У ночи тысяча глаз - Корнелл Вулрич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну-ка, может, вам от этого станет легче, — сказал Рид. Он вытащил написанную карандашом долговую расписку, разорвал ее на кусочки, швырнул их на пол и вернул себе верхнюю из уже трех пачек Шона. — Теперь вы, что называется, финансово независимый.
— Это нисколько не изглаживает из памяти первоначального…
— Делайте свою игру, — прервала она.
Они молча положили свои ставки и уже больше не называли их, за них говорили квадраты тех цветов, которые они выбирали. И в них самих произошла какая-то перемена, сперва едва заметная, но с каждым поворотом колеса становившаяся все более и более отчетливой. Шон мог только наблюдать, как она подействовала на двух других. У Джин лицо раскраснелось, особенно на скулах, а глаза стали яснее. Лицо Рида приобрело более или менее нормальный вид, хотя по-прежнему оставалось изможденным и мрачным.
Шону мешал галстук, и он сунул под него пальцы, чтобы немного отпустить его.
— Вы еще не вошли в азарт, Том? — спросила она, и зрачки ее глаз вспыхивали и гасли в такт беспокойному вращению колеса.
Он широко раскрыл глаза, глядя на нее и как бы желая сказать, что это происходит вопреки его воле. Шон чувствовал жар в затылке, точно кто-то проказливо прижигал его увеличительным стеклом. Он потянул за галстук, и тот расслабился. Потом поднял один конец воротничка, и тот торчал у него над плечом, как стоячий эполет.
Джин откинула волосы с лица.
— Налейте мне выпить, — попросила она Шона. — Во рту пересохло. — Едва пригубив, снова поставила стакан. — Ну, все! — воскликнула Джин, сгребая платок и то, что в нем осталось. — Я уже не могу этого выносить, как будто умираешь по…
Она осеклась.
— Делайте ваши ставки! — вдруг выкрикнула девушка чересчур громко и чересчур хрипло. И тут же, вспомнив, сорвала с пальца перстень и бросила к остальным драгоценностям.
Шарик покатился, лег в гнездо.
Она с шумом втянула в себя воздух.
— Он еще ни разу не проиграл! — возбужденно воскликнул Рид. — С самого начала игры он еще ни разу не сменил цвета. Но всему же есть конец, когда-то везение должно сломаться! По-моему, это рекорд для последовательного ряда…
— Колесо подстроено, — хмыкнул Шон. — Кто-то меня разыгрывает.
— Колесо честное! — набросилась она на него. — А если бы я намеревалась настроить его в чью-то пользу…
Он понял, что она собиралась сказать. Джин пригубила стакан, запрокинув голову. Несколько капель пролилось, руки у нее дрожали как листья на ветру.
— Я все проиграла. Удача не любит дам. — Она прижала руку тыльной стороной ладони ко лбу, подержала ее там. — Буду крутить для вас колесо… вот только немного приду в себя.
— Может, закончим? — предложил Шон и потянулся, готовый поддержать ее, но почти тут же убрал руку.
— Не оставляйте меня на мели сейчас! — чуть ли не выйдя из себя, негромко заржал Рид. Перед ним лежала еще одна пачка. — Одну минуточку. Где моя чековая книжка? У меня на счете есть еще. И мои ценные бумаги.
— Не делайте этого, — гортанным голосом возразил Шон.
Она быстро наступила ему на ногу под столом.
— Вы только посмотрите на его лицо, — выдохнула она. — Мы выигрываем. Продолжайте!
На стол лег голубой прямоугольничек бумаги.
— Вот — пустой, — сказал Рид. — На всю сумму, какая там есть. Заполните его потом сами. Если выиграете.
— Вся сумма, — спокойно сказал Шон и подвинул вперед все свои пачки еще раз.
— Нас осталось всего двое. Теперь мы уже не будем ставить на чет и нечет, будем ставить только на цвет. Цвет против цвета.
— Ваша ставка, — кивнул Шон.
— Я возьму красное, цвет жизни. Другой — цвет…
— Ставки сделаны! — отрезала она.
Казалось, последний щелчок так никогда и не раздастся. Все крутится и крутится, все медленней и медленней. Рид ухватился за отвисшую складку на истощенной шее и тянул за нее так, что создавалось впечатление, будто она сделана из резины. Джин крестообразно поднесла руку ко рту и кусала ладонь. Шон слегка похлопывал себя по ноге, будто заглушая сильную боль.
Шарик упал в гнездо.
Глядя на них, а не на остановившееся колесо, было бы невозможно сказать, кто проиграл, а кто выиграл. Они все трое казались проигравшими, как двое игравших, так и не игравшая.
— Мне конец, — сказал Рид, будто его душили. — У меня ничего не осталось.
Шон сделал движение, готовый отодвинуть наваленные перед ним наличные обратно к Риду.
