тела и нематериальной души.
Платон первый формально выставил этот догмат и попытался доказать его объективную истинность.
Декарт же довел его до полного завершения и развил до конца, дав ему самое детальное изъяснение и вид научной строгости. Но благодаря этому именно и обнаружилась его несостоятельность, доказанная последовательно
Спинозою, Локком и
Кантом. Спиноза (философия которого состоит главным образом в опровержении двойного дуализма его учителя), в прямую и сознательную противоположность двум субстанциям Декарта, взял своим главным положением: «Substantia cogitans et substantia extensa una eademque est substantia, quae jam sub hoc, jam sub illo attribute comprehenditur»[246].
Локк, отвергая врожденные идеи, выводил всякое познание из чувственного и учил, что, быть может, материя одарена способностью мыслить.
Кант выступил с критикой рациональной психологии, каковую представил в первом издании[247]. С другой стороны, напротив,
Лейбниц и
Вольф взялись за защиту прежней несостоятельной теории, и это принесло
Лейбницу незаслуженную честь: его сравнивали со столь далеким от него великим
Платоном. Здесь не место подробно излагать все это. По этой рациональной психологии, душа есть в своей исконной сущности существо
познающее и лишь вследствие этого также хотящее. В зависимости же от того, насколько она в этих своих основных проявлениях действует чисто сама по себе и вне связи с телом или в соединении с ним, она обладает высшею или низшею познавательною и точно такого же рода волевою способностью. В высшей способности нематериальная душа действует всецело сама по себе и без участия тела: в этом случае она есть intellectus purus[248] и имеет дело с ей одной только принадлежащими и потому совершенно не чувственными, а чисто духовными представлениями и точно такими же волевыми актами, которые все не содержат в себе ничего чувственного, имеющего источник в теле[249]. Таким образом, она познает одни только чистые абстракты, универсалии, врожденные понятия, aeternas veritates[250] и т. п. Соответственно тому и ее воля находится исключительно под влиянием таких чисто духовных представлений. Напротив,
низшая познавательная и волевая способность есть продукт души, действующей в союзе и тесно связанной с телом и его органами, но терпящей от этого ущерб в своей чисто духовной деятельности. Сюда-то и относили всякое наглядное познание, которое поэтому признавалось неясным и запутанным, тогда как познанию
абстрактному, состоящему из отвлеченных понятий, приписывали отчетливость! И вот таким чувственно обусловленным познанием определяемая воля есть низменная и большею частью дурная, ибо ее хотение направляется чувственными раздражениями. Воля же, о которой мы говорили раньше, есть воля светлая, руководимая чистым разумом и присущая исключительно только нематериальной душе. Всего яснее учение это изложено у картезианца Делафоржа в его «Tractatus de mente humana»[251]. Там, в гл. 23, говорится: «Non nisi eadem voluntas est, quae appellatur appetitus sensitivus, quando excitatur per judicia, quae formantur consequenter ad perceptiones sensuum; et quae appetitus rationalis nominatur, cum mens judicia format de propriis suis ideis independenter a cogitationibus sensuum confusis quae inclinationum ejus sunt causae… Id, quod occasionem dedit, ut duae istae diversae voluntatis propensiones pro duobus diversis appetitibus sumerentur, est, quod saepissime unus alteri opponatur, quia propositum, quod mens superaedificat propriis suis perceptionibus, non semper consentit cum cogitationibus, quae menti a corporis dispositione suggeruntur per quam saepe obligatur ad aliquid volendum, dum ratio ejus earn aliud optare Tacit»[252]. Неясно осознанный пережиток таких воззрений представляет собою, наконец, кантовское учение об
автономии воли, которая, как голос чистого практического разума, налагает свои законы на всех разумных существ как таковых и знает лишь
формальные определяющие моменты, в противоположность
материальным, определяющим исключительно только низшую способность вожделения, которая встречает противодействие в этой высшей воле.
Впрочем, всю эту теорию, впервые лишь у Декарта получившую вполне систематическое изложение, можно, однако, найти уже у Аристотеля, который довольно ясно развивает ее в трактате «De anima», I, I[253]. Подготовлена и намечена она даже уже Платоном в «Федоне» (с. 188 и 189, Bip.)[254]. Благодаря же систематичной и определенной форме, какую придал ей Декарт, она через сто лет обнаруживает полную непринужденность, доходит до своих крайних выводов и как раз через это приближается к гибели. Именно: в качестве резюме имевших тогда силу воззрений может служить нам сочинение Муратори «Delia forza della fantasia»[255], гл. 1–4 и 13. Там фантазия, от функции которой зависит все созерцание внешнего мира по данным чувств, есть чисто материальный, телесный, мозговой орган (низшая познавательная способность), а на долю нематериальной души остается лишь мышление, рефлексия и умозаключение. Но вследствие этого дело принимает явно сомнительный оборот, и это должны были почувствовать. Ибо если материя способна к наглядному, столь сложному пониманию мира, то непонятно, почему ей не быть также способной к абстракции от этого созерцания, а отсюда и ко всему прочему. Очевидно, абстракция есть не что иное, как опущение ненужных для наличной цели определений, стало быть, индивидуальных и видовых отличий, когда, например, я отвлекаюсь от того, что составляет особенность овцы, быка, оленя, верблюда и т. д., и таким образом прихожу к понятию жвачного: при этой процедуре представления теряют в наглядности и именно как чисто абстрактные, ненаглядные представления, понятия не могут уже укрепиться и получить применение в сознании без помощи слова. При всем том, однако, мы видим, что Кант, выставляя свой практический разум с его императивами, еще находился под влиянием отголосков этого старого учения.
§ 7. О высшем принципе кантовской этики
Проанализировав в предыдущем параграфе подлинную основу кантовской этики, я перехожу теперь к высшему принципу морали, который опирается на этот фундамент, но в то же время с ним тесно связан, даже составляет одно целое. Вспомним, что он гласит: «Поступай лишь по правилу, относительно которого ты вместе с тем можешь желать, чтобы оно имело силу всеобщего закона для всех разумных существ». Не будем обращать внимание на странность приема, когда мы человеку, который, по допущению, ищет закона для своего поведения, ставим в обязанность, чтобы он еще сначала поискал законы для поведения всех возможных разумных существ. Остановимся на том факте, что это выставленное Кантом основное правило, очевидно, не есть еще сам моральный принцип, а лишь эвристическое правило к нему, т. е. указание, где его искать, так сказать, хотя и не наличные еще деньги, но все-таки действительный чек. Кто же, собственно, этот чек должен реализовать? Говоря напрямик теперь же – банкир, совсем не ожидаемый здесь: не кто иной, как эгоизм, как это
