Завещатель - Александр Лонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сейчас мы как раз туда и выйдем. Еще далеко?
— Уже нет, — призналась я. — Еще немного, вон и трамвайные пути уже видны. Знаешь, еду я, как-то на трамвае, никого особенно не трогаю, всецело погружен в себя любимого, как вдруг, на остановке вваливается шумная толпа школьников-старшеклассников. Все такие пестрые, продвинутые, с длинными чернеющими челками и всякими прибамбасами на пряжках ремня, болтающегося где-то низко под задницей. Но не суть. Суть в том, что эти странные создания в числе, приблизительно, полутора десятков штук, всецело овладели салоном автобуса и начали вести громкие речи о тотальном непонимании молодежных субкультур, об жестоких угнетениях от родителей, бесчеловечных преследованиях со стороны учителей и всех прочих насущных бедах, подстерегающих на каждом углу их молодые растущие организмы. А за окном город. На остановках стоят другие люди: панки в клеточку, металлисты в черной коже и разном там железе, готы в черном, редко разбавляемые какой-нибудь случайной штатской бабушкой. Куда ни плюнь — везде плюрализм личности и полная свобода самовыражения. Даже дома, заборы и прочие памятники культуры все уже до такой степени обсамовыражали цветными аэрозолями, что дальше уж и ехать некуда. И ладно бы талантливые и качественные граффити рисовали. Этот стрит-арт я и сама очень люблю. Так нет же, просто откровенные каракули или некрасиво исполненные призывы сексуально-генитального характера. А я сижу себе среди них всех, вся такая замечательная и думаю вот что. Это ж блин, повсеместно до такой степени развелось неформалов, что мы сами все давно уже маловыразительная серость да бесцветность, станем скоро угнетаемыми изгоями в своем родном городе. Будем прятаться по квартирам, работам да клубам анонимных кого-нибудь. А кругом неформалы всякие, и раз уж я не понимаю ни языка, на котором они говорят, ни моды, в которой они ходят, ни мысли, которые они испускают, то одна дорога: самой стать неформалкой и не выпадать из всеобщей культурной массы. Вставай, пора двигаться дальше.
Он мне не ответил, просто молча поднялся. Почему?
Мы пошли дальше. Улица Садовая. Всевозможные лавки, кафешки, магазины. В том числе, секс-шоп. Окно рядом с ним принадлежали уже другой фирме, но из-за непосредственного соседства все смотрелось, как единое целое. Рекламные надписи образовали дивное сочетание: «Интим-шоп. Заточка инструмента». Чтобы отвлечься от игривых мыслей, говорю:
— Какой же у нас красивый город, несмотря на нефомалов! Особенно вид с Троицкого моста на Стрелку Васьки, Дворцовую набережную и Петропавловку. Когда погружаешься в Петербург, чувствуешь себя его частью и не испытываешь всего этого одиночества.
В конце концов, мы свернули на небольшую улицу, выходящую потом к Литейному проспекту.
— Пришли? — выжидательно спросила я.
— Ты живешь в этом доме? — испуганно спросил он.
— Да, а что? — удивилась я. Интересно, спросит он или нет? — Чего испугался?
— Как здорово! Одна?
— Что — одна?
— Живешь одна?
— Я все ждала, когда ты это спросишь. Нет, с родителями.
— А как они отнесутся к моему приходу? — испугался Феликс уже по-настоящему. Ага, вот он, момент истины!
— А никак. Они сейчас в Хельсинки. Мы всегда жили в этом доме, сколько я себя помню. Всю мою жизнь.
— Красивый дом. И тут какие-то маски...
— Это — голова Горгоны. В этом доме раньше проживал один очень известный и очень интересный художник. Вон мемориальная доска. Хорошо, что мы сейчас приходим, а не уходим.
— Конечно, хорошо. А почему?
— Понимаешь, у меня, наверно, уже легкая паранойя. Постоянно кажется, что не закрыла входную дверь, не выключила электронагревательные приборы. Возможно, виновата реклама, которая призывает это делать? Но, я уже больна от этого. Все же решила обратиться к специалисту по восстановлению памяти, а то это уже, знаешь ли, начинает пугать.
— У меня тоже постоянно такая тема, — подтвердил он, слегка кивнув головой. — Все время такие мысли.
— Да? А мне тут столько всего порассказали о моем детстве, а я не помню ничего! Зато как будто вспоминаю то, чего со мной никогда не было. Не могло быть. Как куски фильма. Удивительно забавно.
— Это — ложная память. У меня тоже бывает.
«А ведь он сейчас соврал, — удивилась я. — Он не верит этим своим словам. Почему? Ведь он не сказал ничего такого особенного?»
— Пошли к врачу вместе? — говорю я вслух.
— Не, не пойду. И ты не ходи, а то столько нового про себя узнаешь, что лучше бы и не знать вовсе. Не люблю ходить по врачам, — сказал он, разглядывая мемориальную доску на нашем доме.
— Ладно уж, давай, заходи в парадную, потом посмотришь, никуда от тебя эта доска не денется...
Как мы вошли и как поднялись в квартиру, я почему-то уже плохо помню.
— Давай. Вот ванна, вымойся после своей милиции.
— Это не моя, а твоя милиция, — сердито пробурчал он. — Моя в Москве, и она меня там бережет.
— Ну, лан, не цепляйся ты. Вот халат, шлепки, фен, обсохнешь потом, а то простудишься еще. Шмотки свои мне отдашь, простираем. У нас финская машина, она быстро стирает и хорошо сушит — можно прям сразу и надевать. Можно и белье потом постирать.
— Можно сразу. Оно у меня черное. А...
— Мыло, шампуни вон там, на полочке, полотенце вот. Халат — на крючке. Ну, что еще? Я должна переодеться. А то этой милицией даже мои вещи уже пропахли. Свою одежку положи около двери, снаружи.
Пока Феликс копошился в ванной, я взяла его одежду, вынула из карманов все мелочи, сложила горкой, а шмотки засунула стираться. Он, кажется, мне нравится. Взрослый дядька. Старше меня лет на десять... Нет, на двенадцать. Ну и что? Вон моя подруга вышла замуж за мужика старше нее на тринадцать лет. И ничего, счастлива. Всяко бывает.
41. Феликс
Всякое бывает, но тогда я как-то вдруг утратил ощущение реальности. Когда все гигиенические процедуры остались позади, я высушил феном голову и облачился в халат, прошло, наверное, около часа.
— Что так долго-то? — удивленно спросила Ольга.
— Да вот, нога подвела. Коленкой ударился. И спина болит от ментовского дубья. Уже говорил тебе...
— Покажи... — Она посмотрела на мою коленку, что-то пробормотали и стала ее массировать рукам.
«Прямо как Олеся у Куприна» — подумал я, чувствуя, что боль уходит прямо на глазах.
— Пустяки, пройдет. Просто синяк. Покажи спину!
— Ну, я… — мямлил я, чувствуя себя крайне неловко.
— Давай, быстро. У меня сейчас рука легкая, помогу.
Я стянул халат и послушно лег на живот, ощутив прикосновения ее рук. Боль прошла, будто ее и не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});