Самая легкая лодка в мире (сборник) - Юрий Коваль

«Северный Крест, – подумал я, узнавая созвездие. – А Орион выйдет позже, совсем поздно, в пред– утренних сумерках».

– Мы устали, – сказал я Кларе, – мы сдвинулись от летающих рук, все в голове смешалось… я не против желудей.

– Говорите.

– Представьте, капитан вообразил, что Орлов – медвежья голова, а вы… рыбная… Ерунда, конечно…

Я замолчал, перевел дыхание. Клара слушала меня, но неясно было, понимает она что-нибудь или нет.

Дергач, который все кричал в лугах, постепенно приближался к шуршуриному дому, к реке. И наконец, откуда-то снизу, с реки, из-под кустов козьей ивы, ему отозвались. Речной дергач скрипел помедленней, поленивей, но тоже двигался к нам.

– Скажите еще… – повторила Клара.

– Я же говорю, он вообразил, что у вас от рыбы…

– Это бред. Скажите другое.

– Он вообразил… ну ладно, вы поймите, не могу я так сразу бросить капитана, сажать вас в лодку.

– Сразу не можете? А как вы можете?

– Не знаю… – сбился я.

Клара отвернулась от меня и пошла к дому.

– Эй, постойте! – крикнул я.

– Чего ждать? Вы же не можете.

– Я не знаю, – бормотал я. – Как-то все внезапно… Потом, когда я вернусь из плаванья…

– Потом сможете?

– Еще не знаю, но думаю… Я же не против желудей, деревьев…

– Желуди, деревья… – повторила Клара. – Я все поняла. Ум у вас маленький, а мир – большой. Вы дурак и недостойны иметь самую легкую лодку в мире.

Клара взбежала на крыльцо, хлопнула дверь, и больше никогда в жизни я не видел девушку Клару Курбе, а если и видел, так только краем глаза.

Глава XXX

Вяжем ли мы?

Потом-то я часто вспоминал, часто думал, что же должен был сказать Кларе, и никогда не мог придумать ничего путного.

Мой невеликий ум никак не мог вместить в одну лодку и Клару, и Орлова, и капитана-фотографа. Но ведь все на свете имеет свои пределы, свои возможно– сти. А ум мой давно раздулся от материала, который ему пришлось вместить. Папашка и бесы, летающие руки и головы, желуди и деревья плавали в нем, и только крик дергача казался светлой соломиной, за которую и хватался я, утопающий в собственном переполненном уме.

Много раз в жизни слышал я этот странный – сырой и вечерний – скрип дергача.

Стрелкой вытянув шею, приклонив к земле острую голову, ходят дергач около дома в густой траве. И кажется, вот он, рядом, под этим лопухом. Зажжешь фонарик – и не видно никого в траве – то ли пропал дергач, то ли спрятался, то ли вовсе не было его.

Невидимый, неуловимый, скрипит он под нашими окнами каждую ночь, а глазу не поддается.

Между двух дергачей стоял я. Скрипуны медленно приближались друг к другу, и я стоял на том самом месте, где они назначили встречу. Место это надо было скорее освободить.

Вдруг дергачи замолчали. Наверно, подошли ко мне так близко, что скрипеть было стыдно. Притихли дергачи, которых иначе называют коростелями, а над лесом, над шуршуриным домом стоял огромный Северный Крест, который, кстати, иначе называют – созвездие Лебедя.

– Капитан! – крикнул я. – Пошли в дом. Надо попрощаться и плыть дальше.

– Давай так поплывем, – неожиданно близко отозвался капитан. – Давай так поплывем, не прощаясь. Заночуем в лодке. А то как бы чего не вышло.

– Обойдется, – сказал я и вошел на крыльцо.

Приоткрыв дверь, мы заглянули в комнату. Орлова и Клары за столом, к удивлению моему, не было. У керосиновой лампы сидели кум, Леха и шурин.

У каждого из них мелькали в руках сверкающие стальные прутики. Остро отточенные, они шевелились, позвякивали, а у Лехи даже прищелкивали. У него и прутики были особенные – с красными кровавыми шариками на концах.

– Двадцать два, двадцать три, добираю… – бормотал Леха.

– Сорок восемь… – под нос себе колдовал шурин.

Увидев эти прутики, ум мой невеликий оторопел. Особенным колдовским прибором показались мне они в первую минуту, и поразительно было, что у шурина на концах этих прутиков шевелился черный мужской ножной носок с огромной пяткой.

Тут я заметил, что и у других приделано что-то к прутикам. У Хоботова – варежка с охотничьим пальцем, а у кума что-то длинное и черное, отчасти похожее на штанину.

Наконец я сообразил, что прутики – это вязальные спицы, и понял, чем занимается вся компания. Они – вязали.

Мирное это занятие показалось мне диким, несуразным, предательским и опасным. Жутковато было, что и летающая рука занималась этим немужским делом.

Никто не поднял головы, когда мы вошли в комнату, никто не оторвался от вязанья.

