Граница не знает покоя - Александр Авдеенко

Могучий — на скрещении двух струй. Снова на его лице — то ли пот, то ли капли воды, то ли слезы. Но решимость, чуть ли не ярость, появляется в глазах. Во всем облике такое ожесточение, как будто сейчас, сию минуту на него обрушится весь мир, а он непреклонно, наперекор всему должен сейчас что-то сделать, должен себя, всю свою жизнь бросить навстречу огромной непостижимой опасности. Должен сию секунду решиться — иначе поздно!

Могучий всем телом бросается на кратер огненного факела. Всем телом прижимается к раскаленной щели — плотней, плотней! Сначала он весь — от головы до ног — извивается в конвульсии, затем застывает. Лицо его искажено от нечеловеческой боли. По лицу бьют струн воды…

Тот же отсвет пламени около Мальчикова. Но уже чувствуется, что напряжение пожара ослабевает. Огонь становится тише, лишь вялые языки изредка появляются над цистерной, оставленной на выгорание. Чувствуется облегчение и в ослабевшем гуле толпы. Опасность взрыва миновала. Обваловывание прекращается. Люди расправляют спины.

Мальчиков тоже озирается и видит, как из машины скорой помощи, стоящей близко, санитары выносят носилки и бегом направляются к основанию бензинового бака в передовой зоне пожара. Сверху, с крыши бака, двое сносят тело человека и кладут в носилки. Санитары идут обратно. Носилки приближаются. Впереди их дпагает Бирюков. Мальчиков бросается к нему.

— Товарищ! Товарищ! Кто? Как?

Бирюков, не оборачиваясь, безнадежно машет рукой. Бросает отрывисто, на ходу…

— Помощник мой… Факелы тушил… Сгорел…

Мальчиков кидается за ним.

— Что? Совсем?

— Не знаю… Дышит еще…

Ночь. Бешено приближаются яркие огни автомашины. Скрипнув тормозами, «Победа» останавливается под густыми деревьями у крыльца дома. Из кабины выскакивают двое, взбегают на крыльцо. Отворяется дверь, входят в комнату. Это Васильян и Серебров. Перед ними недалеко от окна в растегнутом кителе комендант Громобой. Он узнает их.

— Какими судьбами?

— Весьма срочными. На ваш участок поездом едет диверсант. Чуть не ушел. На ту сторону попытается уйти, верно, сегодня же. Надо перехватить!

К концу фразы Васильяна Громобой уже застегнулся на все пуговицы.

— Поехали…

Выходят на крыльцо. Громобой кивает на восток, в сторону чуть видного зарева.

— Звонили только что — пожар потушили (Пауза). Поджег, наверно, он?

— Не исключено…

Идут к машине. Громобой, садясь рядом с Серебровым:

— Поедем на участок Сабирова. Там засада…

Ночь на исходе. Опушка леса. Недалеко от сарая, за стволами деревьев, — пограничники. Среди лежащих рядом расположились Громобой и Васильян. Все взоры устремлены на лужайку перед сараем. Видно, как пригнувшись, почти ползком, человек пробирается к двери сарая. Громобой и Васильян шепотом:

— Все закрыто?

— В два кольца…

Проходят минуты две. Напряженное ожидание. По сигналу Громобоя пограничники подползают ближе. Впереди всех — Васильян. Наконец из зияющей черноты сарая появляется Зубр. Под мышкой у него большой сверток. Осторожно идет по тропе. Проходит несколько. Шагов. Внезапно, как тигр, на него бросается Васильян. Оба падают. Ракеты. Подскакивают остальные пограничники, и через секунду Зубр с закрученными назад руками стоит в кругу взявших его людей.

Васильян обыскивает и извлекает из кармана Зубра черный толстый карандаш. Поворачивает утолщенный конец его, и появляется струйка расплавленной жидкости. Васильян с ненавистью смотрит на Зубра.

— Вот он — пожар… Химические карандашики напалма…

Раннее утро. Двор заставы Сабирова. «Место для курения». Среди группы пограничников на скамейке — Васильян. Покуривая, он беседует с пограничниками.

— Ночка, значит, неплохо кончилась?

— Куда лучше? Куда лучше? Всю ночку, «прогуляли», зато зайца поймали…

— Хорош заяц — целый зубр!..

— А вчера денек тоже жаркий выпал?

— Куда жарче? Весь день гоняли…

— А все-таки вышло?

— Да еще как! Сами знаете. У вас там, в городе, Мальчиков его припер…

— Молодец ваш Мальчиков!

— Там и капитан Сагайдачный был, из штаба.

— Сагайдачный молодец. Одним словом — все молодцы!

Большая комната. Трудно установить ее размеры, но полутьма в отдалении от настольной лампы создает впечатление большой глубины. За столом в свете матового абажура — военный в генеральских погонах. Справа от него — этажерка с книгами, слева — массивный сейф. Перед большим столом, вместо обычно приставленных столиков, — кресло. В кресле — худощавый с тонкими чертами лица полковник. Накурено. Видно, разговор между ними начался давно и уже подходит к концу.

— Так вот и провалилась операция «Дубль» мистера Грина, — генерал улыбается, но вскоре улыбка сходит с лица, взгляд его суровеет. — Не все у нас было гладко. Ведь Зубр пробрался на завод и чуть не напакостил. Васильян его прощупал вовремя, но тот действовал напролом. Недаром Зубром прозвали. Вы ведь слышали о нем?

— Конечно, Иван Алексеевич! Помните дело с отравлением на консервном заводе?

— Да, да! А все-таки нас с вами упрекнут: какая ж это государственная безопасность — чуть не упустили, хотя «чуть» не считается. — Генерал берет из открытой коробки новую папиросу, задумчиво ее разминает. — Мы с вами по большим дорогам ходим, на каждом шагу целые пропасти встречаем, а спотыкаться права не имеем.

— Победителей, говорят, не судят, Иван Алексеевич!

— Увы, дорогой полковник, эта цитата устарела… — Ну, ладно! — генерал, как бы встряхнувшись, оживляется. — А помните этого пограничника? Огромный такой старшина Мальчиков. Вот — молодец! Семьдесят пять километров преследовал — пешком, поездом, машиной, лодкой, трамваем, наконец. Одним словом, на перекладных, как в кино… А пожарник этот? Лейтенант Могучий? Ведь телом своим потушил. Какие ожоги получил! А когда потребовалась кожа живого человека для операции, для пересадок, так весь комсомол завода повалил в больницу: «Нате, мол, нашу кожу, спасайте Могучего!» И спасли ведь!..

— Геройские парни! — отозвался полковник.

— Вы о Мальчикове с Могучим? Конечно, геройские! — подтверждает генерал.

— К орденам их представили?

— А как же? Вы бы послушали, как народ о них толкует. Ведь всё случилось в открытую, на глазах у всех, а народ наш геройских парней любит!..

П. Дегтярев

Большая семья

Дело было закончено.

Следователь предложил подследственному подписать протокол допроса. В голубенькой папке с белой ленточкой завязки — менее десятка страниц, исписанных крупным и метким почерком. На первый взгляд — очень мало. Кажется, что для этого требовалось лишь несколько часов, ну, дели, или два. А ведь он занимался этим делом почти месяц. Если бы застенографировать весь ход допроса, пришлось бы исписать сотни и сотни страниц.