Гончий бес - Александр Сивинских

Марк почувствовал в ладони твёрдый округлый предмет и понял, что уже запустил руку в портфель и нашарил там зерцало. Он торопливо разжал пальцы и прислонился лбом к прохладному окну. Наваждение какое-то!

— Что с тобой, сынок? — участливо поинтересовался Дядюшка Джи.

— Голова закружилась.

— Выйди на свежий воздух. Заодно проводишь миссис Вольф. Должен же её сопровождать кто-нибудь из мужчин.

— Конечно, сэр, — сказал Марк, вылез из седана, подбежал к доджу и распахнул дверь перед Дарьей.

Сейчас они передвигались на трёх автомобилях. Впереди ехал вёдомый Тимом седан с Луизианским Львом и Марком. За рулём доджа разместилась Дарья Вольф, пассажирами стали Декстер и Сильвия. Замыкала колонну самая большая и мощная машина, «Гелендваген» Хайдаровского двойника с жутким грузом в виде двух трупов. Право управлять им досталось Киру, как наиболее провинившемуся. Впрочем, отбывать наказание «бычку» оставалось недолго. Прекрасному детищу германского автостроения была уготована особая участь. Огненное погребение. За городом его собирались загнать поглубже в лес и поджечь.

Дарья выскользнула наружу, затем подхватила Марка под руку и повлекла к «Серендибу». Из стеклянного «стакана» навстречу им вышел бритый наголо охранник с пушистыми усами.

— Здравствуйте, — сказала миссис Вольф. — Мы разыскиваем Павла Дезире.

— Здравствуй, Дашенька, — басовито и как бы нараспев проговорил охранник. — Ты что такая исцарапанная? С кошками воевала?

— Какая я вам Дашенька? — сухо сказала Дарья. — Разве мы знакомы?

Охранник укоризненно покачал головой.

— Ай-ай-ай, какая досада. Забыла дядю Мишу. Эх ты, Волчонок!..

— Дядя Миша? Конёк-Горбунок? — пролепетала Дарья и вдруг с плачем бросилась ему на шею.

Через секунду лысый и некрасивый, огромный как медведь мужик осторожно гладил её по голове и успокоительно что-то бормотал, а Марк смотрел на эту сцену и чувствовал, что тоже вот-вот разрыдается. По непонятной причине, но бурно и очистительно. Как ребёнок.

Глава 19

Павел

Итак, я выругался — с энергией, которой наверняка хватило бы, чтоб сдвинуть с мес-та товарный поезд. Сразу выяснилось, что голос мой волшебными свойствами не обладает. Стены устояли, решётки на окнах сохранились, дверь не дрогнула. Замочки, запирающие панцирь, уцелели. Даже тонкостенный стакан на подоконнике и тот не лопнул. Килоджоули отборной брани оказались растрачены впустую. Продолжая по инерции бубнить оскорбления в адрес тюремщиков (присутствовал там и кабан Борька — как сексуальный партнёр братьев Улугбековых), я приступил к обследованию узилища.

Для этого оказалось достаточно покрутить головой: комнатка была скромная. В ней имелась кушетка с матрасом, подушкой и синим солдатским одеялом (из-под кушетки выставлялся эмалированный бок ночного горшка), два зарешеченных окна с широкими подоконниками и дверь. Потолок был скошенным — видимо, комната находилась непосредственно под крышей. На одном подоконнике стояла трёхлитровая банка с водой и упомянутый стакан. На втором громоздилась стопка журналов «Охота и охотничье хозяйство» за тысяча девятьсот лохматый год. Под потолком болтался пыльный стеклянный абажур со слабенькой лампочкой.

А на стене рядом с кушеткой висело зеркало. Большое, овальное, отражающее голого парня с перекошенным лицом. Парень для чего-то упрятал торс в стальную броню, но абсолютно забыл о прочей одежде, включая трусы. Не то клоун, не то современный худож-ник в поисках новых выразительных форм, не то беглец из сумасшедшего дома. Очень жаль, что у него моё лицо.

Я повернулся к зеркалу спиной и попытался распечатать долбаный панцирь. Как и ожидалось, это стало бессмысленной тратой времени. Замочки были малюсенькими, но чрезвычайно крепкими — как и шарниры, которыми соединялись половинки злополучной скорлупы. Для того чтобы взломать их голыми руками, мне следовало минимум полгода колоть жераровы стероиды и тренироваться с тяжестями.

Традиционные пути на свободу тоже были закрыты. Решётки на окнах сварены из строительной арматуры, чтобы выдрать их из стены, понадобится трактор. Дверь деревянная, но прочная, с надёжным замком. Стены кирпичные… однако, чтобы пролезть сквозь них, нужно перво-наперво избавиться от панциря. Остроумно придумано, кстати. Тюрьма, которая всегда с тобой. И главное, без дорогостоящего КД-контура. Транспозиция через сплошную металлическую преграду — верное самоубийство. Я проходил сквозь лист желе-за всего однажды, в ранней юности, и выжил лишь потому, что не догадывался о смертельной опасности такого фокуса.