Завороженно глядя на сверкающие спицы, мы присели на лавку у стены.

Картина неуместного вязанья сразила капитана. Сидя на лавке, тревожно вертел он головой.

– Извиняюсь, – сказал он, откашлявшись. – Вы что же это – вяжете, что ли?

Никто не ответил. В тяжелом и мертвом молчанье из-под стола вдруг выкатилось какое-то черное пушистое и круглое существо. Повертевшись посреди комнаты, оно всосалось под стол. Это был пухлый и мохнатый кошачьего склада клубок шерсти.

Кум наконец щелкнул спицами, положил вязанье на стол и поднял к нам глаза. Внимательно-внимательно, строго и сосредоточенно разглядывал он нас с капитаном.

– Вот вы спрашиваете, – сказал кум, – вяжем ли мы? Отвечу откровенно: да, мы вяжем. Но и нас интересует: вяжете ли вы?

– Как то есть? – не понял капитан.

– А так, очень просто. Вяжете вы или нет?

Расширивши глаза, глядели мы с капитаном на кума Кузю и не знали, что же ответить на этот простой и чудовищный вопрос.

«Что за наважденье? – думал я. – Откуда взялось это вязанье? Какое отношение имеет оно к самой легкой лодке в мире, к моему плаванью, к мечте? Нет, никогда в жизни не увязать мне, что происходит в мире, в людях, во мне самом. Пора в конце концов подумать: вяжем ли мы?»

Глава XXXI

Мыльные пузыри

– Что ж вы молчите? – сказал кум. – Вопрос очень простой: вяжете вы или нет?

Капитан оглядывался на меня, но я ничем не мог ему помочь. Растерянно, как школьник, капитан ответил:

– Нет, мы не вяжем.

– Вот и я чувствую, что вы не вяжете, – сказал кум. – А ведь надо вязать.

Оглядываясь на меня, капитан разводил руками. Он явно не понимал, как выплыть из этого дурацкого разговора.

– Мы постараемся, – неожиданно пообещал он. – Мы вообще-то давно мечтали вязать и, если надо – будем.

– Что за чушь? – сказал я. – С чего это мы будем вязать?

– А что? – спросил капитан.

– А то, что плаванье и вязанье несовместимы. Лично я вязать не собираюсь.

– Напрасно, – мягко заметил кум. – Вязанье в жизни необходимо.

– Не вижу такой необходимости, – ответил я, – я вязать не буду и капитану не дам.

– Это почему же ты не дашь мне вязать? – раздраженно спросил капитан.

– Не дам, и все.

– А я буду вязать! – повысил голос капитан. – Подумаешь! Он не хочет вязать – значит, никто не должен. Я давно мечтал вязать. Одолжите мне спицы.

Шурин Шура, ухмыляясь, вскочил с места. Он заподмигивал капитану, нырнул в сундук, вытащил оттуда запасные спицы и клубок шерсти. Капитан же фотограф, который прежде и спиц-то в глаза не видал, схватил их и довольно шустро принялся рыться ими в клубке.

– Хочу и буду, – бубнил он себе под нос.

– Вот и молодец, – отечески поощрил его кум. – Вязанье способствует хорошему сну, располагает к миру. Не мешает оно и чаепитию.

Неожиданное предательство капитана на почве вязанья взбудоражило меня. Сжав кулаки, наблюдал я, как он тыкает вслепую спицами, пытаясь ухватить их кончиками тонкую нить. На старого китайца, который ест палочками рис, похож был сейчас капитан-фотограф. Всем ясно было, что вязать он никогда не научится, а сейчас водит спицами просто так, чтоб позлить меня.

«Боже мой! – думал я. – А я-то ссорюсь из-за него с Орловым, не пускаю в лодку девушку, которую, черт побери, почти что полулюблю. А он – вяжет мне назло».

Капитану-фотографу я просто-напросто надоел. Несколько дней подряд терпел он меня, мои слова, мои суждения, а может быть, и глупые поступки. Капитан устал от меня, и его неожиданно прорвало.

«Хоть мы и плаваем в одной лодке, – как бы говорил капитан, – а совсем разные люди».

– Положи спицы, – сказал я. – Надо нам плыть.

– Вот повяжу с полчасика, и поплывем, – ответил капитан. – А то он не хочет, значит, никто не должен.

– А ну брось спицы! – крикнул я. – Брось немедленно.

– Ни за что. Я давно мечтал вязать. Мне нужен свитер.

В глазах у меня потемнело. Я подпрыгнул, вырвал спицы из рук капитана и бросил со звоном на пол.

– Или спицы, или лодка! – задыхаясь, крикнул я. – Выбирай!

Капитан вскочил с места, как теленок, наклонил голову, будто собираясь бодаться. Леха Хоботов бросил спицы и стал принакручивать правой рукой, целясь мне в ухо.

Кум, однако, перехватил руку его.

– Ты что, нельзя! На место! – сказал кум. – Он же из Москвы…

– Хочу вязать… хочу вязать, – насупившись, бубнил капитан. – Что я тебе сделал?