Горбун - Вероника Кузнецова

Когда я помогла Ире унести посуду на кухню и повернулась, чтобы идти к гостям, дорогая подруга больно сжала мой локоть и прошептала:

— Ты так кокетничаешь с горбуном, что это даже неприлично.

— Я не кокетничаю, — огорчённо оправдывалась я. — Мы просто разговариваем.

— Со стороны виднее, — отрезала Ира. — Лучше перенеси своё внимание на Душку, а горбуну укажи на дверь. Я возражать не буду.

После такого напутствия моё настроение не улучшилось, но запрещать Дружинину приходить у меня язык не поворачивался, несмотря на то, что совет полностью подтверждал слова Ларса. Трудно было сразу свыкнуться с мыслью, что человек оказался негодяем, но ещё труднее быть жестокой с ущербным существом, а резкий отказ от дома был бы для горбуна весьма болезненным. Я успокоилась на решении не принимать Дружинина, если буду дома одна, не ездить с ним на прогулки, если он будет звать, и поостеречься особенно много разговаривать с ним, чтобы в его больном мозгу не возникали какие-то ненужные фантазии. Если соблюдать эти простые правила, то я ничем не буду рисковать, а там, глядишь, интерес горбуна ко мне, если он существует, пройдёт естественным образом, и он перенесёт своё внимание на кого-нибудь ещё.

В гостиной оба гостя устроились очень удобно: Ларс — в кресле, а горбун — на диване. Мне оставалось только сесть на стул, то есть очень неудобный для отдыха предмет, или на диван возле горбуна, что противоречило моему намерению держаться от него подальше. Датчанин вёл себя сегодня как герой, поехав вместе с нами на прогулку против желания Дружинина, чтобы оградить меня от опасности, о которой я не подозревала, но очень бы хотелось, чтобы и в обычной жизни он тоже проявлял героические черты характера и пересел бы на диван, а, если ему не хочется сидеть бок о бок с горбуном, то на стул, а кресло бы предоставил мне. Но Ларс и кресло представлялись в эту минуту монолитным изваянием, и отделить одно от другого без помощи специальных инструментов казалось невозможным. По-моему, чаще всего так и бывает, что мужественный и заботливый в критических ситуациях мужчина в быту оказывается малодушным и мелочным. Наверное, поэтому мне, не бывавшей в экстремальных ситуациях, и лезут в глаза только недостатки и слабости сильного пола.

Однако садиться на стул, когда в комнате имелись кресло и диван, мне казалось обидным.

— Славная погода, — сказала я. — Сейчас приятнее всего на веранде.

Дальше распространяться о своих планах я не стала, чтобы не задерживаться и не дать Ларсу возможности опередить меня и плюхнуться в моё любимое кресло. В этом отношении горбун моих опасений не вызывал, потому что был воспитан достаточно хорошо, чтобы не занимать самых удобных седалищ.

Сразу вслед за мной на веранду вышли Ларс и Дружинин, но они опоздали, и теперь меня можно было поднять с кресла только подъёмным краном.

— Вы устали, Жанна? — спросил горбун, стоя у косяка.

— Нет, отчего же.

Я поглядела на вольготно расположившегося на новом месте Ларса и решила позаботиться о втором госте, который, должно быть, почувствовал перемену в моём отношении к нему, потому что был задумчив и вёл себя несмело. Но как проявить о нём заботу и при этом не показать этой заботы?

— Садитесь, — предложила я ему.

Не очень-то вежливо бросать слово в пространство, не обращаясь к человеку по имени, но теперь, когда я о нём узнала кое-что недостойное, мне было трудно называть его Леонидом.

Горбун ничего не ответил, и вид у него был такой, словно он ничего не слышал. Ну, не слышал и не надо. Надо было слушать.

— Хорошо-то как! — с затаённым восторгом заявил Ларс.

По моему мнению, было бы ещё лучше, если бы сюда не доносился слабый, но навязчивый запах, однако говорить я этого не стала, чтобы не выглядеть слишком приземлённой.

— Ещё бы звон колоколов, а вдали чтобы блестел золотой купол церкви, — пожелала я не совсем от чистого сердца.

— Вы, наверное, рады, что стали отмечать церковные праздники? — спросил Дружинин.

По-моему, он обрадовался подвернувшейся теме разговора и жадно за неё ухватился.

— У нас сделали нерабочим днём только Рождество, а Пасха бывает в воскресенье, всё равно это выходной, так что радоваться особенно нечему.

— Я имел в виду, что прекратились преследования за соблюдение церковных обрядов, — пояснил горбун после некоторой заминки.

— Да, перестали, — согласилась я. — Раньше записывали тех, кто ходил на Крёстный ход, вылавливали комсомольцев, сообщали на работу.

— И вы попадались? — жадно поинтересовался Ларс.

— Я никогда не видела Крёстный ход в натуре, — призналась я. — А по телевизору смотреть скучно. Я вообще не люблю церковные обряды.

В эту минуту к нам вышла Ира, и я спросила у неё:

— Ира, ты ходила на Крёстный ход?

— Никогда не ходила, — решительно заявила Ира. — Хотела сходить, но так и не собралась. А ты ходила?

— Я? Нет. Я всегда была дисциплинированной девушкой, соблюдала все требования и сидела дома. — Я помолчала и, не скрывая горечи, добавила. — Там я мирно и, главное, с удовольствием смотрела "Праздник святого Иоргена", где высмеивались плутни и жадность духовенства, несовместимые с советской нравственностью. Впрочем, если бы этот фильм показывали не в эту ночь, а в следующую, я бы, наверное, сходила на Крёстный ход, но правительство правильно рассчитывало время показа.

— Хороший был фильм, — согласилась Ира.

— Значит, Пасху вы никогда не праздновали? — сделал вывод Ларс.

— Почему? — удивилась Ира. — Яйца мы всегда красили и куличи пекли.

— Мы только в церковь не ходили и молитвы не произносили, — добавила я.

— Я в церковь зашла… как-то, — поправила меня Ира.

— Самый красивый праздник, — сказала я. — Тётушка нам звонила с поздравлениями и говорила: "Христос воскресе". А мама мне всегда заранее напоминала, что отвечать надо: "Воистину воскресе". Я это говорила, так что тётушка была счастлива.

— Она так религиозна? — спросил горбун.

— Ещё как религиозна! У неё отец был священником и был репрессирован, а им, детям, приходилось говорить, что они отрекаются от такого отца, потом надо было опасаться, что им не дадут учиться в институтах, как дочерям врага народа, что самих посадят… Всю жизнь им приходилось молчать о своей вере, а чтобы сговориться идти в церковь, они использовали пароль: "Поедем к Лёле".

Так как Ира засмеялась, мне пришлось пояснить:

— Это моя тётушка, которая жила около их любимой церкви. А когда желающим наконец-то было дозволено верить, а прочих верить усиленно призывали, мои престарелые верующие родственники долго не могли освоиться со свободой и продолжали прятать иконы.