День «Б» - Вячеслав Бондаренко

Вместо ответа капрал сорвал с плеча винтовку и, крикнув «За Беларусь, хлопцы!», бросился вперед…

Атаки немцы не ожидали, и потому почти сразу сложили оружие. А из ближайшего леса уже выползали, грозно рыча, ждавшие своего часа краснозвездные танки. За ними выехали несколько броневиков БА-64, из которых выпрыгивали десантники передового отряда.

— Нормально придумал! Молодец! — С брони головной самоходки спрыгнул старший лейтенант Пугач, потряс ладонь раскрасневшемуся в атаке капралу. — Как фамилия?

— Зеленкевич, товарищ… товарищ старший лейтенант, — с заминкой ответил тот.

— А запнулся чего? Мы ж товарищи, или как?.. Раз ты воюешь на стороне Красной Армии?..

— Так точно. — Лицо Кастуся осветила улыбка.

— Ну и добро. А теперь пускай «броня крепка» поработает. — Пугач хлопнул ладонью по пыльному горячему боку СУ-85. — А, старлей?

Старший лейтенант Ероховец весело подмигнул товарищу по оружию:

— Поработаем, не боись, разведка!..

Глава 34

Владимир Соколов с замиранием сердца следил за тем, как раненый английский разведчик разговаривает с немецким майором, отвечавшим за охрану радиоузла. Он сразу понял, что немец в чем-то заподозрил англичанина, но, будучи отделен от места событий примерно пятьюдесятью метрами — ближе было не подойти, все просматривалось, — не слышал, в чем суть конфликта. А потом англичанин выхватил «Вальтер», мастерски всадил фашисту пулю в голову и бросился к броневику, чтобы его не задела губительная пулеметная очередь.

«Молодец!» — невольно подумал капитан. В эту секунду он позабыл о том, что его задача состоит как раз в том, чтобы не пропустить англичанина в один из ключевых пунктов города. Он увидел, как часовой позади разведчика вскидывает винтовку, вырвал из кобуры свой пистолет и выстрелил по немцу. Тот рухнул.

Явно не ожидавший помощи англичанин тем временем в упор разрядил свой «Вальтер» в двух солдат, вышедших из броневика. Третий успел захлопнуть броневую дверцу и теперь был неуязвим для пуль. Владимир понял, что пришла пора действовать, и выскочил из своего убежища.

Англичанин стоял, прижавшись к борту броневика, чтобы не оказаться в зоне огня пулемета. Соколов обогнул машину и взглянул на противника-союзника. Парень был симпатичный, с мужественным, загорелым, давно небритым лицом. В здоровой руке он сжимал «Вальтер».

— Ты кто? — хрипло спросил он по-немецки. — Почему стрелял в часового?

— Чтобы спасти тебя, — тоже по-немецки ответил Владимир.

Англичанин, видимо, пару секунд думал, как поступить, потом кивнул и сказал:

— Пойдем, поможешь…

«Принял меня за немца-антифашиста», — подумал Владимир.

— А с этим что? — Соколов стукнул кулаком по борту броневика.

— Ах, черт!.. Есть гранаты?

— Гранаты есть у меня, — раздался неподалеку высокий, чуть насмешливый голос.

Парни, работавшие на разборке сгоревшего дома, в мгновение ока превратились в вооруженный отряд. Все они облачились в гимнастерки, все держал в руках винтовки и автоматы. И смотрели на англичанина и Соколова холодно, равнодушно, будто и не было только что на их глазах краткосрочного боя.

Впереди стоял одетый в хороший штатский костюм Латушка. Соколов сразу узнал его по фотографии, которую рассматривал в доме Михаила Ивановича.

— Вы прекрасно справились с первой частью задания, мистер, — с улыбкой проговорил он, медленно приближаясь к англичанину. — Сняли охрану у радиоузла… А теперь мы, пожалуй, обойдемся и без вашей помощи. Если в доме есть еще немцы, с ними вполне справятся они, — он кивнул на вооруженных людей.

— Почему твои парни не помогли мне? — хрипло проговорил англичанин. — Почему вмешался вот он, немец?.. — Он мотнул головой на Соколова.

— Потому что мои парни будут защищать этот дом от красных, — повысил голос Латушка. — И обеспечивать мою охрану, если мне придется отступить! Вы думаете, я согласился бы положить белорусских хлопцев ради какого-то английского наемника? Да никогда в жизни… Вы выполнили свою миссию, сэр, — холодно заключил Латушка, — и лично мне больше не нужны… Равно как и этот фриц, разумеется, — он кивнул на застывшего рядом с англичанином Соколова.

Бойцы БКО вскинули автоматы. Латушка улыбался, глядя на обреченных офицеров.

И тут над головами Джима и Владимира загрохотал пулемет. Это засевший в броневике немец решил напомнить о своем присутствии. Длинные очереди сразу развалили группу вооруженных людей, взбили черную пыль на пепелище. Раздались панические вопли и стоны раненых. Уцелевшие бросились врассыпную, бросая оружие. Соколов и Кэббот, конечно, неминуемо погибли бы тоже, но их спасло то, что они стояли в «мертвой зоне», вплотную к борту бронемашины.

Англичанин кинул на Соколова отчаянный взгляд. И Владимир понял — рано или поздно немец сядет за руль, отъедет, и тогда смерть неизбежно настигнет их.

— Сейчас, — хрипло пробормотал он, сжимая в руке пистолет, и двинулся вокруг броневика.

Лючок в двери со стороны водителя был незакрыт. Это Владимир заметил, еще когда спешил на помощь англичанину. Он поспешно сунул туда ствол «Вальтера» и нажал на спуск. Пулеметный огонь тут же оборвался, было слышно, как убитый немец упал на пол бронемашины.

Только сейчас, немного придя в себя, Джим и Владимир обратили внимание на то, что Латушки среди убитых и раненых бойцов БКО нет. Только слегка приоткрытая дверь, ведущая в здание радиоузла, говорила о том, что лидер белорусских националистов решил воспользоваться суматохой боя для того, чтобы без помех сделать главное заявление своей жизни…

О том, что в центральный подъезд бывшего комиссариата соваться не стоит, Фил Ран понял сразу. Часовой, охранявший вход, хоть и козырнул ему, но проводил весьма пристальным взглядом. Двое других тоже держали карабины наизготовку. Видимо, выдрессировали этих парней серьезно. Сразу потребуют спецпропуск, а не увидев его, откроют огонь.

Неспешно свернув на улицу, до войны носившую имя Энгельса, а немцами переименованную в Театральную, Ран поравнялся с трехэтажным каменным зданием, примыкавшим к комиссариату с запада. Когда-то, до сентября 1943-го, этот дом был личной резиденцией генерального комиссара, но после того, как в нем был убит Вильгельм Кубе, охотников жить в нем больше не нашлось. Теперь, после эвакуации, дом пустовал. Теплый ветер кружил на его крыльце мешанину из рваных бумаг, испещренных немецкой машинописью, и фотографий. Фил машинально взглянул на одну из карточек — группа улыбающихся молодых офицеров вермахта на фоне Эйфелевой башни и надпись: «Просто не верится! Мы в Париже!.. Июль 1940 г.».