Мир приключений № 4, 1959 - Михаил Ляшенко

— Значит, эти японские офицеры…

— Которых вы видели в кафе? Они не враги колониальным властям.

— Так где же враг? Кто он?

И Анри остается один со своими раздумьями.

ГОРЯТ ХИЖИНЫ

«Горят хижины», — писал Анри домой в январе 1946 года.

— Почему горят хижины? С кем же они воюют? Ответь мне наконец! — Мать металась по комнате, бросала работу, снова брала ее, чтобы успокоиться. — С кем воюют наши сыновья? Я ничего не понимаю, но чувствую — в этом есть что-то страшное. «Горят хижины»… Разве в хижинах живут враги наших сыновей? Ты читаешь газеты, толкуешь с друзьями о событиях. Объясни же мне.

Покой домика в Розьере был потерян. Анри потерял его, и тревога передалась всей семье.

Не по японцам стреляют солдаты французского экспедиционного корпуса, а по вьетнамскому народу. «Мешков», подобных руайянским, нет. Японские отряды воюют на стороне колониальных властей.

Власти установили голодную блокаду Севера. На Севере — части вьетнамской народной армии. Посыльное судно «Косуля» ходит в дозоре по Тонкинскому заливу.

На тихой воде покачивается неуправляемая джонка. К ней пристает шлюпка. Парус спущен. Под соломенным навесом лежит смертельно раненный человек. От него ничего не узнать. Но все понятно без слов. Джонку обстреляло без предупреждения другое дозорное судно. Ни одна джонка не должна показываться в заливе — таков приказ колониальных властей.

Проходит неделя. У командира «Косули» удачный день. Он может внести в судовой журнал несколько записей: «Замечена джонка, туземцев заставили подняться на борт, джонка потоплена».

Анри пишет в Розьер:

«Зачем мы топим джонки, везущие рис на Север? Чтобы задушить голодом народ Вьетнама. Почему мы обстреливаем рыбачьи джонки? Ведь я сам видел, нельзя отрицать это».

Тяжелая правда раскрывается перед Анри. Юноша, сражавшийся под Руайяном, понял, что обманут колонизаторами.

Но вот появляется просвет. Весной 1946 года начинаются переговоры между Хо Ши Ммном и французскими властями. И здесь, и за десять тысяч километров отсюда — в Ханое, в Париже, в Розьере — все те, кому дорог мир, с нетерпением ждут исхода переговоров. Ждет этого и Анри.

Переговоры прерываются. Колониальные власти требуют капитуляции народной армии, сдачи оружия. Это унизительные, коварные условия. И колониальные генералы знают, что их не примут — им нужно продолжение войны.

И боевые действия возобновляются.

«Косуля» должна взять на борт отряд легионеров, доставить их к определенному пункту и там подождать, пока отряд выполнит свою задачу.

— Анри, ты видел? Что же это такое? — спрашивает товарищ. — Кого мы повезем?

Анри не отвечает.

По трапу поднимаются солдаты, которые всего год назад были в гитлеровской армии. Теперь они нанялись в иностранный легион. Им безразлично, кто хозяин, в кого стрелять — была бы обильная еда и заработок, разрешили бы грабить там, где идут бои. А впрочем, этого разрешения они и не будут спрашивать. Они твердо усвоили — в колониях все сходит с рук. Франция во время второй мировой войны также считалась гитлеровской колонией, завоеванной землей. Эх, и пожили же они там! А может быть, имена этих гитлеровцев занесены в списки военных преступников? Может быть, это те грабители, насильники, садисты, которые должны предстать перед судом французских патриотов? Все может быть… Но теперь шли солдаты иностранного легиона, а с солдата иностранного легиона не спрашивают за прошлое. Оно перечеркнуто.

Не обращая внимания на французских моряков, легионеры располагаются в отведенном им помещении. Они получают обед, винную порцию и после отдыха выходят на палубу. Один из них вступает в разговор с Мартэном. На ломаном французском языке, помогая себе жестами, он объясняет:

— Я хорошо знаю Францию… Париж… Дьепп… Гавр… Я хорошо знаю вашу родину, дружище!

Сейчас он положит ему руку на плечо.

— А Сталинград вы знаете, дружище? — раздельно спрашивает Анри.

— Сталинград? — машинально повторяет легионер-немец.

Его рука тотчас отдергивается. Легионер грозит пальцем:

— Эй, нехорошо, нехорошо так, дружище! Теперь у нас одно общее дело.

— У нас общее дело? С вами? Какое?

— Против мирового большевизма.

— У нас с вами не может быть общих дел! — Анри вплотную подходит к легионеру.

Легионер пятится. Чего доброго, этот француз выбросит его за борт.

На рассвете отряд бывших гитлеровцев, а ныне солдат колониальных войск Франции, высаживают. Спустя сутки их снова берут на борт. Один обвешан зарезанными курами, другой — местными украшениями, двое несут свинью на палке. Так было во Франции, в России, так они воюют в тропиках. Один помахивает над ухом соседа неплотно сжатым кулаком. Ему особенно посчастливилось — в руке звенят монеты. Ведут заложников. На носилках несут раненого. Легионер, который говорил с Анри, показывает ему пять пальцев и затем еще три. Это значит, что сожжено восемь деревень. Вот кто поджигает хижины!..

«Косуля» ложится на обратный курс. Легионеры расположились у себя в трюме. Началась мена награбленным. Кур и свинью отослали на кухню — это добавка к пайку, который и без того достаточен. Заложников заперли в арестантской.

В этот день Анри понял, что престиж французского экспедиционного корпуса потерян здесь навсегда. Не забудут и не простят этих злодейств и глумлений.

Вскоре Анри писал родным:

«Когда мы пришли в Сайгон, Вьетнамцев расстреливали десятками. Их бросали в воду. Эти трупы мы видели в реке. Я вам писал раньше, что это были трупы убитых в последних боях, но это на случай, если мои письма вскроют. А теперь я говорю вам всю правду».

Он ходил по Сайгону, по городу, из которого исчезло веселье, непринужденность. Местные жители без крайней необходимости не показывались на улицах. Здесь также в каждом доме спрятан портрет Хо Ши Мина.

На одной из центральных улиц, у подъезда большого дома с занавешенными окнами, Анри увидел медную небольшую вывеску: «Индокитайский банк».

Медь отлично протерта. Она горит под жарким тропическим солнцем.

У дома — машины последних американских марок, большие, нарядные, сверкающие свежим лаком. Выходят двое — швейцар банка низко склонился перед ними. Эти двое — высокий старик в белом и полковник экспедиционного корпуса — мельком взглянули на Анри и садятся в машину. Мотор включается очень мягко, почти бесшумно. И Анри услышал обрывки разговора.

— Они хотят еще — они получат! — скрипучим, бесстрастным голосом говорит старик, берясь за руль.