной помощи; общие сеймы только для общих дел, раздельные — для местных; два особых сената, особые должности, суды и законы; соблюдение старинных границ между Литвой и Польшей. Уступку литвины делали лишь в отмене закона, запрещавшего полякам приобретать в вечность имения в землях великого княжества. Государств по этой унии должно остаться два: в Польше и Литве своя верховная власть — «merum et mixtum imperium».

Этой формулировке традиционного со времен Казимира воззрения на унию виленской столицы резко противостояло польское понимание унии, развитое и обоснованное как исторически, так и юридически в хронике краковского каноника Мартина Кромера, который изучил и привел в порядок документы, относящиеся к прежним договорам об унии. За базу переговоров поляки благодаря Кромеру хотели принять акт 1501 г., скрепленный великим князем Александром, но не признанный литовским магнатством, ни литовско-русским вальным сеймом.

На январских совещаниях 1564 г. с литовскими послами поляки поставили вопрос на почву полного слияния двух государств в одно, опираясь на старые записи унии, с полным упразднением особой литовской государственности и даже заменой имени «Литва» наименованием «Новая Польша» в знак господства одного скипетра, одной государственной печати, одного права. И рядом — без особой последовательности, но тем более характерно — выдвигались притязания Польши на Волынь и Подляшье.

Согласие вести переговоры на почве акта 1501 г. было для Поляков уже некоторой уступкой. В своей требовательности поляки рассчитывали на уступчивость литовско-русской шляхты. Шляхетские послы польского сейма настаивали, чтобы шляхетские члены литовского посольства сели среди них и с ними вели переговоры, но глава посольства, Радивил, отклонил это требование, боясь выпустить дело из своих рук.

Ту же попытку решать дело непосредственно со шляхтой литовско-русской поляки повторили, внеся предложение, чтобы спорные вопросы, например, о сохранении отдельных урядов для Литвы, подвергнуты были обсуждению не на вальном литовско-русском сейме, а на поветовых сеймиках.

Результаты бурных прений остались спорными. Поляки с королем во главе составили свой «рецесс» о том, на чем стороны согласились, а что остается спорным, — отложено до будущего сейма; литовцы — свой, протестуя против заявления, будто они согласились признать Польшу и Литву одной Речью Посполитою и отказались от особых литовско-русских вальных сеймов.