Репетиция конца света - Елена Арсеньева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Достал мобильник.
***– Голая русалка алкоголя...
Молчание.
Потом снова заплетающийся мужской голос, с пафосом выкликающий:
– Голая русалка алкоголя... Слышь, Люська? Ты – голая русалка алкоголя!
И захохотал, захлебываясь.
Алена медленно осознавала окружающий мир. Осознавала его в словесных образах. Ведь, как всем известно, вначале было слово. И слово было – Бог.
– Вначале было пиво! – выпалил тот же голос, словно бы его обладатель подслушал Аленины мысли, оказался с ними в корне не согласен и решил возразить. – Вначале было пиво. И пиво было с водкой. И я был плох...
– Да ты вообще плохой, – промямлил женский голос. – Ты очень плохой, Леха!
«Плохо, Алеха!» – отозвалось из бездн Алениного сознания, и она отчетливо вспомнила себя стоящей на захламленной лоджии, прячущейся от неведомого преследователя. В следующую минуту пошла раскручиваться в памяти некая разноцветная лента, вся сплошь склеенная из несвязных картинок: широкие плечи Влада, лиловые губы Катерины, восхищенный взгляд таксиста, зеленый зайчик, которого Алена прячет в карман, зеленое платье, небрежной кучкой сброшенное на пол, тесноватый правый сапог, который она никак не может натянуть, собственная фотография на пропуске в клуб Дома связи, дребезжанье тугой фрамуги лоджии, стратегия и тактика побега, снежная маска на лице, потом... потом скользкая обочина, по которой Алена идет, идет, идет...
А что дальше? Куда она пришла? Где она? Почему такая слабость во всем теле? Вернее сказать, она его почти не чувствует, своего тела. Какое-то желе вместо мышц, натренированных в секции шейпинга...
Это слово, словно некий кодовый знак, заставило встрепенуться еще один отсек сознания. Почему-то всплыла в памяти фигура Игоря, остановившегося под лиственницей возле ограды облсуда. Потом вспомнилось, как Алена призывала бога Шейпа помочь ей проделать беспрецедентный аттракцион с прыжком с балкона.
Балкон... Новый взрыв воспоминаний! Две тени на промороженном асфальте. Одна – длинная, с тенью портфеля в тени руки. Другая – покороче. С тяжелой, нелепой какой-то верхней частью, как если бы человек был одет во что-то короткое, широкое... Например, милицейскую куртку!
Такую же, как у милиционера, остановившего рядом с ней свой вполне цивильный «жигуль», любезно пригласившего сесть на заднее сиденье, а потом вдруг выбросившего руку вперед и...
И что? Что он сделал такого, после чего Алена провалилась в черную бездну?
Да уж, штамп из штампов, но вся их сила в том, что они безумно точны. Благодаря одному из них Алена теперь знает, что чувствует человек, когда к нему прикасается электрошокер.
Вообще даже странно, что она пришла в себя. Ткнув ее шокером в голую шею, вдобавок еще влажную от снега, этот разбойник вполне мог прикончить ее.
Прикончить...
«– Попадись она мне, я ее просто прикончу!
– Не дури, она нужна мне живая!
– Ладно, как скажешь. Хочешь, я тебя подвезу?
– На маршрутке доберусь. Ты лучше тут пошустри, понял?..»
Разговор двух тех людей, один из которых был одет в нечто напоминающее милицейскую куртку. Они ищут какую-то женщину... Один от злости готов прикончить ее, другому она нужна живая. Странно – почему у Алены возникает такое ощущение, что они отыскали эту женщину?...
Человек в короткой куртке... человек в милицейской куртке... электрошокер...
Ее заколотило так, словно все это время она пролежала в том самом сугробе, куда свалилась с балкона. Алена попыталась обхватить себя за плечи, чтобы не зябнуть, но обнаружила, что не может рукой шевельнуть. И, для полного комплекта, ногой...
Неужели шокер вырубил какие-то двигательные центры в ее организме?! Нет, в этом случае тело потеряло бы чувствительность. А Алена отчетливо ощущает, что лежит на чем-то не твердом, не мягком, не очень ровном, вроде как на диване, причем весьма продавленном. Под головой у нее подушка, причем довольно мягкая. От подушки пахнет духами, хорошими духами, дорогими. «Миракль», точно... Стоп, это ее собственные духи. Ну хоть одно приятное ощущение!
И оно так и осталось одним-единственным. Потому что Алена ощутила: в руки и ноги ее врезается что-то тугое.
Веревки, что ли? Она связана?
Да, связана, но не веревками. Лейкопластырем. Вот сволочи, насмотрелись голливудских киношек! Все зло в стране от этих американосов, Алена всегда была в этом убеждена, а сейчас ощутила к американосам просто-таки убийственную ненависть.
– Тяжело молчал валун-догматик... – внезапно раздался неподалеку мужской голос, уже слышанный Аленой раньше.
Она встрепенулась. Люди! Где-то рядом люди! Надо позвать на помощь!
Надо. Но – увы, невозможно. Потому что в голливудских киношках не только обездвиживают людей с помощью лейкопластыря, но и заклеивают им рты.
Крик, не в силах вырваться изо рта, душил Алену, а мужской голос бубнил:
Тяжело молчал валун-догматикВ стороне от волн,А между темЯ на мир смотрел, как математик,Доказав с десяток теорем.Скалы встали... скалы встали...Встали скалы...
Голос заело, как пластинку. То ли мужчина забыл текст, то ли был не в силах справиться с залипающим языком.
«Да он же пьян! – догадалась Алена. – Пьян вдрабадан!»
И тут же тренированная память человека, натасканного в нанизывании синонимов, как гончий пес натаскан на поиск следа, выдала на-гора целую пачку оных словечек, эквивалентных главному слову, словно перед Аленой третий том словаря Даля, раскрытого на нужной странице: «Пьяну быть » – напиться, наклюкаться, насосаться, натянуться, назюзиться, насуслиться, нарезаться, нахлестаться, настегаться, насыропиться, залить за галстук, за воротник, за ухо, убить муху, чертей слепить...»
«А не сошла ли я с ума?» – холодно, почти как о постороннем человеке, подумала Алена.
– Скалы встали... скалы встали... – врезался в сознание мужской голос.
Его топтание в словах взбесило едва ли не больше, чем собственная неподвижность и беспомощность.
Скалы встали перпендикулярноК плоскости залива.Круг луны.Стороны зари равны попарно.
«Волны меж собой не... не равны!» – закричала бы она... если бы могла.
– Люська, слышь! – позвал мужчина. – Ты что, уснула там? Эй, голая русалка алкоголя! Не спи, замерзнешь. Я стишок забыл. Как там дальше у Рубцова?
– Да пошел ты со своим Рубцовым, – отозвался женский голос, столь же неряшливый, заплетающийся, как у мужчины. – Что ты, что он – оба алкоголики.
– А ты сама кто? – резонно спросил мужчина. – Голая руса-алка...
– Еще раз обзовешь меня так – удушу. Понял, Леха? Удушу, как твоего Рубцова любовница удушила! – пригрозила женщина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});