Мужики и бабы - Борис Можаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петька Тыран пришел в валенках. Его позвали чистить рыбу.
- Не-е, мужики... не могу. У меня обувь не соответствует.
- А водку пить она соответствует?
- Дак я ж Кольцов! - бил он себя в грудь.
Все лето по вечерам носил он валенки, а зимой часто в сапогах ходил. Его спрашивали:
- Отчего в жару валенки надеваешь, Петька?
Он отвечал:
- Валенки летом дешевле, оттого и ношу их летом.
А называл себя Кольцовым потому, что любил декламировать его стихи:
Что, дремучий лес,
Призадумался?
Думой темною
Запечалился...
- Петька, лучше спой.
- Это можно.
Тыран оборачивался к реке, расставлял ноги пошире, точно в лодке плыл, и, закидывая свою кудлатую голову, безвольно опустив руки, самозабвенно, прикрыв глаза, широко и свободно затягивал песню, знакомую всем до малого словца, до последнего вздоха:
На кленовой скамье-е, перед бледной луной,
А мы праздной порою сидели;
Солове-е-ей распевал над ея голо-во-о-о-о-ой,
Липы нежно листвою шуме-е-е-ли.
Пока мужики готовили пирушку, ребята носились возле шалашей, затевая одну проделку за другой. На отшибе подальше от реки стоял кое-как сляпанный шалаш Кузьмы Назаркина, бывшего волостного урядника, к старости сильно погрузневшего, бестолкового и неповоротливого мужика. Он сидел у своего костра и ел кашу. Чувал подполз по высокой траве и крякнул ему в спину, точно как дергач.
- Ну, черт горластый! - проворчал Кузьма. - Чего тебе надо? Пошел вон! - и бросил в траву головешку из костра.
Чувал переполз на другое место и, только Кузьма взял ложку, крякнул ему в спину еще звонче. Кузьма опять оставил кашу, вытянул головешку из костра и запустил ее в траву, взял котелок с кашей, перешел на другое место. Но только принялся за кашу, как снова за его спиной раздалось навязчивое: "Кррр-я-як".
- Кузьма Иванович! - кричали с берега мужики. - Дай каши дергачу! Не жадничай...
- Птица тожеть есть хочет.
- У нас ноне равноправия...
- Не жадничай... Это тебе не при старом режиме... Гы, гы.
Кузьма бросил наземь котелок и, переваливаясь, как старый гусь, пошлепал в шалаш.
Меж тем Федька Маклак облюбовал Кукурая; тот собирался ехать в Тиханово и запрягал в телегу такого же подслеповатого, как сам Кукурай, серого мерина. Телега от Кукураева шалаша стояла далеко, и пока Кукурай сходил в шалаш за хомутом, Маклак обернул мерина в оглоблях, поставив его мордой к телеге, задом на выход из оглоблей. Кукурай, смутно видя мерина, занес хомут над ним и опустил его прямо на круп.
Мерин выдул животом воздух, а Кукурай бодро прикрикнул на него:
- Но-о! Рассапелся!.. Проснись, ненагляднай!
Мужики, сидевшие у костра, так грохнули, что даже мерин поднял голову, а Кукурай выпустил хомут из рук.
- Андрей! - кричали ему. - Поищи у него под хвостом голову-то.
- Он ее промеж ног спрятал.
- Атаманы, грабители! Что я вам сделал? - чуть не плача спрашивал Кукурай.
- А мы что тебе сделали? Телегу увезли?!
- Ты ж сам на задницу хомут надевал...
- Звонарь бестолковый, звонарь и есть.
Когда поспела рыба, ее вытащили на деревянные тарелки, нарезали большими кусками и посолили крупной солью. Уху черпали кружками, водку запивали ухой, потом уж заедали рыбой. Без малого сорок мужиков чинно расселись в кружок и в напряженном молчании ожидали свою порцию водки; каждый пришел либо с кружкой, либо с ковшом, но наливали всем одну и ту же мерку.
Якуша держал очередную четверть за бока, как гусыню, и, наклоняя, лил в свою алюминиевую кружечку, размером с чайный стакан.
Пили не чокаясь, - вольют ему порцию, он глянет на нее, жадно потянет ноздрями воздух и, нахмурившись, словно недовольный, решительно опрокинет в рот. "Эх, кабы вторую вослед пропустить!" - "А что, соседу не надо? Он у тебя рыжий, что ли?"
Собрались на круг всем шестаком, только Кузя Назаркин не пришел обиделся за дерчага, да Тарантас надулся, что его улишки в общий котел пошли: "Вам только волю дай - не токмо что улишки, загоны пропьете".
- Мужики, чего ж мы под сурдинку пьем? - спросил Якуша Ротастенький. Хоть бы гармошку-то растянули.
- А где Буржуй?
- С ребятами.
- Обиделись они: рыбу, говорят, гоняли, а выпить не дают.
- Рано ишшо. Пусть сопли научатся подтирать.
- Буржую-то можно. Все ж таки - гармонист.
- Бурж-у-у-уй!
Он выкатился откуда-то из травы, по-собачьи отряхнулся, встал - голова большая, ноги короткие - с готовностью таращит глаза, руки по швам:
- Чего надо?
- Выпить хочешь?
Только головой мотнул. Подали кружку - осушил единым духом.
- Ого, этот без приманки берет.
- Шелешпер.
- А закусить хочешь?
- Мы уже рыбки поели, - сказал Буржуй.
