Двор чудес - Кестер Грант

Сен-Жюст будто высечен из мрамора и наполнен решимостью. Ходят слухи, что иногда ему нужны еда и отдых, как и простым смертным, но они никогда не подтверждались фактами. Кажется, он держится исключительно на силе воли и черном кофе. Он ходит всегда в одном красном фраке, потому что его совершенно не интересует мода, а галстук никогда не бывает хорошо повязан, так как Сен-Жюст вечно теребит его, когда с кем-то беседует. Он не подвержен никаким слабостям, не пьет вино и не курит; не играет в карты, не шутит и даже не флиртует с женщинами.

Так что когда он смотрит на меня, я вижу в его глазах горячее неодобрение.

Взгляды всех юношей тут же обращаются к моей корзинке с булочками, и они теряют всяческий интерес к рассуждениям Сен-Жюста. Все собираются вокруг меня, и ему остается только ругаться и посылать проклятья всем хлебобулочным изделиям, как будто они самим своим существованием уменьшают преданность студентов общему делу. Да, иногда он любит разыгрывать драму.

Не обращаю на него внимания и отдаю корзину одному из юношей, а потом наклоняюсь над лежащей на столе картой. Это подробный план города, и на стратегически важных точках нанесены двадцать красных крестиков. Это позиции, которые должны занять разные ячейки этого общества. Они вооружатся и призовут жителей района присоединиться к ним, построят баррикады и будут медленно продвигаться вперед, пока не захватят все парижские улицы. По крайней мере, именно это уже не меньше сотни раз заявлял Сен-Жюст.

– Группа на Рю Вильмер переместилась, – замечаю я, указывая на одну из красных точек.

– Наш агент сказал, что их позиция с востока была слишком незащищенной. – Сен-Жюст указывает на другую улицу. – Они переместились на авеню Фисель.

Я хмурюсь.

– Но с авеню Фисель сложно выбраться, на ней нет переулков или пустых домов.

– Им не нужно будет оттуда выбираться, – повышает голос Сен-Жюст, – люди к ним присоединятся!

Я закатываю глаза. Сен-Жюст ожидает успеха в каждой части своего Великого Плана. Он не готов смириться с мыслью, что их славная революция может потерпеть неудачу в любой момент, даже несмотря на то, что этот город помнит, как захлебывались большие революции.

– Вы угомонитесь наконец?! – рычит он на юношей, которые визжат, стараясь выхватить друг у друга последние булочки.

Я слышала, как они планировали все это в течение двух лет. Слушала изложение всяческих тактик и стратегий. Я даже доставляла им оружие. И все-таки, когда я на них смотрю, у меня появляется странное чувство, будто они актеры на Рю де Мёртр, и их сцена очень далека от меня. Они похожи на мальчишек, играющих в игры. Все они так веселы и возбуждены, но меня совершенно не волнует их политика. Меня больше интересуют монеты, за которые они получают оружие, пули и информацию. И еще интересуют данные ими обещания: помочь мне, когда борьба будет закончена.

Забираю стул у Грантера. Он ставит передо мной дымящуюся чашку с крепким кофе, морщится и, отодвинув меня в сторону, втискивается на стул вместе со мной.

Сен-Жюст хмуро смотрит на нас. Они такие разные. Сен-Жюст – пламенный борец за свободу нации, а Грантер – романтично настроенный пьянчуга. Когда-то мне казалось, что Сен-Жюст совершенно разочаровался в своем друге, но когда выяснилось, что Фёйи и Грантер правы насчет отравленной воды, последний снова обрел потерянное уважение. Теперь Грантеру разрешено продолжать пить и слушать сплетни, а Сен-Жюст старается воздержаться от критики и лишь время от времени измученно ворчит.

Сен-Жюст что-то говорит, но я его почти не слушаю. Вместо этого наслаждаюсь первым глотком обжигающе горячего кофе, читая на лицах юношей смешанное выражение восторга и страха, когда они слушают своего лидера. Думаю о множестве ночей, когда я так же сидела с ними, единственная девушка, допущенная в их компанию. Сложно не полюбить этих мальчиков со всей их непокорностью, дерзостью и благородной силой.

– Все поняли, кто за что отвечает? – спрашивает Сен-Жюст.

Грантер отвечает «нет», и все смеются.

Сквозь гул их смеха до меня долетает писк: звук какого-то грызуна. Студенты его не слышат, но их уши и не были с самого детства обучены распознавать сигналы Отверженных.

27. Серый брат

Пробираюсь на кухню. Беру себе булочку с шоколадом, заранее здесь припрятанную, и открываю дверь в ночь, где на ступеньках сидит бледный серый мальчик, глядя на меня честными темными глазами.

– Хорошей охоты, Гаврош.

Для своего возраста он совсем не высокий. Великий голод, чуть не забравший его себе, уже давно закончился, но все-таки еды часто бывает недостаточно, а потому Гаврош так и остался маленьким. Как тень мальчика. Но он хотя бы выжил.

Во время голода тысячи горожан, особенно старых и слабых, просто оставляли на улицах, чтобы их забрала Вечная Смерть. Она прихватила и множество первенцев из знатных домов, умерших не от голода, а из-за мести гильдии Убийц. Я видела, как по городу несли гробы знати, направлявшейся к месту своего упокоения, и в эти дни в моем сердце совсем не было жалости.

На мое приветствие Гаврош почтительно склоняет голову, но глаза его при этом не отрываются от булочки с шоколадом у меня в руке. Я отдаю ее. Он берет булочку из моих рук, обнюхивает и лукаво улыбается.

– Здесь нет яда, маленький Призрак.

С минуту он внимательно смотрит на меня, потом откусывает кусочек.

Пока я смотрю, как он ест, думаю обо всем, что мне нужно сделать, чтобы мой план сработал.

Вижу карту на столе Сен-Жюста. Представляю, как все детали встают на свои места, словно кости домино, выстроенные для падения. Но есть еще одна деталь, и я должна убедиться, что она тоже готова к началу игры.

– Ты знаешь, где сейчас инспектор? Женщина-жандарм с рыжими волосами, – спрашиваю я Гавроша. Призраки стоят на каждом углу в городе, они могут найти кого угодно.

– Сегодня она не в жандармерии, – отвечает тот шепотом, нараспев.

Приподнимаю бровь.

– А где?

– В Тюильри, – отвечает Гаврош, как будто это всем очевидно.

– Во дворце? – переспрашиваю я.

– Сегодня ночью там бал, – говорит он так, будто я и сама откуда-то должна была это знать.

Наверное, она в числе охраны.

– Отец велел передать Черной Кошке из гильдии Воров, что Призраки не будут принимать участия в восстании, – продолжает он, набив рот булочкой. – И сказал, она поступит очень благоразумно, если поведет себя так же.

У меня кровь застывает в жилах.

– На