— Добро пожаловать в жертвы замкнутого круга, господин комбинатор! — сказал я с интонациями актёра-трагика. — Вернее, в члены. Если вас не шокирует это слово, столь двусмысленное в сложившейся ситуации. Но учтите, вход сюда бесплатный, а выход рубль.

За дверью скрипнула половица.

— Заметьте также, что за вами будут постоянно следить грязные извращенцы. В частности, скотоложцы, — продолжал я. — А может быть, даже фотографировать.

Половица вновь скрипнула.

— Ты с кем разговариваешь, артист? — любезно спросил из-за двери дядя Улугбек.

— Не ваше дело, — огрызнулся я. — А вот подслушивать нехорошо. Так поступают только людишки с мелкой лакейской душонкой.

— И это говорит человек, который тайком забрался в мой дом? — изумился тот. — Ах, какая самокритика!

— Ну как же тайком? Меня видели ваши собаки. И спокойно пропустили.

— С собаками ты умеешь обращаться, это мы знаем.

«Да вы обо мне вообще много знаете», — подумал я, поправляя панцирь. Чёртова железяка явно не была рассчитана для ношения на голом теле. Скверно обработанная горло-вина натирала кожу шеи и плеч, а разъёмы то и дело щипались подобно гусыне.

— Эй, чего замолчал, артист?

— Надоело через дверь орать. Хотите побеседовать, входите сюда.

— Так ведь ты опять разноешься, что дядя Улугбек извращенец и зашёл, чтобы на тебя голого полюбоваться.

— Обязательно.

— Ах, артист-артист! — с укором сказал он. — Ты из меня буквально Буриданова слона хочешь сделать.

— А вы из меня — собаку академика Королёва.

— Может, Павлова?

— Да нет, Королёва. Сергея Павловича. Тот тоже посадил бедняжку в железную скор-лупку и запулил в космос без права возвращения.

— Но ты-то не в космосе.

— Скоро буду. Одна радость, вместе со мной на орбиту выйдет первый в истории космонавтики лесной кабан. И первые два Буридановых осла, воображающих себя слона-ми.

— Ты что несёшь, артист? — встревожился Улугбек. — Какая орбита, слушай?

— Точно не скажу. Наверно, низкая, — проговорил я задумчиво. — Под домом заложена взрывчатка. Скоро рванёт.

— Зачем взрывчатка?! — взвизгнул Улугбек.

Молодец, Паша! Вывел-таки из равновесия тюремщика. Сейчас главное — не потерять инициативу.

— Чтобы взрываться, вестимо, — сказал я и торжествующе помаячил в сторону двери тем, что под руку попало. А попало как раз то, что нужно.

В замке послышалось царапанье. Улугбек нервничал — ключ никак не мог попасть в скважину. Обхватив панцирь руками, чтобы бряцанье не выдало мои перемещения, я на цыпочках подкрался к двери.

Дверь открылась. Я приготовился заехать Улугбеку в челюсть, но вместо него в комнату вбежал Борька. И сразу принял боевую стойку напротив меня. Буриданов слон, вооружённый двустволкой, зашёл следом. Морда у него была предовольной.

— Вижу, ты настоящий артист! Какой спектакль сыграл, а? Прямо Сергей Безруков!

— Если не свалим отсюда, скоро все будем Безруковы и, Безноговы, — мрачно объявил я. — Двадцать кило динамита в подвале — не детская петарда.

— Ну всё, всё, — Улугбек поморщился. — Ты шутил, я смеялся, очень хорошо было. Только настоящий артист должен меру знать. Иди, присядь пока. — Он коротко взмахнул ружьём. — Борька, пропусти.

Секач посторонился. Прикрывая срам руками, я дошёл до подоконника, прихватил журнальчик, отряхнул от пыли и уселся на кушетку, положив журнал на чресла. На об-ложке два немолодых упитанных дядечки в тюбетейках рассматривали подстреленного оленя. Охотники удивительно походили на братцев-тюремщиков. Чего быть, конечно же, не могло — возраст журнального номера перевалил за тридцатник.

Улугбек почесал Борьку между ушами, а когда тот, разомлев от хозяйской ласки, свалился с копыт, уселся на него как на походный стульчик. Кабан даже не хрюкнул. Вот бы кому в цирке-то выступать!

— Понимаешь, артист, ты немножечко ошибся, когда меня взрывчаткой пугать начал. Ты не знаешь, я знаю — не может быть здесь взрывчатки. Здесь и тебя-то не должно быть. Сюда вообще могут попасть только те, кого я или Искандер проведём. Ты же видел, какой берег чистый? Уже много годов здесь люди не появлялись. Только женщины, которых брат с завязанными глазами привозит. Догадываешься, почему?