Возмездие - Элизабет Нуребэк

Женщина сообщает, что дом стоял заброшенный восемь лет — почти точно день в день. И добавляет театральным шепотом:

— Тут произошло убийство.

— Надеюсь, мы не отпугнули вас, если вы подумывали его купить, — произносит мужчина с озабоченным выражением лица. Они желают мне хорошего вечера и уходят.

Выехав на шоссе, я несусь на полной скорости, и чем больше удаляюсь от этого места, тем легче становится дышать. Возвращаться туда было ошибкой.

Не поздно ли теперь сожалеть?

— Не знаю, — отвечаю я вслух, встречаясь глазами в зеркале со своим отражением. — А ты что думаешь?

Поздно.

Музыка грохочет так, что стены и окна дрожат. Я до полного изнеможения бью по боксерской груше в тщетной попытке избавиться от нахлынувших мыслей и чувств. Раз за разом наношу мощные удары, выбивая из нее все дерьмо.

Что бы я ни делала, это ни к чему не ведет. А я не в состоянии придумать, что еще сделать. Что я могу предпринять? Несправедливость судьбы к Симону и ко мне постепенно разрушает изнутри.

Ноги легко движутся по полу, я лечу по длинной дуге, чтобы нанести еще один удар, и тут замечаю его. Резко остановившись, сгибаю колени и поднимаю кулаки, словно собираясь сделать выпад. Секунду спустя я выпрямляюсь.

Меня не покидает чувство, что Роберт простоял довольно долго, наблюдая за мной. С вопросительным выражением на лице он указывает на колонку, стоящую на журнальном столике. Я выключаю ее. Среди внезапно обрушившийся на меня тишины слышу собственное тяжелое дыхание.

— Привет, — произносит он.

— Привет, — отвечаю я. Адреналин пульсирует в жилах вместе с тоской и фрустрацией. Я чувствую, как смотрит на меня Роберт, и делаю несколько шагов ему навстречу. Он кладет руки мне на талию.

— Я вся в поту, — говорю я.

— Я готов облизать тебя всю, — отвечает он. Мы целуемся. Его руки скользят по моей спине и ягодицам, я крепче прижимаюсь к нему. Потом тяну его к дивану и тащу на себя.

Закрыв глаза, я наслаждаюсь вкусом его поцелуя, забыв обо всем остальном. В таком положении, под его мощным телом, я готова остаться навсегда. Я шепчу, что хочу его, он с довольным видом продолжает меня ласкать, проводя пальцами по правому бедру. Но только когда добирается до моего живота и медленно задирает на мне майку, я замираю и открываю глаза. Он увидит шрамы. Он спросит, откуда они, а я не знаю, что ответить.

— Давай на этот раз будем поаккуратнее, — говорю я, убирая его руку.

Роберт удивленно смеется, но продолжает целовать меня в шею. Бормочет, что ему показалось, будто мне только что не терпелось его поскорее раздеть.

Желание ощущается болью во всем теле, мне так не хватало близости с другим человеком. Заснуть и проснуться рядом с кем-то.

Ты действительно думаешь, что ему нужно что-то еще, кроме секса?

Ты что-то сказала? — спрашивает Роберт. Кончиками пальцев он проводит по моей груди.

Я пытаюсь сесть, когда он прикасается к поблекшему шраму у меня нал бровью и спрашивает, в какой драке я побывала. Упершись ладонями ему в груль, я отодвигаю его от себя и говорю:

— Все это ошибка.

Роберт вскакиваете дивана и отступает назад. Я пытаюсь объяснить, что хочу, но не могу. Не помню, что говорю еще, но он берет куртку и уходит.

Я лежу на полу, неподвижно уставившись в потолочную балку. Якоб прислал мне эсэмэску с вопросом, все ли у меня в порядке, но я пока не собралась с силами, чтобы ответить. Знаю, что он думает — мне следует прекратить ковыряться в старых ранах, изменить судьбу Линды Андерссон все равно не удастся. Мне следовало бы воспользоваться возможностью жить настоящим, пойти дальше.

Но все не так просто.

Я осознаю, что у Линды Андерссон нет будущего. Но у Надии Хансен нет прошлого, нет никакой истории. Как она сможет жить на свободе, не зная, что это такое?

Это ты не знаешь, что такое свобода.

Зато я знаю, что такое быть невинно осужденной за убийство, знаю, что такое оказаться запертой в камере, отбывать срок. Знаю, что значит потерять все. Каково это — когда на тебя смотрят, как на монстра, когда люди при виде тебя морщатся и отводят глаза. И если свобода — это полное уничтожение, когда паришь в вакууме, не в силах сблизиться с другим человеком, то уж и не знаю, стоила ли игра свеч.

С того момента, как мой самолет приземлился в Ар-ланде, я ломала голову, что же заставило меня вернуться. Жажда справедливости для Линды? Тревога за сестру? Потребность убедить ее в своей невиновности?

Однако речь давно не идет о том, что справедливость может победить. А месть — бесплодное занятие. Симона и Линду невозможно вернуть к жизни.

Другого я ищу, другое может мне помочь. Банально, как мир, но без этого я не смогу жить дальше. Говорят, что только правда делает тебя свободным — так это или не так, мне нужна лишь она.

Правда о том, что произошло в ту ночь, почему Симон должен был умереть.

Правда, превратившая в руины всю мою жизнь.

И вновь я прячусь в темноте перед их домом. Вижу их в освещенном окне, вижу свою сестру и ее дочь, которые кружатся, взявшись за руки. Микаэла улыбается, юбочка у девочки развевается, они продолжают танец и крутятся в другую сторону. Алекс смеется и кружится вместе с ними, держа на руках маленького сына.

Я хотела бы спросить Микаэлу, как она может с ним жить. Я хотела бы спросить Алекса, как он может смеяться и испытывать радость после всего, что совершил. Хочу, чтобы он на своей шкуре испытал, что это такое — когда у тебя отняли все.

Алекс уходит с дочкой на верхний этаж, Микаэла сидит на диване, приложив малыша к груди. Вскоре он засыпает. Она уносит его по лестнице наверх.

Я стою одна в темноте. Стоит закрыть глаза, и я вижу, как открываю дверь веранды. Я проникну внутрь и прокрадусь на второй этаж, пока Микаэла и Алекс смотрят телевизор внизу. Представляю себе, как на цыпочках вхожу в детскую. Темные взъерошенные волосы девочки рассыпались по подушке, как у Микаэлы в этом возрасте. Я вспоминаю, как мы с ней хихикали по вечерам, прежде чем заснуть, голова к голове. Когда я поправляю на девочке одеяло, она улыбается во сне. Мальчик лежит на животе в своей кроватке с