Опасная игра - Анита Миллз

Бровь его снова приподнялась:

— Даже на ранчо у Гудов?

— Ну, разве что в этом случае, — признала она. — Знаете, меня сейчас волнует одно — если боль в голове хоть чуть-чуть не утихнет, мне останется одно — умереть. А вы сидите себе и издеваетесь надо мной, зная о моем состоянии. Вы не представляете, как мне плохо, а вам в любом случае на это наплевать.

— Почему же, представляю, — проговорил он вполне серьезно. — Когда со мной это случилось в первый раз, причиной было теннессийское виски, и я тогда целых два дня был сам не свой. Готов поклясться, что добрый год после этого я и капли в рот не брал, да и потом старался не выпивать лишнего.

— Я даже не могу голову держать прямо.

— Тогда обопритесь о мое плечо, — предложил он, — и вам не надо будет ее держать.

— И не подумаю…

В этот момент колеса наехали еще на один пенек, и Верена чуть не выпала из повозки. Ее многострадальная голова мотнулась вперед, отчего глаза пронзила острая боль, и Мэтью поспешил подхватить ее, а затем притянул к себе, подставив ей под голову плечо. Не в силах больше сопротивляться, она ухватилась за него обеими руками и прильнула к нему. Это было не очень-то благопристойно с ее стороны, но она уже не думала о приличиях. Хотела она это признать или нет, но ей было так хорошо в его объятиях.

Повозка дернулась — на сей раз оттого, что остановилась, — и мальчик что-то прокричал по-испански. Верена, вздрогнув, проснулась и, выпрямившись, огляделась вокруг. Первым, что предстало перед ее глазами, была река.

— Где мы?

— Будем сейчас переправляться через Колорадо, — ответил Мэтт. — Колумбус сразу же за рекой. Как только высадимся с парома на том берегу, пойдем и возьмем себе пару комнат. А после этого, пока вы будете отсыпаться и таким образом избавляться от остатков похмелья, я схожу за нашими вещами.

— Понятно.

— Вам лучше?

Некоторое время она сидела молча, а затем, разобравшись в своем самочувствии, ответила:

— Такое впечатление, что шея наполовину сломана, а голова по-прежнему так болит, как будто меня ударили чем-то тяжелым между глаз.

— Что, эти полтора часа сна не помогли?

Она осторожно повернула голову, и в шее у нее что-то хрустнуло.

— Даже не знаю — все еще чувствую себя такой усталой.

— Скоро организуем вам настоящую постель, вам будет спокойно и уютно, — пообещал он. — А утром вы проснетесь в полном порядке.

— Это и есть паром? — вдруг спросила она, мгновенно забыв о боли.

— Ну да. Не слишком просторный, хотите сказать?

— Да он же попросту допотопный, вот он какой.

Посудина была слишком мала, чтобы иметь право называться паромом, и управлял ею один-единственный человек, использовавший в качестве источника энергии потрепанный канат, пропущенный через лебедку и систему блоков. Подплывая к берегу, чтобы забрать новых пассажиров, все это сооружение издавало скрипящие и стонущие звуки, и продолжалось это до тех пор, пока паром не уткнулся в небольшой причал, после чего замер и затих.

— Возможно, это та самая ложка, в которой переплыл Колорадо Стивен Остин[29]. Это место, знаете ли, своего рода колыбель Техаса. Вон там, на том берегу, высадились первые три сотни поселенцев, превративших этих земли в двадцатые годы в гомстед[30], — и Мэтью показал рукой на большие дубы с той стороны реки.

— Вот как?

— Да, так.

— А вы разве бывали здесь раньше?

— Только раз, вскоре после войны, когда я искал хоть какое-то место, где не хозяйничают янки. Но Техас в этом смысле не очень-то отличался от остальных южных штатов — там, куда не добрались «мешочники»[31], не было житья от набегов индейцев. Так что я отправился в Новый Орлеан, где мало что меняется с годами. Кто только его не захватывал — и испанцы, и французы, а потом и мы, но вместо того чтобы подчиняться пришельцам, он как бы поглощал и переваривал их. И я считал, что, может быть, он проглотит и янки. Так оно в известной степени и было. Новый Орлеан, — заявил он убежденно, — всегда останется Новым Орлеаном.

— И вы что, до недавнего времени там постоянно и жили?

— В общем-то, да, более или менее. Иногда я садился на пароход и отправлялся вверх по реке до Натчеза и Виксберга, занимаясь там своим ремеслом.

— То есть играя в карты?

— А это одно и то же. Как только человек начинает чем-то зарабатывать себе на жизнь, это перестает быть игрой и превращается, как и все подобные занятия, в нечто вроде работы. Чтобы получить доступ туда, где играют по-крупному, нужно обзавестись подходящей одеждой, подходящими манерами, подходящими связями, а оказавшись там, нужно научиться чертовски хорошо считать свои карты, иначе ты быстро проиграешься в пух и прах. — Он снова посмотрел на противоположный берег реки и покачал головой: — Нет ничего хуже, чем проигравшийся профессиональный игрок, Рена. Он ведь должен делать ставки, в ином случае он не сможет играть. И каждый раз, когда он садится за стол, у него должно хватать духу, чтобы идти на риск и не бояться все дочиста проиграть, иначе он никогда не выиграет. Да, это ад, а не жизнь.

— Тогда я не понимаю, зачем кому-то нужно так жить.

— Но разве есть что-нибудь на свете, подобное выигрышу?! Ни виски, ни женщины — ничто не может вызвать у человека тех чувств, которые он испытывает, выиграв. Когда играешь в покер, ты как бы вступаешь в захватывающий поединок с теми, кто сидит с тобой за столом, и оружием служит твое искусство и твоя выдержка.

— А также везение?

— Да, и везение тоже. Но везению всегда можно немного помочь.

— То есть, насколько я понимаю, начать жульничать.

— Нет, Рена, я блефую, и мне это чертовски здорово удается.

— Если с повозкой, то в два захода, мистер, — крикнул им паромщик. — По доллару с каждого! За повозку — отдельная плата!

— По доллару с каждого из нас за переправу на этой развалине? — не веря своим ушам, спросила Верена. — Только за то, чтобы оказаться на том берегу?

— По-другому не переберетесь, — самодовольно заявил паромщик, — разве что вплавь.

— Не хватало еще этого. — И она, хоть и была потрясена непомерной стоимостью переправы, принялась развязывать шнурки на кошельке.

— Я обо всем позабочусь, — остановил ее Мэтт. — Спрячьте свои деньги — они вам еще пригодятся, чтоб заплатить за дилижанс.

— Нет, так не годится. Я еще не в таких стесненных обстоятельствах.

И все же, добавила она про себя, это настоящий грабеж. Она понимала, что по всей справедливости должна разделить все расходы поровну, включая и плату Эдуардо за его повозку. Но она просто не могла себе этого позволить.

— А знаете, — пришло ей вдруг в голову, — мне кажется, нет никакого смысла платить за то, что не понадобится нам в Колумбусе. То есть, я хочу сказать, мы можем прекрасно добраться от лодочной станции до города и пешком.