Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

— Почему ты так сказал про принцессу? — тяжело дыша, спросил Саймон.

— Что? — Джеремия пытался увильнуть от длинных рук своего соперника. — А чего ты ждал? Ты же увиваешься вокруг нее с тех пор, как они вернулись.

— Ничего подобного.

Джеремия отступил назад и опустил меч.

— Ах вот как? Значит, это был какой-то другой неуклюжий рыжеволосый идиот.

Саймон смущенно улыбнулся:

— Так легко угадать? Да?

— Узирис Искупитель, а чего тут трудного? Всякий на твоем месте вел бы себя так же. Она, конечно, хорошенькая и кажется довольно доброй.

— Она… больше чем это. А почему тогда ты сам не страдаешь по ней?

Джеремия обиженно посмотрел на него:

— Заметит она меня, как же, хоть я мертвый упади к ее ногам! — Он издевательски ухмыльнулся. — Она и на тебя-то не очень смотрит.

— Это не смешно, — мрачно сказал Саймон.

Джеремия сжалился:

— Извини, Саймон. Я уверен, что быть влюбленным — это просто ужасно. Сломай еще пару моих пальцев, если тебе от этого будет легче.

— Может, и будет. — Саймон тряхнул головой и снова поднял клинок. — А теперь, Джеремия, будь ты проклят, попробуй сделать это правильно.

— Только сделайте кого-нибудь рыцарем, — пропыхтел Джеремия, отбивая очередной сильный удар. — И жизнь его друзей будет навсегда испорчена!

Шум боя возобновился: треск деревянных клинков, громкий и неровный, как стук огромного пьяного дятла.

Тяжело дыша, они сидели на мокрой траве, по очереди прикладываясь к меху с водой. Саймон развязал ворот рубашки, чтобы ветер охладил разгоряченную кожу. Скоро ему станет холодно, но пока что воздух казался просто замечательным. На траву упала тень, и удивленные друзья подняли глаза.

— Сир Камарис! — Саймон пытался вскочить, а Джеремия впал в некое подобие столбняка и застыл с широко раскрытыми глазами.

— Хей! Сядь, молодой человек. — Старик махнул рукой, вынуждая Саймона не менять положения. — Я просто наблюдал, как вы работаете мечами.

— У нас это неважно получается, — честно сказал Саймон.

— Не стану с тобой спорить.

Саймон слабо надеялся, что Камарис будет возражать.

— Слудиг учил меня, чему мог, — сказал он, стараясь говорить как можно более почтительно. — Но у нас не было времени.

— Слудиг. Это вассал Изгримнура. — Он внимательно посмотрел на Саймона. — А ты парнишка из замка, верно? Тот, которого Джошуа сделал рыцарем? — Саймон впервые заметил в речи старика легкий акцент. Наббанайская округлая раскатистость все еще слышалась в его величественных фразах.

— Да, сир Камарис. Меня зовут Саймон. А это Джеремия, мой друг и оруженосец.

Старик кинул взгляд на Джеремию и быстро кивнул, прежде чем снова обратиться к Саймону.

— Времена изменились, — медленно проговорил он. — И изменились не к лучшему, как мне кажется.

Саймон немного подождал объяснений.

— Что вы хотите сказать, сир? — спросил он.

Старик вздохнул:

— В этом нет твоей вины, юноша. Я знаю, что монархам иногда приходится посвящать в рыцари прямо на поле боя, и я не сомневаюсь, что деяния твои благородны, — я слышал, что ты оказал неоценимую помощь в поисках моего клинка Тёрна, — но рыцарь — это нечто большее, чем простое прикосновение мечом. Это высокое призвание, Саймон… высокое призвание.

— Сир Деорнот начал учить меня тому, что мне следовало знать, — сказал Саймон. — Перед ночью бдения он рассказал мне о Каноне Рыцарства.

Камарис сел, поразительно легкий и быстрый для человека его возраста.

— Даже если так, юноша, даже если так. Знаешь ли ты, как долго я состоял на службе у Гавенаксиса Кливинского из Хонзы как паж и оруженосец?

— Нет, сир.

— Двенадцать лет. И каждый день, юный Саймон, каждый божий день был уроком для меня. Понадобилось два долгих года только для того, чтобы научиться ухаживать за лошадьми Гавенаксиса. У тебя ведь есть лошадь, правда?

