Раб государства (СИ) - Бриз Илья

На экране появился совершенно незнакомый дюжий парень в комбинезоне техника. Свободный, так как рабский ошейник отсутствовал. Просто бросалось в глаза, что он чем-то очень недоволен. Осмотрел Костика, наливаясь яростью, и разорался:

— Что ж ты, гад такой, творишь, пся крев[18]?! Ты же ее с ума сводишь! Еще неделя таких ваших совместных развлечений, и я уже не смогу удержать ее от неконтролируемого сваливания в безумие. Или трахни ее, в конце концов, курва[19] ты этакая, или прекрати любое общение в голом виде, — ярость медленно, но упорно перерастала в ненависть.

То ли польские ругательства помогли, или чуйка сработала, но до Костика неожиданно дошло, что нейросеть Катаржины доросла до осознания себя личностью. Следовательно, кровь из носу, но надо срочно налаживать отношения. Широко улыбнулся и спросил:

— Второй вариант сгодится?

Парня на экране как в холодную воду окунули — остыл и долго удивленно пялился на Константина. Потом все-таки «проснулся»:

— То есть ты не против?

— Катаржинка дорога мне именно как сестра и преданный друг-соратник. Ну а наши развлечения… — задумался. Говорить что-либо о своем ощущении, что нельзя ему большее с Катаржинкой, не стал. Рано — этот дюжий еще просто не дорос до понимания такого. Остается пока отговариваться, — честно говоря, сам не особо понимаю, как мы до такого докатились. Кстати, как она тебя назвала?

— Антонием, — тихо протянула нейросеть девушки.

— Готовящийся к бою? — припомнил Костик один из основных вариантов значения этого имени, если исходить из того, что изначально оно не римское, а греческое. — Или уже вступивший в сражение?

— Вроде того, — подтвердил Антон.

Но тут на экране появилась разъяренная Сета: — Какого ху… — далее последовала игра очень грубых непереводимых слов с использованием идиоматических выражений джоре, — ты на моего носителя орешь?! Я столько сил и энергии потратила, чтобы ты появился. Душу, можно сказать выложила, отрывая ресурсы от собственного роста, а ты, — пощечина была очень звонкая.

— Да плевать мне на твоего Костика! — и увесистый хук в челюсть худенькой строяняшки. Что самое странное — сам носитель нейросети джоре этот удар почувствовал, не особо болезненный, но все-таки.

Сета, как ни странно, устояла, только чуть-чуть покачнувшись. А вот ее ответный джеб[20] был страшен! Антоний просто отлетел в угол экрана, уходя в аут.

В спальню ворвалась держащаяся за голову Катаржина и, ревя взахлеб, буквально рухнула на руки парня. Не переставая реветь, вопросила:

— Что у вас тут происходит? У меня голова на части разрывается.

— Ничего особенного, — ответил парень, поглаживая ее, — наши нейросети вдрызг разругались. До мордобоя дошло, — и тут же гаркнул в сторону экрана: — Прекратить! А ну быстро привела его в сознание! Не видишь что ли, девушка страдает!

Сета немедленно кинулась выполнять приказ. Сначала приподняла голову и принялась обмахивать появившимся из ничего веером. Потом все-таки сообразила, бросила веер и достала какую-то склянку. От экрана немедленно донесся запах нашатыря. Антон синхронно со своей носительницей, наконец-то обратившей свой взор на огромный монитор, потряс головой, приходя в себя. Непонимающе посмотрев на Сету огляделся, увидел на коленях Константина все еще держащуюся за голову и плачущую при том свою носительницу, встряхнулся, вскочил на ноги и сосредоточился. Видимо связался изнутри мозга с Катаржиной. Во всяком случае, девушка реветь перестала, несколько раз перевела взгляд с Антония на нейросеть джоре и обратно, сделала строгое лицо, а потом вдруг как-то несмело улыбнувшись, погладила Костика по щеке.

На экране в это время Антон церемонно поклонился Сете и попросил прощения за свою неадекватность и за несдержанность.

— Да ладно уж, — отмахнулась нейросеть джоре, — проехали. Но в следующий раз, — погрозила пальчиком, — думай, на кого бочку катить. Я же в тысячи раз сильнее тебя. Мне твой удар, как слону дробина, — чуть задумалась и заявила: — Будешь называть меня мамочкой или хотя бы мамой. Уразумел? — а потом вдруг весело пропела: — Антошка, Антошка, готовь к обеду ложку. Тили-тили, трали-вали.