— Нет-нет, это не может аннулировать сделанное! — со злостью возразил Рид. — Неужели вы не понимаете? Это маленькое колесо крутится в полном соответствии с другим, большим. Вы думаете, всего лишь обыкновенное деревянное колесо для азартной игры? Как бы не так: это мое колесо жизни. Пока не поздно, я должен выиграть хотя бы раз. Мне нужен от него знак; тогда это будет означать… я должен продолжать играть, играть и играть, пока не получу свой знак!
Он бросил взгляд на часы:
— Подождите. Вот мой дом. Документы на него лежат где-то в центре города. Моя дочь свидетельница. Я не могу положить его на стол. Дайте лист бумаги. Да любой, неважно какой.
Он провел четыре линии и нарисовал квадрат. Поставил над ним трубу. Вставил в него окно. Подписался под ним.
— Засвидетельствуй, — сказал он и протянул бумажку Джин.
Она написала свое имя под его подписью.
Он взял у нее бумажку и положил на стол:
— Ставлю дом против всего, что у вас есть. На красное.
Шон кивнул.
Она запустила колесо.
— Отойди назад, на фут назад, — приказал он ей. — Сложи руки на голове и держи их там. Мне нужен мой знак, но он не нужен мне от тебя. Он нужен мне от… — Его взгляд на мгновение поднялся к потолку, затем вернулся к неясному вращению колеса, которое никак не могло остановиться. На фоне его легкого шуршания было слышно, как они дышат: коротко, быстро, напряженно.
Шарик сел в гнездо. Их дыхание прекратилось. Наступила тишина.
Рид улыбнулся. Улыбка вышла жуткая.
— Теперь и дом ваш тоже, — сказал он. — Дом и все деньги.
Шон промолчал.
— У меня ничего не осталось. — И снова Рид бросил взгляд на часы, как и перед этим. — Хотя нет, погодите. — Он медленно повернулся, и его взгляд остановился на Джин.
Лицо у Шона побелело.
— Нет-нет, остановитесь, — запинаясь, пробормотал он. — Не делайте ничего такого. — Он отступил на шаг. — До сих пор я потакал вам…
— Потакали мне?! — злобно вскрикнул Рид. — Я же играю не против вас! Я играю против жизни.
Он по-прежнему смотрел на дочь:
— Ты не возражаешь, Джин?
На лице у Шона появилось выражение тошнотворного отвращения.
— Вы сходите с ума, — медленно произнес он. — Пора остановиться. Вы уже не отдаете себе отчета в том, что делаете…
— Не отдаю себе отчета?! — ответил он Шону, но смотрел по-прежнему на Джин. — Глаза смерти гораздо зорче, чем когда-либо будут ваши, сынок. Вы не знаете, что любите ее, зато я знаю. Она не знает, что любит вас, зато я знаю.
Он продолжал смотреть на нее.
— Ты не возражаешь, Джин? — снова спросил он.
Она не дрогнула, даже не взглянула на Шона, как будто его вообще не было с ними в комнате.
Заговорила тихим голосом, но ее ответ прозвучал так же четко, как легкий-легкий удар по тонкому хрусталю:
— Не возражаю, отец.
— Я снова играю против колеса жизни, — сказал Рид. — Ставлю мою дочь.
Он нарисовал вилкообразную фигуру на бумаге, все основные линии двуногого существа, приставил к ней крошечный кружочек вместо головы. Посреди корпуса пририсовал небольшую юбочку.
Подписался.
— А теперь ты подпишись, что согласна.
Лицо Шона приобрело зеленоватый оттенок. Язык коснулся верхней губы, он сглотнул, будто что-то ел.
— Но ведь это же не… не долг с правом передачи. За доской рулетки вы не можете передать право собственности на… на живое существо, на человека.
— Это не право собственности. Только ее рука в браке. Вы можете отказаться.
Шон заговорил так же тихо, как говорила она. И не менее четко:
— Я не отказываюсь. — Руки он держал под столом. — Но у меня нет ничего достойного такой ставки.
Рид положил рисунок на доску.
— Ставка сделана. Ставьте все, что у вас есть.
Шон по-прежнему не мог заставить себя прикоснуться к деньгам.
— В таком случае вы на черном, и игра идет в ваше отсутствие. Вы колесо. Вы жизнь.
И вдруг, поставив локоть на стол, она будто серпом сгребла все накопившиеся его выигрыши на место для ставок.
— Я отказываюсь, чтобы дело рассматривалось в отсутствие ответчика, — спокойно заявил она. — Так было бы еще хуже.
Колесо завертелось. Создавалась оптическая иллюзия, будто оно вращается совсем в другую сторону, затем, по мере замедления хода, стало вращаться в своем обычном направлении. Последовал похожий на звуки кастаньет бег шарика и наконец его финальный щелк, напомнивший стук глухой упавшей гальки.