— Да, сир. — Саймон чувствовал себя неловко, но в то же время он был просто очарован. Величайший в истории мира рыцарь учил его правилам рыцарства! Каждый молодой аристократ от Риммергарда до Наббана отдал бы левую руку, чтобы оказаться на месте Саймона. — Ее зовут Домой.

Камарис бросил на него острый взгляд, как будто не одобрил этого имени, но продолжал как ни в чем не бывало:

— Тогда ты должен научиться заботиться о ней надлежащим образом. Она больше, чем друг, Саймон. Это такая же часть тебя, как ноги или руки. Рыцарь, который не доверяет своей лошади и не знает ее так же хорошо, как знает самого себя, который не чистил и не чинил тысячу раз каждый кусочек ее сбруи, — не принесет пользы ни себе, ни Богу.

— Я пытаюсь, сир Камарис, но приходится учиться так многому!

— Конечно, сейчас война, — продолжал рыцарь, — так что позволительно игнорировать некоторые из наименее важных искусств — охоту с луком, охоту с ястребом и тому подобное. — Казалось, впрочем, что ему эта мысль не очень нравится. — Я даже могу допустить, что правила субординации не так важны, как в другое время, кроме тех случаев, когда это касается военной дисциплины; тем не менее сражаться тоже легче, если знаешь свое место в мудром Господнем распорядке. Неудивительно, что эта битва с людьми короля напоминала уличную драку. — Выражение суровой сосредоточенности на лице рыцаря внезапно смягчилось. Его глаза посветлели. — Впрочем, я утомляю вас, не так ли? — Он скривил губы. — Я словно бы проспал сорок лет, и, кроме того, я просто старый человек и это не мой мир.

— О нет, — честно сказал Саймон. — Вы не утомляете меня, сир Камарис, ничего подобного! — Он посмотрел на Джеремию в поисках поддержки, но друг его только выкатил глаза и не сказал ни слова. — Прошу вас, расскажите мне все, что может помочь стать настоящим рыцарем!

— Ты просишь из жалости? — холодно спросил величайший рыцарь эйдонитского мира.

— Нет, сир. — Саймон рассмеялся про себя и на мгновение испугался, что в любой момент может разразиться испуганным хихиканьем. — Простите, но спросить, не утомляете ли вы меня… — Он не мог найти подходящих слов, чтобы объяснить всю нелепость этой мысли. — Вы герой, сир Камарис, — выговорил он в конце концов, — герой!

Старик встал с такой же удивительной легкостью, с какой сел десятью минутами раньше. Саймон подумал было, что чем-то обидел рыцаря.

— Встань, юноша.

Саймон выполнил приказание.

— Ты тоже… Джеремия.

Друг Саймона тоже поднялся с места.

Камарис критически оглядел их обоих.

— Одолжи мне свой меч, пожалуйста. — Он указал на деревянный меч, все еще зажатый в руке Саймона. — Я оставил ножны с Тёрном в палатке. Должен признаться, что я до сих пор чувствую себя неуютно рядом с ней. Ей свойственно некоторое беспокойство, которого я не люблю, — может быть, это только мои причуды.

— Ей? — удивленно спросил Саймон.

Старик махнул рукой:

— Так мы говорили на Винитте. Лодки и мечи — она, бури и горы — он. А теперь послушай меня внимательно. — Он взял учебный меч и начертил на мокрой траве круг. — Канон Рыцарства говорит, что, поскольку мы сделаны по образу и подобию Господина нашего, так же и земля… — он нарисовал меньший круг внутри первого, — сделана по образу и подобию небес. Но, как ни прискорбно, без их совершенства. — Он критически оглядел круг, как будто уже видел, как его заселяют грешники.

Как ангелы являются любимцами и посланниками Бога Всевышнего, — продолжал он, — так братство рыцарства служит земным правителям. Ангелы несут с собой добрые дела Господа, которые абсолютны, но земля изъязвлена грехами, затрагивающими и правителей. Таким образом, возникают разногласия о том, какова Божья воля. Будет война. — Он разделил внутренний круг одной чертой. — Этим испытанием Господь проверяет справедливость наших правителей. Именно война лучше всего отражает лезвие Господней воли, ибо она есть шарнир, на котором возносятся и падают земные империи. Если бы вопрос преимущества решала одна сила, без благородства или милосердия, не было бы победы, ибо воля Господа не может выражаться только в борьбе силы. Разве кошка более любима Богом, чем мышь? — Камарис мрачно покачал головой и обратил острый взгляд к своим слушателям. — Вы слушаете?