- Молодец! Впрок закусывает.
- Ты чего в траве лежал?
- За Тарантасом смотрел.
- Зачем?
- Так.
- Где же он, Тарантас?
- На реку пошел, котел моет.
- Эй, мужики! Хватит ему экзамены устраивать. Неси гармонь, играть будешь.
- Я ее дома оставил.
- Как оставил?
- Дак девок нет пока. Вот приедут гребсти - тогда и гармонь привезу.
- Ах ты, забубенный! Зачем же водку пил?
- Впрок. Потом отыграю, - Буржуй ухмыльнулся и дал стрекача.
- Чухонин, сыграй на своей нижней губной барыню, а мы спляшем, - сказал Бандей.
- Дай воздуху набрать. - Биняк напыжился до красноты, встал на карачки и вдруг отчетливо заиграл на своем нижнем инструменте барыню:
Тра-та-та-ти
тра-та-та,
Та-ра-ра-ра
ти-ри-ри...
А Селютан с Бандеем тотчас сорвались в пляс, - пошли вприсядку вокруг котла с ухой, присвистывая и приговаривая:
Между ног - чугунок,
Сзади - сковородка...
Ой, вали, вали, вали!
Закусали кумары,
Кумары да мушки,
Не боюсь Ванюшки...
- Тяни, Осьпов! Тяни! Крой дальше!!
- Дальше она у меня слов не знает, - сказал Биняк.
- Биняк, а сорок раз подряд дернуть можешь?
- Могу.
- В любое время дня и ночи?
- Могу.
- Если разбудить... И сразу чтобы сорок раз подряд?
- Могу.
- Спорим на стан колес!
- Ого-го! Дай разбить руки!
К Андрею Ивановичу подошел Тарантас с косой в руках и взял его за плечо:
- Отойдем в сторонку!
- В чем дело? - спросил Бородин.
- Ты погляди, что твой щенок сделал! - тыкал он пальцем в косу. - Он мне всю жалу заворотил.
- Чем?
- Пятаком медным по косе поводил. Вот что наделал твой атаман. Мне за такую косу свинью давали. А он, стервец, пятаком по жалу. Это как расценить?
- Погоди, я сейчас... - Андрей Иванович бросился к своему шалашу.
Но Федьки там не было.
Андрей Иванович побежал к затону. Кто-то свистнул от реки, и трое ребят: Буржуй, Федька и Чувал - вылезли на берег.
- А ну, подойди сюда! - крикнул Андрей Иванович Федьке.
Тот увидел стоящего в отдалении Тарантаса с косой, мигом смекнул, в чем дело, и легким поскоком побежал к затону.
- Стой, сукин сын! Догоню - запорю! - заревел Бородин и бросился за сыном.
Федька, знавший весь затон вдоль и поперек, добежал до брода и, разбрызгивая воду, кинулся на ту сторону. Легко, по-козлиному выскочил на песчаную гору и побежал к реке. Когда Андрей Иванович, увязая в песке лаптями, с трудом перевалил через гору, Федька снимал уже портки на речном берегу. Лапти с оборами валялись на песке. Завидев отца, Федька скатал штаны с рубахой и, огребаясь одной рукой, в другой держа над головой этот узелок, поплыл через реку.
Андрей Иванович погрозил ему кулаком:
- Ну, погоди! Вернешься - я тебя распишу этими оборами.
Он забрал лапти и подался восвояси. Возле шалаша увидел чужую лошадь под седлом, удивился: что еще за поздний гость? Откуда? Зачем??
Андрей Иванович невольно прибавил шагу. За шалашом на скамеечке для отбивания кос сидел в полной форме, при нагане, Зиновий Тимофеевич Кадыков. Фуражка со звездой лежала на чурбаке. Поднялся навстречу, поздоровались.
- Завтра в ночь будем ловить возможного вора твоей лошади, - сказал Кадыков. - Ты мог бы понадобиться. И лошадь опознать... итак, к делу.
- Спасибо. Я непременно поеду. Куда?
- Сперва в Ермилово, а потом в лес.
- Но мне надо домой съездить. Жену сюда послать, - потом замялся. Ружье можно с собой взять?
- Бери, пригодится. Нас всего трое из милиции, а их - неизвестно.
- Ничего, справимся.
- Давай! Я буду ждать тебя до обеда в Ермилове у Герасима Лыкова. Там спросишь.
- Приеду вовремя.
- Ну, пока, - Кадыков пожал ему руку и прыгнул в седло.
13
Андрей Иванович, наказав Петьке Тырану приглядывать за Сережкой, еще засветло выехал верхом домой. Лошадь, успевшая нагуляться за день и отдохнуть, легко и резво бежала по высокой траве, подгоняемая комариным зудом. Бородин скакал напрямки, не считаясь ни с болотами, ни с бочагами, бродов не искал - разбрызгивал лаптями воду на переездах; замочил не только штаны, но даже попону, которую подостлал на холку лошади. Думал только об одном - наконец-то посчитаемся, сойдемся в открытую... Только бы не помешали, не спугнули субчиков-голубчиков; а уж там повеселимся, поглядим, чья возьмет. Кто эти воры, Кадыков не сказал; но Андрей Иванович думал теперь только о Жадове, и лупоглазая, длинноволосая физиономия Ваньки маячила перед его мстительным взором, застя собой белый свет, и яростное чувство накатывало волнами из груди, перехватывало горло и жарко било в голову.