Антоний, улыбаясь, с задором подхватил: — Это братцы мне по силе, откажусь теперь едва ли. Па-рам-пам-пам, па-рам-пам-пам.

Ужин? Давно пора, а то развели тут, понимаешь ли…

Ужин был несколько странным. Опять роскошные блюда и бутылка отличного шампанского, но… Катаржинка была неестественно тихой, и очень задумчивой. Иногда даже на простейшие вопросы — этого положить в ее тарелку или того? — отвечала невпопад.

А на экране Сета что-то очень тихо втолковывала Атонию, иногда даже легенько постукивая его пальчиком по лбу. Тот, какой-то зажатый, только испуганно кивал, периодически негромко отвечая «Хорошо, мамочка, попробую». Или, склонив голову, «Как скажешь, мама». То краснел, то бледнел, а один раз, широко распахнув глаза, удивленно спросил «Так разве можно, мамочка?». «Можно все, — важно заявила нейросеть джоре, воздев вверх кулачок с оттопыренным указательным пальцем, — ну, ежели конечно…» но, заметив внимание обоих носителей, цепко ухватила напарника за ухо, притянула к своим губам и что-то прошептала. Тот стремительно покраснел от видимой части груди в полураспахнутом комбинезоне до ярко запылавших ушей — точь-в-точь, как правильно сваренный рак — и очумело уставился на нейросеть джоре. Та победно расхохоталась и заявила: — Ладно, так и быть, научу, — и, ухватив Антония за руку, утащила куда-то за пределы экрана.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила Катаржинка.

— Не-а, — отрицательно покрутил головой парень. — Заявила, «Все потом» и выставила заставку «Не беспокоить, при пожаре выносить в первую очередь». Вот ведь стервочка малолетняя.

— Мой вообще выставил дежурный режим. Якобы занят чем-то очень важным, но при первых признаках опасности немедленно придет на помощь.

— Спелись, субчики, — констатировал Костик. — Что будем делать?

— А надо? — вид у девушки был очень неуверенный.

— Ну, по большому счету, несмотря на огромный объем знаний, ведь дети еще. Моей едва месяц стукнул, а твой вообще только сегодня родился. Хотя… — он задумался. Потом все-таки высказал свое предположение: — У них, наверное, надо считать не год за два, и даже не месяц за год, а посуточно. Все-таки стремительное до ужаса развитие.

Катаржина только задумчиво кивнула. А, когда уже покончили с шампанским под изумительный десерт, так называемые Лирийские сладости или Кириф, встала, подошла, длинно, очень нежно поцеловала в губы и заявила:

— Знаешь, я сегодня, наверное, у себя ночевать буду. Оревуар, — помахала ладошкой и как испарилась за дверцей люка.

Костик только пожал плечами и задумчиво пробурчал себе под нос когда-то слышанное: — Уходят женщины, уходят.

Еще подумал и с улыбкой переправил: — Баба с возу…

Когда уже заканчивал докуривать последнюю на сегодня сигарету, на экране появилась довольная и какая-то разухабистая что ли? Сета.

Тут же потребовал: — Рассказывай.

— Что?

— Как это что? Где была? Что делала?

— Да так, — пренебрежительно махнула рукой, — мальца сексу учила.

— Зачем? — под оглушительный, прямо-таки демонический хохот охренелки уставился на изображение нейросети джоре.

— Как зачем? Естественно, чтобы нашу Катаржинку в норму привести. Я, дура набитая, сама ни хрена не поняла, — самокритично-повинно склонила голову, — а Тошка изнутри сразу разглядел.

— Научила?

— А как же! На собственном примере, — Костик только рот раскрыл. Сета на экране довольно потянулась: — Натрахалась до самых-самых.

На не заданный вопрос тут же ответила: — Ага. И тебе, и ему, — сразу же расшифровала: — Ну, как в том древнем анекдоте, как стучит сердце женщины в зависимости от возраста, — и продолжила скороговоркой: — Никогда и ни кому. Только ему. Только ему. И тебе, и ему. И тебе, и ему, и третьему. Кому бы? Кому бы? Кому бы?